ПОЛИТИКА: История территориальных захва­тов. XV—XX века: Сочинения - Евгений Тарле

При подобных настроениях правящих кругов как Германии, так и Антанты речи быть не могло о мире, пока одна из сторон не будет раздавлена. Коснемся в двух словах попыток приблизить мир, сделанных летом и ранней осенью 1917 г.

Первая связана с социалистической конференцией по вопросу о мире, бывшей в Стокгольме 4—18 июня 1917 г. Собственно, это был съезд социал-демократических лидеров некоторых нейтральных стран, а также немцев и австрийцев. Ни Англия, ни Соединенные Штаты, ни Франция не дали паспортов своим социалистам, желавшим отправиться в Стокгольм. Правда, был бельгийский делегат Гюисманс, а кроме того, Шейдеману удалось частным образом встретиться и побеседовать с возвращавшимся из Петербурга французом Лафоном; с другим французом — Альбером Тома — говорила датская делегатка Нина Банг. Результаты конференции были неутешительны. Все разбилось об эльзас-лотарингский вопрос. Немцы категорически отказывались признать справедливой передачу Эльзас-Лотарингии французам, французы и некоторые представители нейтральных стран — голландец ван Коль, швед Яльмар Брантинг — заявляли, что без этого условия не может быть и речи о мире. Не менее неутешительно было, конечно, и полное отсутствие англичан и американцев на съезде (да и французов, в сущности, не было, Лафон и Тома ни разу не появились на заседаниях, а Тома не захотел и встретиться ни с одним немцем или австрийцем даже частным образом). Вести из России доставил побывавший в Петербурге в 1917 г. датчанин Боргбьерг. Совет рабочих и солдатских депутатов стоял за мир без аннексий и контрибуций и за самоопределение народностей. Совет сам желал созвать конференцию для содействия миру, а поэтому Стокгольмская конференция его не интересовала, тем более что на прибытие англичан, американцев, французов, итальянцев в Стокгольм нельзя было рассчитывать; без них же сколько-нибудь серьезных результатов добиться было нельзя, и даже демонстративного смысла конференция без них не имела.

«Мы, вернувшиеся из Стокгольма, не могли отрешиться от убеждения, что конференция как таковая потерпела неудачу». — говорит Шейдеман в своих мемуарах. Но гораздо любопытнее то, что он говорит о настроениях в Берлине. Эти настроения подействовали на них, возвратившихся из Стокгольма, прямо подавляющим образом: «В прессу и в буржуазную общественность не проникало ничего о нашем отчаянном положении, и среди буржуазных партий вовсе не было даже понимания приближающейся катастрофы. Впрочем, были также социал-демократические депутаты рейхстага, которые не могли дать себе отчета о положении и все еще легковерно поддавались настроениям, создаваемым высшим военным командованием и его бюро прессы».

Никогда за время войны официальная ложь не лилась такими потоками, как именно тогда, с весны 1917 г. и вплоть до разгрома осенью 1918 г. Дело в том, что нужно было во что бы то ни стало заглушить беспокойство, вызванное вступлением Соединенных Штатов в войну, поддержать дух — для последней общей ставки на карту всего, что еще можно было поставить. «Рейхстаг жил в сказочном мире», а не в мире реальностей. Каждый день печатались известия о новых и новых торговых судах, потопленных германскими подводными лодками; и действительно, успехи подводных лодок были очень значительны. Но прошло шесть месяцев, и год, и больше после 1 февраля 1917 г., а Англия все еще не начинала голодать, все еще продолжала борьбу не на жизнь, а на смерть. Прежде всего Англии пришли на помощь Соединенные Штаты, грандиозно усилив свое судостроение. На американских верфях еще в марте 1917 г. (перед самым объявлением Вильсоном войны) работало в общем около 25 тысяч рабочих; во второй половине 1917 г. — 170 тысяч; в 1918 г. — уже 300 тысяч человек. Были у Англии и другие ресурсы.

Теперь мы уже знаем, что еще в 19Н—1916 гг. все потери торгового флота Великобритания успевала почти полностью покрывать постройкой новых судов, но что с открытием 1 февраля 1917 г. беспощадной подводной войны со стороны Германии положение круто изменилось. Потери так неслыханно увеличились, что Англии нечего было и думать угнаться за ними и бороться со злом только одним усилением судостроения. На это и рассчитывали, об этом и мечтали фон Тирпиц, Гинденбург, Людендорф, Вильгельм и все агитировавшие за беспощадную подводную войну. Но они и тут сделали ошибку. Элементарное знание английской истории могло бы их убедить, что Англия в критический момент пускает в ход все без исключения силы и средства, абсолютно ничем не стесняясь, хотя никогда й не произносит При этом вслух никаких изречений о «нужде, не знающей закона», а с другой стороны, умеет взвешивать размеры опасности от тех или иных своих актов. Ллойд Джордж обратился к Голландии. Норвегии. Дании. Швеции с настойчивой просьбой выдать Англии их торговый флот «для временного пользования» (for temporary use). «Просьба» подобного рода, когда просительницей является Британская империя, всегда заслуживает самого внимательного и участливого отношения, так как английский военный флот может в крайнем случае обойтись и без согласия заинтересованных держав, а просто увести из соответствующих гаваней все торговые суда нейтральных держав. Английская дипломатия и не скрывала, что отказ ее, правда, огорчит, но нисколько не обескуражит… При этом давались выгоднейшие гарантии и материальные компенсации. Обдумать ответ разрешалось, но тут же рекомендовалось не очень много времени посвящать на размышления относительно исполнения этой «просьбы».

В переводе на общепонятный язык, всем четырем нейтральным державам предлагалось: либо выдать свои флоты англичанам и получить за это богатое материальное вознаграждение, сохранив за собой вместе с тем все милости Антанты в настоящем и будущем; либо, отказав Ллойд Джорджу, все же лишиться своего торгового флота, но уже без всякого вознаграждения, и вступить вместе с тем в открытую войну или, в лучшем случае, во враждебные отношения с Антантой. (А что Антанта непременно победит рано или поздно, в этом нейтральные правительства — кроме разве Швеции — уже не сомневались после вступления Соединенных Штатов в войну.) При этих условиях выбирать долго не приходилось. «Просьба» показалась более чем убедительной. Нейтральные державы фактически предоставили Англии весной 1918 г. почти полностью свои торговые флоты. На этом-то и провалились окончательно все расчеты германского главного командования, которые, впрочем, и без этой чрезвычайной меры долго еще не могли бы осуществиться. А во времени и была главная сила. Борьба англичан против подводных лодок в 1917–1918 гг. так усилилась при помощи совсем новых технических приемов, столько подводных лодок погибло при экспедициях, что и с этой стороны германскому командованию приходилось пересматривать все свои первоначальные расчеты. Но это знали и, главное, оценивали по достоинству в Германии немногие. Большинство ликовало, читая ежедневно о десятках тысяч тонн потопленных судов и высчитывая, насколько еще у Англии хватит запасов и сил для сопротивления.

Другая попытка положить конец войне произошла в августе-сентябре 1917 г. и была столь же безуспешна, как и усилия Стокгольмской социалистической конференции. Папа Бенедикт. XV через посредство своего нунция в Баварии, монсеньора Пачелли, спросил германское правительство об условиях, на которых оно заключило бы мир, и, в частности, отказывается ли оно от Бельгии. Одновременно папа повел переговоры с лордом Сэлисом. посланником Англии при Ватикане. Германия ответила насчет Бельгии уклончиво, но выразила готовность начать переговоры. Англия отклонила предложение вести переговоры, и лорду Сэлису запрещено было продолжать разговор об этом с папской курией. Любопытно, что в разгар этих тайных переговоров с папой Бенедиктом XV на заседании германского «коронного совета» в Бэльвю 11 сентября 1917 г. решено было, хоть и с оговорками, сильно подрывавшими значение этого шага, отказаться от Бельгии, если путем этой «жертвы» можно будет заключить мир. Но уже через три месяца, 11 декабря 1917 г., когда шли переговоры в Брест-Литовске, Гинденбург и Людендорф заявили канцлеру, что общее положение для Германии настолько улучшилось, что незачем уже отказываться от завоеванной Бельгии. Трагедия была еще и в том, что Людендорф, фактически в тот момент распорядитель политики Германии, абсолютно не понимал умонастроения врагов: он в самом деле смотрел на Брест-Литовск как на начало общей победы Германии. В январе 1918 г. в Вене (14 января) и в Берлине (28 января) вспыхнули гигантские стачки среди рабочих, работающих на оборону. Были выставлены политические требования— и прежде всего заключение мира. Движение было подавлено: это было время мнимых триумфов в Брест-Литовске.

Нас тут Брест-Литовский мир интересует не как событие русской истории, которой мы в этой книге не касаемся, но как событие в истории Запада, и только с этой точки зрения мы постараемся определить его значение. Уже 28 ноября 1917 г. начались предварительные переговоры, а 17 декабря в Брест-Литовске начались заседания представителей обеих сторон. С немецкой стороны руководящую роль играли не дипломаты, вроде фон Кгольмана, и подавно не австрийский делегат граф Чернин, но генерал Гофман, точнее, посылавший ему свои приказы Людендорф. Им представлялось, что все без исключения требования их непременно будут приняты, так как Россия воевать дальше не в состоянии. Прежде всего они стремились к полному присоединению к Германии всего Остзейского края (именно так толкуя принцип «самоопределения народностей») и к отделению Украины. 9 февраля 1918 г. после долгих споров, длившихся больше 1,5 месяца, Германия и ее союзники заключили мир с внезапно самозародившейся мирной делегацией Украины, которую они решили рассматривать как отдельное государство. На другой день после этого Троцкий прервал переговоры, заявив, что война считается оконченной, но мир не подписан.