Живой Журнал. Публикации 2009 - Владимир Сергеевич Березин

той же степени, что и всякие дискуссии. Соберутся напыщенные дураки, так и останутся их слова словами напыщенных дураков — и не более того. Но бывает и иначе.

При этом, сетевой спор мне напоминает тот момент бракосочетания, известного нам по фильмам, когда священник говорит "Если кто-то знает почему этот брак не может состояться, пусть говорит сейчас или молчит вечно".

Одно дело — высказывание в узком кругу, а другое — высказывание публичное.

Извините, если кого обидел.

16 сентября 2009

История про народные планы спасения

Решительно не понимаю, отчего все так всполошились оттого, что Президент обратил внимание на Калашникова. Калашников не купец, Президент как-то не совсем уж опричник, поэтому случилось всё вполне благодушно. Однако ж люди засуетились и начали спрашивать даже меня, затворника, о том, что это за писатель-фонтаст такой.

Я отвечал, что, во-первых, он не писатель-фонтаст.

Фонтасты это такое особое понятие — писатели, что пишут про вампиров, звездолёты или драконов. Несколько раз в году они съезжаются на сходки. То есть, это такой профсоюз, только без членских билетов. Водку пьют, пиздят, мешки не ворочают.

А вокруг болтаются неприсоединившиеся. Например, Дмитрий Львович Быков — вполне себе писатель, но назвать его писателем-фонтастом как-то язык не поворачивается. Равно как и Гоголь напридумывал много всего причудливого, но назвать его фонтастом как-то сейчас неловко.

Так и здесь: Калашников называет себя писателем-футурологом. По сути, это такая беллетризованная передача типа карауловской или леонтьевской. Я, кстати, только вчера видел в недрах кабельного телевидения фильм про Полярную Россию — с вполне трагическим закадровым голосом, множественной 3D анимацией и призывами к третьему пути, точь-в-точь как в магазине вонючих индийских палочек.

Прямые предки этой литературы вовсе не советские фантасты, а книги вроде саги о звенящих кедрах России. Входит человек в лес — ба! — а там волшебница-Анастасия. Не дрейфь, мужик, оссию спасут кедры и дачники! Почему дачники, почему — кедры? Ни хуя непонятно, но завораживает, как всякий простой лозунг. Молодцы.

Дальше меня начали спрашивать, не ёбнутый ли этот Калашников.

На вопрос — ёбнутый он или нет, дать ответ совершенно невозможно. Он может быть человеком искренним, а может быть циником, понимающим, что на этаком стиле сейчас можно неплохо заработать. Нужно хотя бы постоять с человеком рядом, чтобы понять его ёбнутость..

Я же не футурологов в лицо знаю (хоть и ходил к ним на футурологический конгресс), а фонтастов.

И, наконец, меня стали спрашивать, не слишком ли это ужасно. Это, отвечал я, совершенно не ужасно. Я, конечно, сам-то отношусь к миру как философ Сковорода — всё боюсь, что он меня норовит поймать. Но вот настораживает ли меня то, что Значительное лицо вступает в диалог с фриком? Да ничуть. И я вступаю в диалог с ними, и успешные диктаторы вступали, и неуспешные правители вступали — это ничего не значит. Разные могут быть мотивы.

Причём могут быть фрики и зимние и летние. Товарищу Сталину довольно долго пудрили мозги бессмертием. Или вот Трофим Денисович Лысенко при двух государях удержался. А кукуруза у нас за Полярным кругом пыталсь расти. Председателю Госплана Байбакову беспохмельную водку впарили. Джуна, если не врут, в гости к Брежневу ходила.

Тут, конечно, интереснее, механизм, как это всё происходит. Само ли Значительное лицо встрепенулось, или спросило референта, как меня сейчас спрашивают. А референт отвечает: "Написал двадцать книг. По тиражам третий (к примеру) в своём сегменте".

И чё? Путин, вот чай пил с двадцатью молодыми писателями, беседовал. И ничё.

Жизнь идёт по-прежнему, только тиражи у них от того выросли.

Извините, если кого обидел.

17 сентября 2009

История про светскую жизнь

Вчера вёл светскую жизнь.

Пришёл я в благородное собрание, чтобы поживиться профитролями и чёрной икрой. Однако ж на входе стояли молодцеватые церберы и строго на меня посмотрели. Фамилия моя не произвела на них никакого впечатления. Напрасно я кричал, что ранен в боях за Отечество и предъявлял нашивки.

Делать было нечего, и я скромно встал поодаль.

И в этот момент произошло счастливое событие — я понял, что стал практически персонажем знаменитого рассказа англичанина Честертона. Там, в этом рассказе, суть была в том, что и гости загородного клуба "Двенадцать верных рыболовов", и слуги означенного клуба ходили ровно в одних и тех же фраках. Это изрядно помогло герою рассказа упрочить своё благосостояние.

Тут же, будто угадав мои мысли, ко мне подбежал распорядитель и вручил поднос с прованской клубникой. Я вошёл в залу (церберы перестали меня замечать, я стал как бы прозрачен), и принялся носиться туда и сюда. Хруст французской булки, канонада шампанских пробок, звон немецкого хрусталя…

Счёту мужским часам и дамским сумочкам после первой дюжины я уже не вёл.

Но была пора убираться по-добру, по-здорову. В этот момент меня снова нашёл распорядитель, и, вручив казённый зонт, велел проводить одну светскую даму к экипажу — я вышел с ней под струи дождя и подвёл к чему-то чёрному и лаковому. Дама изящно склонилась над ридикюлем и капнула мне монеткой в ладонь. Я кланялся и благодарил, облизываясь.

Зонт, впрочем, я тоже оставил на память.

Нет, что не говори, светская жизнь упоительна.

Извините, если кого обидел.

18 сентября 2009

История про высокое искусство

Не день, а расстройство. Думал о высоком искусстве и том, что называется poshlost — очень странные были размышления.

Я сегодня расписывал сюжет — это было очень странное и опасное занятие. Опасное оно потому, что опишешь подробно сюжет, так выяснится, что книгу и писать, собственно, незачем. Вот рассказано про героя, вот его друзья. Вот он живёт тут, а вот с какого-то перепою (Да-да, уже придумал, с какого) отправился в путешествие, вот вернулся, несолоно хлебавши, но видавши дивные дивы. Вот он красавице платье задрав, видит то, что искал. А вот всё закончилось — на патетической ноти, и читатель, уже идентифицировав себя с героем, всплакнул.

И чё? Всё интересное закончилось — дальше писать труднее. Героя надо ловить, идти по его следу, пиздить в тёмных переулках, снова бежать за ним, хватать какую-то дребень из воздуха и чужих случайных разговоров и навязывать её герою.

Да и ладно.

А расстройство у меня было от дежурных шуток. Как я ненавижу дежурные шутки — кто бы знал, Всё это формульное остроумие, алкоголический фольклор.

Видел