Гении разведки - Николай Михайлович Долгополов

тогда началось брожение. И если в юности многое сглаживали друзья, студенческая дружба, любовь к отцу, то с годами и набираемым жизненным опытом все это меркло, отходило, кроме любви к папе, на второй и еще более дальние планы.

Дон работал не на секретном предприятии — в открытом институте. Он и сейчас, как ни странно, существует, до сих пор издает реферативные журналы.

Мой друг снабжал меня периодически книгами по моей профессии. Но понемножку все шло к отъезду. И однажды Дон сообщил, что уезжает. И сколько мы его ни уговаривали — отговаривали, ничего не получилось: «Жена хочет». У него был ребенок от первого брака. И ребенка увезли.

Помню, очень помогал при отъезде Блейк. Я отвозил Дона-младшего и Нетту в Шереметьево. Блейк тоже приехал провожать на своей шикарнейшей по тем временам «Волге».

В аэропорту мы с Доном-младшим обнялись, и он мне на прощание: «Ну, извини, мы пойдем».

Блейк повел их каким-то другим, необычным путем, куда-то мимо всех коридоров. И все вещи уехали как-то сами, без проверок. Блейк с Доном-старшим дружил. А с младшим — не очень. Блейк был крепким мужиком и однажды, по словам Нетты, начал к ней, ну, приставать, что ли. Она пожаловалась мужу, а мне часто повторяла: «Мы с Блейком больше не дружим». Дон ей поверил, насупился. А Джордж Блейк, по-нашему Георгий Иванович, все равно помог Дону-младшему уехать. Но как это делалось — не в курсе.

Было это в 1980-м. Или, может, в 1981-м? За год-полтора до кончины Дональда Дональдовича.

Спустя много лет мы с женой гостили у Дона в Америке. Я спросил его: «Почему ты стал с нами дружить?» И Дон ответил: «Я посмотрел — умненькие мальчики».

Все у них постепенно складывалось и вот сложилось. Суета улеглась, все было ясно, и я понял: а Дон Доныч — он-то остается один. И надо как-то ему помогать. После расставания с Мелиндой он так и не женился. Работал в Институте мировой экономики. У него была уже другая домработница. Баба Надя ушла, на смену ей появилась Маргарита Германовна. Интересная женщина, в свое время отсидевшая за связь с иностранцами. Это было после войны, и поэтому она очень «нежно любила» советскую власть. И Дон Доныч говорил мне, что мы с ней ведем такие идеологические споры. А может, не только… Кто знает.

Стал я Маклейну чаще звонить, а потом и заходить. Я рассказывал, что и в студенческие годы мы встречались. Разговорчивым Дон Доныча не считали. Был он с нами немногословен.

А вот когда остался он один, тогда сошлись мы поближе. Нужны ему были общение и помощь. Годы немалые — к семидесяти. Несколько раз отвозил и привозил его на дачу и с дачи. И был он, скажем так, сильно нездоров. Часто попадал в больницу. Всегда помогал Евгений Максимович Примаков. В больнице Дон Доныча подлечивали, и лет семь он прожил, борясь с раком.

Если и мучился одиночеством, то виду не показывал. Мы говорили о его детях. Он часто вспоминал о внучке, называл ее ласково и очень по-русски Милиндушкой.

Политика в наших беседах всплывала редко. Дон Доныч далеко не во всем был согласен «с генеральной линией партии и правительства». Но в диссидента не превратился. Верил в светлые идеалы. Так ему хотелось верить, что все наладится, исправится. Что жизнь реально изменится. Понимал, что далеко не все получилось по великому учению, но отказываться от своих взглядов не собирался.

Никогда, ни разу за все годы знакомства собственных заслуг не подчеркивал. Жил по средствам, получал хорошую зарплату и гонорары. Выписывал английские газеты, казавшиеся нам толстенными. Одевался просто, но со вкусом. Был у него свой естественный стиль. Дома предпочитал темных тонов свитера, на нем хорошо сидевшие. Никаких разносолов от бабы Нади, а потом и от Маргариты не требовал.

Раньше играл в теннис. Ходил по утрам на корты неподалеку от дачи. Но с годами сил становилось меньше, меньше… Болезнь грызла.

Уже когда и Дон-младший уехал, я помогал ему с хозяйством по даче. И тут не скажешь, что за три десятка лет в Советском Союзе Дон Доныч сделался мастером на все руки. Управляться с рубкой дров ему было тяжко. Да и баллоны с газом вызывали отвращение. Все это было не его.

Уже перед уходом неожиданно признался мне: еще до отъезда из Англии вложил деньги то ли в банк, то ли во что-то еще, что постепенно росло и приносило определенную прибыль. И, по его словам, СИС об этом знала. Но деньги были заработаны честным путем, а раз так, то по британским законам конфисковать их было никак нельзя. В словах Дон Доныча мне послышалась гордость. Может, и потому, что даже после разрыва с женой, как я говорил, мог помочь и ей, и другим родственникам.

Академик Евгений Максимович Примаков в своей книге написал очень хорошие слова про Дональда Дональдовича. Высоко ценил Маклейна как ученого. Посмотрите, вот храню его научную работу «Внешняя политика Англии после Суэца», издательство «Прогресс», Москва, 1972 год. А в Лондоне издали в 1970 году.

Жил и умирал он достойно.

На похороны никто из родственников почему-то не успел. Приехал на следующий день Фергюс. И увез с собой в Англию урну с прахом. Такова была последняя воля Дональда Маклейна. Сына британского министра и советского разведчика, ученого.

Высоченный, под два метра, он всегда возвышался над толпой.