Путешественница - Диана Гэблдон

Чтобы он оставил ее среди англичан беззащитной?

Он глубоко вздохнул и замер в удивлении. Здесь были животные, козы: их запах ни с чем не спутаешь. Был и свет, тусклый, едва пробивавшийся из-за края переборки, откуда доносились неразборчивые голоса. Один вроде бы женский.

Он подался вперед, прислушиваясь. На палубе слышался топот ног и тяжелый стук, который был ему знаком: матросы спрыгивали на палубу с рей. Видел ли кто-нибудь его? Ну а если и видел? Насколько ему известно, в том, что муж ищет свою жену, никакого преступления нет.

«Дельфин» шел под парусами: Джейми чувствовал гудение натянутых ветром парусов, передававшееся по всему деревянному корпусу до самого киля. Судя по всему, с «Артемидой» они уже давно разошлись.

Видимо, не оставалось ничего другого, кроме как смело предстать перед капитаном и потребовать, чтобы ему дали увидеть Клэр. Но она могла быть и где-то здесь – слышал же он женский голос.

Потом возникла и женская фигура, силуэт на фоне света от фонаря. Сердце Джейми подпрыгнуло, когда он увидел отблеск ее волос, но затем он разглядел фигуру стоявшей рядом с козьим загоном женщины, плотной и приземистой. Рядом с ней находился мужчина. Он наклонился, поднял корзину, повернулся и двинулся в сторону Джейми.

Тот шагнул в узкий проход между переборками, перекрыв моряку путь.

– Эй, ты что… – начал было моряк, но, разглядев Джейми, ахнул. В одном глазу отразился испуг узнавания, другой глаз представлял собой лишь белесо-голубоватый серп под вялым, морщинистым веком. – Господи сохрани! Вы-то что здесь делаете?

В тусклом свете его физиономия поблескивала бледной желтизной.

– Ты меня знаешь, верно? – Сердце Джейми билось о ребра, но голос оставался негромким и ровным. – Но я, кажется, не имею чести знать твое имя.

– Ага, и я предпочел бы оставить это без изменений, если вы не против.

Одноглазый матрос попытался отступить, но Джейми задержал его, схватив за руку с такой силой, что бедняга вскрикнул.

– Не так быстро, пожалуйста. Где миссис Малькольм, хирург?

Моряк и без того выглядел испуганным, но этот вопрос поверг его в настоящий ужас.

– Я не знаю, – пробормотал он.

– Знаешь, – резко возразил Джейми. – И сию же минуту мне скажешь, иначе я сломаю тебе шею.

– Но ведь ежели вам будет угодно сломать мне шею, так я уж точно вам ничего не скажу, – заметил матрос, к которому уже возвращалось самообладание, и задиристо вскинул подбородок над своей корзиной с навозом. – Лучше отстаньте от меня, а не то я позову…

Фраза осталась незаконченной, поскольку Джейми стиснул матросу глотку своей здоровенной ручищей. Корзина упала, и катыши козьего помета разлетелись из нее, как шрапнель.

Гарри Томпкинс вскрикнул, засучил ногами, разбрасывая во всех направлениях козлиное дерьмо, физиономия его побагровела, как свекла. Когда у него начал выкатываться глаз, Джейми отпустил его глотку и брезгливо вытер о штаны руку, ставшую неприятно сальной после потной матросской шеи.

Томпкинс шлепнулся на палубу, неуклюже раскинув руки и ноги и тихо похрипывая.

– Ты прав. А вот если я сломаю тебе руку, это не лишит тебя способности отвечать на мои вопросы.

Он наклонился, рывком поднял Томпкинса на ноги и заломил руку ему за спину.

– Да скажу я, скажу! – заверещал в ужасе матрос. – Черт побери, вы такой же злобный мучитель, какой была она!

– Была? – взревел Джейми. – Что значит «была»?

Сердце Джейми сжалось, и он заломил руку моряка сильнее, чем намеревался.

– А ну, говори, где моя жена! – потребовал он тоном, нагнавшим бы страху и на человека покрепче, чем Гарри Томпкинс.

– Нет ее, – выпалил моряк. – Свалилась за борт.

– Что?

Джейми был так ошеломлен, что отпустил его.

– За борт. Свалилась за борт. Ее нет.

– Когда? Как? – вырвалось у Джейми. – Черт тебя побери, что случилось?

Сжав кулаки, он рванулся к моряку.

Тот пятился, потирая руку и пыхтя, с выражением злобного удовлетворения в единственном глазу.

– Не переживайте, ваша честь, – произнес он глумливо. – Вам недолго придется томиться в одиночестве. Через несколько дней вы присоединитесь к ней в аду, предварительно подергавшись на нок-рее над Королевской гаванью.

Шаги у себя за спиной Джейми услышал слишком поздно, и удар обрушился на него прежде, чем он успел обернуться.

Он достаточно часто получал по голове для того, чтобы знать: в подобной ситуации лучше всего лежать неподвижно, пока головокружение и огни, вспыхивающие под веками с каждым ударом сердца, не сойдут на нет сами собой. Попытка сесть сразу после удара почти наверняка закончится рвотой.

Палуба под ногами ходила ходуном вверх и вниз, как всегда на кораблях. Он крепко закрыл глаза и постарался сосредоточиться на болевом узле у основания черепа, надеясь отвлечься от состояния своего желудка.

Корабль. Он должен был находиться на корабле. Да, но под его щекой ощущалось что-то не то – не мягкая подушка корабельной койки, а твердое дерево. И запах, запах тоже был не тот. Пахло…

Он подскочил, когда вернувшаяся память принесла с собой боль, по сравнению с которой пульсация в голове была ничем. Кружившая вокруг тьма, наполненная разноцветными вспышками, вызвала возмущение в его желудке. Он закрыл глаза и тяжело вздохнул, пытаясь собрать воедино разрозненные, но ужасные мысли, пронзавшие его мозг, будто вертел – баранью тушку.

Клэр! Потеряна. Утонула. Мертва.

Он наклонился, и его вырвало. Он заходился в кашле и тошноте, извергая блевотину, словно его тело хотело вместе с рвотной массой избавиться и от этой мысли. Но это не помогло: когда он, опустошенный и обессиленный, прислонился к переборке, горе осталось с ним. От него перехватывало дыхание, кулаки отчаянно сжимались.

Послышался звук открывающейся двери, яркий свет больно резанул по глазам. Джейми заморгал и, не в силах смотреть на фонарь, прикрыл глаза.

– Мистер Фрэзер, – прозвучал мягкий, сдержанный, хорошо поставленный голос. – Я… я весьма сожалею. Хочу, чтобы вы это знали.

Как в тумане он видел из-под опущенных век лицо молодого Леонарда, человека, виновного в гибели Клэр. Его взгляд выражал сожаление. Сожаление! Он сожалел о том, что убил ее!

Нахлынувшая ярость заставила его забыть о слабости и бросила вперед по уходящей из-под ног палубе. От полученного удара Леонард с криком отлетел в проход и с громким стуком приложился затылком к доскам. Послышались испуганные восклицания, в руках устремившихся к нему людей заплясали фонари, но это не имело значения.

Одним мощным ударом он сокрушил Леонарду челюсть, другим расквасил нос. Слабость ничего не значила, он мог истратить до конца остаток сил и с радостью встретить здесь смерть, лишь бы только избить, изувечить недруга, ощутить под своими кулаками хруст его костей и липкое тепло его крови. Благословенный Михаил, позволь сначала отомстить за нее!

Чьи-то руки вцепились в него, удерживая и оттаскивая, но это тоже ничего не значило. Он отстраненно подумал, что они, наверное, сейчас его убьют, но и это не имело никакого значения. Упавшее тело несколько раз судорожно дернулось и затихло.

Затем на него обрушился удар, и Джейми провалился в забытье.

Его разбудило легкое прикосновение пальцев к лицу. Джейми сонно потянулся, чтобы взять ее за руку, и его ладонь коснулась…

– А-а-а-а!

Он мгновенно вскочил на ноги и схватился за лицо. Огромный волосатый паук, почти так же напуганный, как и он сам, припустил в кусты.

Позади него послышалось громкое хихиканье. С сердцем, бьющимся, как барабан, Джейми резко развернулся и увидел шестерых детишек, рассевшихся по ветвям большого дерева и таращившихся на него, демонстрируя в ухмылке потемневшие от табачной жвачки зубы.

Чувствуя головокружение и слабость в коленях – последствия испуга, – Джейми изобразил некое подобие поклона.

– Mesdemoiselles, messieurs, – прохрипел он, едва ли отдавая себе отчет в том, что именно побудило его заговорить по-французски.

Может быть, они тарахтели рядом, пока он спал, и их речь отложилась в его подсознании?

И действительно, они ответили тоже по-французски, однако с сильным и своеобразным креольским акцентом, какого он никогда раньше не слышал.

– Vous êtes matelot?[33] – спросил самый рослый мальчик, с интересом глядя на него.

– Non, – ответил Джейми, с трудом ворочая языком. – Je suis guerrier[34].

Во рту у него пересохло, голова трещала, и мелькавшие в ней обрывки мыслей и воспоминаний никак не могли объединиться во сколь бы то ни было цельную картину.

– Солдат! – крикнул кто-то из детишек, с темными и круглыми, словно ягоды терновника, глазенками. – А где твоя шпага и pistola?

– Не будь дурачком, – рассмеялась девочка постарше. – Как бы он мог плыть, держа pistola? Вместе с ним бы на дно пошел. А ты ничего не смыслишь, потому что у тебя вместо головы гуайява.