Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг

– Отлично – давайте, – ответил доктор.

– Я думаю, что вам не стоит заниматься охотой на ведьм по поводу гомосексуалистов, – начал иезуит. – Только не теперь. Не тогда, когда в обществе болезненно реагируют на все, что хоть отдаленно похоже на гомофобию. В конце концов, что вы имеете против гомосексуалистов?

– Я ничего не имею против гомосексуалистов. Я не гомофоб, – отрезал доктор Дарувалла. – И вы не совсем сменили тему!

– А вы не совсем понизили голос, – сказал Мартин.

Маленькая Индия

В аэропорту Раджкота система громкоговорителей перешла к новому тесту; демонстрировались более продвинутые навыки счета. «Одиннадцать, двадцать два, тридцать три, сорок четыре, пятьдесят пять», – произносил неутомимый голос. Было неизвестно, куда это может привести; голос без эмоций намекал на бесконечность. Счет был настолько автоматическим, что доктор Дарувалла подумал – так можно сойти с ума. Вместо того чтобы слушать эти цифры или терпеть иезуитские провокации Мартина Миллса, Фаррух решил рассказать одну историю. Хотя это была подлинная история и, как доктор вскоре убедится, болезненная для пересказа, но в ней был тот недостаток, что прежде рассказчик никогда ее не рассказывал; даже подлинные истории переосмысливаются. Однако доктор надеялся, что его рассказ проиллюстрирует, что утверждения миссионера насчет гомофобии были ложными, ведь любимый коллега доктора Даруваллы в Торонто был гомосексуалистом. Гордон Макфарлейн был также лучшим другом Фарруха.

К сожалению, сценарист начал рассказ не с того места. Доктор Дарувалла должен был начать с самого раннего знакомства с доктором Макфарлейном, включая то, как оба они согласились, что слово «гей» употребляется неправильно; начать с того, что они в целом соглашались с выводами друга Мака относительно биологии гомосексуализма, что тоже было интересно. Если бы доктор Дарувалла начал с обсуждения этого вопроса, он, возможно, не настроил бы против себя Мартина Миллса. Но в аэропорту Раджкота он допустил ошибку, лишь мельком упомянув доктора Макфарлейна, – как будто Мак был всего лишь второстепенным персонажем, а не другом, который подчас занимал чуть ли не главное место в мыслях Фарруха.

Он совершенно напрасно стал рассказывать свою историю с того момента, когда оказался в ловушке у сумасшедшего водителя такси, поскольку после изучения сценариев боевиков Фаррух привык начинать любую историю с самых жестоких действий, какие только мог себе представить (или в данном случае вспомнить). Но эпизод с расовым насилием, с которого начал Фаррух, ввел в заблуждение миссионера, решившего, что дружба Фарруха с Гордоном Макфарлейном не столь значима, как возмущение доктора той жестокостью, которую проявили в обращении с ним в Торонто, когда он назвался индийцем. Это был никудышный рассказ, поскольку Фаррух хотел лишь намекнуть, что жестокое обращение с ним в Канаде как с явно цветным иммигрантом только укрепило его дружбу с гомосексуалистом, который был знаком с другого рода дискриминацией.

Случилось это весной, в пятницу; многие из коллег Фарруха покинули свои офисы пораньше, потому что у них были загородные коттеджи, но семья Дарувалла наслаждалась своими выходными в Торонто – их второй дом был в Бомбее. Приема больных у Фарруха не было, поэтому он был волен уйти пораньше – иначе он попросил бы Макфарлейна довезти его домой или вызвал бы такси. Мак также проводил выходные в Торонто и уходил в пятницу по окончании рабочего дня.

Поскольку был еще не час пик, Фаррух подумал, что он немного погуляет, а затем остановит такси на улице, скорее всего перед музеем. Несколько лет он избегал метро; там с ним случился неприятный инцидент на расовой почве. Да, бывали и крики из проезжавшего мимо автомобиля – никто никогда не называл его парсом; в Торонто мало кто знал, кто такие парсы. Ему кричали «паки[104]-ублюдок!», «чурка!», или «бабуин!», или «убирайся домой!». Его светло-коричневый цвет кожи и черные как смоль волосы вызывали раздражение у местных; он был не так узнаваем, как многие индийцы. Иногда его называли арабом, дважды назвали евреем. Его предки были родом из Персии; принять же его могли за выходца из любой ближневосточной страны. Но что бы ему ни кричали, ясно было, что он чужак, человек другой расы.

Однажды его даже назвали макаронником! В ту пору он задавался вопросом, какой же идиот мог принять его за итальянца. Теперь он знал, что задевало их не то, кем он был, а только то, что он был не такой, как они. Но чаще всего причину этих оскорблений можно было, по его мнению, свести к нелепому словосочетанию «цветной иммигрант». Казалось, что в Канаде предубеждение против его иммигрантской внешности было таким же сильным, как вообще повсеместное предубеждение против «не того» цвета кожи.

Он прекратил ездить в метро после одного случая с тремя подростками. Сначала они не показались ему такими уж опасными, скорее – вредными. Намек на угрозу был лишь в том, что они намеренно сели рядом с ним; в вагоне было много свободных мест. Двое сели по обе стороны от него, третий – напротив через проход. Подросток слева от доктора ткнул его локтем в руку.

– Мы заключили пари, – сказал он. – Вы кто по профессии?

Доктор Дарувалла понял позже, что единственная причина, по которой он не почувствовал угрозы, заключалась в том, что они носили школьные форменные пиджаки и галстуки. После инцидента он мог бы зайти в их школу, но не стал этого делать.

– Я спросил – вы кто по профессии? – повторил подросток.

В этот момент Фаррух и почувствовал угрозу.

– Я врач, – ответил доктор Дарувалла.

Мальчики по обе стороны от него выглядели явно враждебно; выручил его мальчик, сидящий напротив через проход.

– И мой папа врач, – довольно глупо заметил он.

– Ты тоже собираешься стать врачом? – спросил его Фаррух.

Двое других встали и потянули за собой третьего.

– Да пошел ты! – сказал Фарруху первый мальчик, но доктор знал, что эта бомба уже обезврежена.

Больше он не ездил в метро. Но после худшего, что с ним произошло, случай в метро казался ему пустяком. А после худшего происшествия Фаррух был так расстроен, что не мог вспомнить, остановился ли водитель такси до или после перекрестка между университетом и улицей Джеррард; так или иначе, он только что покинул больницу и о чем-то мечтал. Странным было то, что у водителя уже был пассажир и этот пассажир ехал на переднем сиденье. Водитель сказал:

– Не обращайте на него внимания. Он просто мой друг, которому нечего делать.

– Я не плачу за проезд, – сказал друг водителя.

Позже Фаррух вспомнил лишь то, что это такси было не от