Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

Стояли молча, не рискуя перешёптываться. Стояли долго, затекали руки, но все привычно терпели.

– Капитонов! Если закончил, давай этих к остальным, раненых подберут.

Эркин невольно напрягся. С той минуты, как его поставили к остальным, он, не отрываясь, смотрел на свой нож. Не складной, а второй. Нож сделал ему Андрей. В Бифпите отобрал на Балу у какого чмыря, заново наточил и сделал новую рукоятку. И научил, как носить в сапоге, быстро доставать и мгновенно прятать обратно. И… и это всё, что осталось от Андрея, что останется ему до конца, до его конца… «Давай к остальным», – сказали. В Овраг? Всё равно. Ну… И когда им скомандовали: «По трое становись!» – возникла мгновенная сутолока, он, уже не помня себя, одним прыжком кинулся к оружию, схватил свой нож, ударом о колено переломил, швырнул клинок в общую кучу и, зажимая в кулаке рукоятку, метнулся обратно. Но его перехватили.

– Смотри, какой прыткий, – офицер покатал по ладони собранную из разноцветных полупрозрачных кусочков рукоятку, поднял на Эркина зеленовато-серые спокойно насмешливые глаза. – Нашёл из-за чего головой рисковать. – И по-английски: – Сам делал?

– Нет, сэр, – Эркин говорил тихо, глядя не в лицо офицера, а на лежащую на его ладони рукоятку. – Брат.

Офицер кивнул. Двое солдат, державших Эркина за заведённые за спину руки, ослабили хватку, но не отпустили.

– А… брат твой где? – так же медленно спросил офицер.

– Его убили, сэр. Эти… – у Эркина вдруг перехватило дыхание. Он не ждал, что эти слова достанутся ему с таким трудом и, не договорив, мотнул головой, указывая на стоящую невдалеке свору.

Офицер шагнул к нему, вложил рукоятку в нагрудный карман его рубашки и застегнул пуговичку.

– В строй. Руки за голову. И больше не дёргайся.

– Да, сэр, – выдохнул Эркин, вставая к остальным.

– Сержант, ведите, – распорядился по-русски офицер.

– Есть! – ответили по-русски.

И зазвучали уже по-английски привычные и хорошо знакомые бывшим рабам команды пешего перехода.

В двух кварталах от Цветного их остановил патруль.

– Туда нельзя. Назад. Идите назад.

– У меня там муж, дочь, – стала объяснять Женя сразу на двух языках.

Но солдат, словно глухой, монотонно повторял по-английски одно и то же:

– Надо вернуться, Джен, – тихо сказала миссис Стоун.

Женя глубоко вздохнула.

– Поймите, – заговорила она по-русски. – Я ничего не знаю о них. К кому обратиться?

Солдат посмотрел на неё уже с живым интересом, но отвечал по-прежнему по-английски.

– Всё к коменданту.

– Где он? Где его найти?

– В центре.

– Где в центре?

– В центре, – повторил солдат. – Назад. Нет прохода. Всё к коменданту.

Миссис Стоун за локоть мягко, но сильно оттащила Женю.

– Лучше пока вернуться к вам, Джен.

– Нет, – покачала головой Женя. – Пойдём в обход.

– Хорошо, – помедлив, согласилась миссис Стоун.

Рози молча взяла Женю под руку, и они опять пошли.

Русские патрули будто не замечали их, а прохожих не было. Джексонвилл ещё не опомнился от ужаса Хэллоуина.

Их больше не обыскивали, а когда обе группы соединились, разрешили опустить руки и сесть. Эркину удалось пробраться к Мартину, которому кто-то дал рабскую шапку, чтобы его светлые волосы не так кидались в глаза.

– К раненым они не прорвались.

Мартин молча кивнул.

– Меченый, не говорили, куда нас? – шепнул кто-то.

– Не слышал, – ответил Эркин. – А вам?

– Молчать! – прикрикнул часовой.

Но относилось это не к ним, сразу сообразил Эркин: подслушать камерный шёпот солдат не мог, а к уцелевшей своре, так же сидящей на земле в двух десятках шагов от них.

– Мартин, – зашептал по-камерному Эркин, – ты тихо говорить не умеешь, молчи. Я сейчас на край переберусь, послушаю, – и ответ на вопросительные взгляды Мартина и сидевших рядом Арча и Одноухого улыбнулся: – Я понимаю немного.

Они кивнули, и Эркин, не вставая с земли, поменялся местами с Грошиком, потом ещё с одним из ватаги Арча, и ещё… пока не оказался на краю. Мартин смотрел на его бессмысленно-тупое лицо… Неужели это маска? А у остальных? Он не додумал, потому что от Эркина шёпотом от одного к другому прилетело: «Увезут на фильтрацию». И зашелестело, заметалось:

– Фильтрация – это чего?

– А хрен их знает…

– Меченый говорит, навроде сортировки.

– Ни хрена себе!

– Да откуда ему знать?

– Врёт, думаешь?

– Да на хрена ему врать?

– Говорит, стоящий мужик объяснял.

– Мартина спроси.

– Мартин, ты не говори, услышат, головой только…

– Врёт Меченый?

Мартин молча мотнул головой, словно муху отгонял. И полетело всем понятное – сортировка.

Из-за завала робко выбирались женщины, мальчишки уже давно расположились по гребню и склону завала. Походить к сидящим на земле мужчинам не решались. Женщины, многие с детьми на руках, переходили с места на место, выглядывая своих. Мужей, братьев, любимых… Сыновья: подростки и мальцы совсем – их русские сразу отпустили, отобрав только у кого что было из оружия – сидели на завале. Найдя, выглядев своего, старались как-то незаметно привлечь внимание и, встретившись глазами, уже оставались так стоять. На свору никто не смотрел. Добить же не дозволят, так и нечего душу травить.

Было уже совсем светло. Забегали, засуетились русские, и Эркин передал:

– Грузовики пришли. Сейчас повезут.

И вдруг из-за завала выбежали Маша и Даша. В своих курточках, косички торчком из-под беретиков. Они тащили большую корзину, наполненную нарезанным хлебом. Поставили корзину на землю, подбежали к часовому и затараторили так быстро и напористо, что Эркин, оторопело моргая, не мог перевести и даже не соображал, чего они прыгают вокруг часового. Подошёл офицер, и Даша с Машей переключились на него. Они выхватывали из корзины ломти хлеба, вертели ими перед его лицом и бросали обратно. Наконец офицер рассмеялся и кивнул.

– Пускай их.

– Да уж чего там, – отозвался часовой, – когда ещё бедолаг накормят.

Даша и Маша подтащили корзину к сидящим на земле и стали раздавать им хлеб. Толстые ломти, склеенные попарно тонким слоем жира.

– Не вставайте! Мы подойдём! Вставать нельзя! Всем хватит! – звонко выкрикивала Маша.

Ловко протискиваясь между сидящими, они раздавали хлеб, успевая шептать:

– Твои целы… Жена выжила… Раненые в безопасности… Держитесь…

Протягивая хлеб Эркину, Даша шепнула:

– Ешь осторожно. Там для тебя.

И тут же отошла.

Эркин осторожно разлепил ломти. Между ними лежало завёрнутое в целлофан его русское удостоверение.

– Прикрой.

Сидевший рядом Кот слегка сдвинулся. За его спиной Эркин быстро развернул и засунул удостоверение под куртку в нагрудный карман рубашки, обёртку скомкал и бросил на землю.

– Облизал бы, – хмыкнул Кот.

– Обойдусь, – невнятно ответил Эркин, засовывая хлеб в рот.

Даша и Маша, раздав хлеб, подхватили пустую корзину, улыбнувшись и ещё раз поблагодарив офицера и часового, направились