Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг

попрощаемся, – сказал доктор девочке-проститутке. – Надеюсь, что ты будешь счастлива в этой новой жизни. Пожалуйста, будь осторожна.

Когда она обняла его за шею, Фаррух вздрогнул; он думал, что она собирается поцеловать его, но ошибся. Мадху всего лишь шепнула ему на ухо:

– Отвезите меня домой.

Но что такое «дом»? Что она имела в виду? – подумал доктор. Прежде чем он успел спросить ее, она сама прошептала:

– Я хочу быть с Кислотником.

Вот так просто Мадху взяла имя, придуманное доктором Даруваллой для мистера Гарга. Все, что сделал сценарист, – это снял ее руки со своей шеи и с тревогой посмотрел на нее. Затем старшая девочка отвлекла Мадху ярким трико с блестками – красным спереди и оранжевым сзади, – и Фарруху удалось ускользнуть.

Чандра соорудил кровать для колченогого мальчика в одном из углов палатки повара; Ганеш спал в окружении мешков с луком и рисом – стенка из коробок с чаем была импровизированным изголовьем кровати. Чтобы мальчик не скучал по дому, повар дал ему календарь штата Махараштра; там был Парвати со своим слоноголовым сыном Ганешей – богом Ганешей, «господом сил», божеством с одним бивнем.

Фарруху было трудно прощаться с Ганешем. Он попросил у повара разрешения прогуляться с колченогим мальчиком. Они пошли посмотреть на львов и тигров, но это было задолго до времени кормления мясом; большие кошки или спали, или нервничали. Тогда доктор и калека прогулялись по аллее между палатками труппы. Карлик-клоун мыл голову в ведре, другой брился; Фаррух был рад, что никто из клоунов не пытался подражать походке Ганеша, хотя Вайнод предупредил мальчика, что этого не миновать. Они остановились возле палатки мистера и миссис Бхагван; перед ней были выставлены ножи для метания – видимо, это был день заточки ножей для мистера Бхагвана, – а у входа в палатку стояла миссис Бхагван, распустив свои длинные черные волосы, которые доходили почти до талии.

Увидев калеку, она подозвала его. Доктор Дарувалла смущенно последовал за ним. Все, кто хромает, нуждаются в дополнительной защите, стала говорить колченогому мальчику миссис Бхагван; поэтому она захотела, чтобы у него был медальон Саи-Бабы из Ширди. По ее словам, Саи-Баба был святым покровителем всех людей, которые боялись упасть.

– Теперь он не будет бояться, – пояснила миссис Бхагван доктору Дарувалле.

Она привязала брелок на шею мальчику; это был очень тонкий кусочек серебра на ремешке из сыромятной кожи. Глядя на нее, доктор мог только удивляться тому, как она, будучи незамужней женщиной, когда-то страдала от «прогулок по небу», истекая кровью во время месячных, прежде чем ей стало прилично использовать тампон. Теперь ей было все одно – и «Прогулка по небу», и номер с ножами мужа.

Хотя миссис Бхагван нельзя было назвать приятной особой, ее волосы были блестящими и красивыми; но Ганеш смотрел не на ее волосы – он смотрел в ее палатку. Там вдоль потолка тянулось лестничное устройство для репетиций «прогулок по небу», ровно восемнадцать петель в комплекте. Даже миссис Бхагван не могла подняться под купол без тренировок. С потолка также свисала трапеция с зубником; зубник был таким же блестящим, как волосы миссис Бхагван, и доктор подумал, что, возможно, он все еще влажный от ее слюны.

Миссис Бхагван увидела, куда смотрит мальчик.

– Он вбил в себе в голову, что хочет исполнять номер «Прогулка по небу», – пояснил Фаррух.

Миссис Бхагван строго посмотрела на Ганеша.

– Это глупая идея, – сказала она калеке.

Она взялась узловатой рукой за подаренный мальчику медальон Саи-Бабы и легонько потянула его к себе. Доктор Дарувалла заметил, что руки миссис Бхагван были большими и крепкими, как у мужчины; тут же доктор вспомнил, как его неприятно поразили руки второй миссис Догар, когда он в последний раз видел ее, – как они беспокойно теребили скатерть, напоминая лапы зверя.

– Даже Саи-Баба из Ширди не спасет «гуляющего по небу», – сказала миссис Бхагван Ганешу.

– Что же спасает вас? – спросил мальчик.

Приподняв подол сари, циркачка показала ему ноги; они выглядели на удивление изящными, даже нежными по сравнению с ее руками. Но подъемы ее стоп и голени спереди были так грубо стерты, что это было мало похоже на нормальную кожу; на ее месте была затвердевшая рубцовая ткань, сморщенная и потрескавшаяся.

– Потрогай их, – сказала мальчику миссис Бхагван. – Вы тоже, – сказала она доктору, который повиновался.

Он никогда не прикасался к слону или носорогу; он лишь только представлял себе, какие у них жесткие, кожистые шкуры. Доктор машинально подумал о том, что миссис Бхагван могла бы использовать для своих бедных ступней мазь или лосьон, чтобы залечить трещины в задубевшей коже; затем ему пришло в голову, что если залечить трещины, то ее кожа станет слишком мозолистой и она не сможет ощущать петли, трущиеся о ее ноги. Если ее потрескавшаяся кожа вызывала боль, эта боль сигнализировала ей о том, что ноги надежно закреплены в петлях – так, как нужно. Без боли миссис Бхагван пришлось бы полагаться только на зрение; если уж говорить о прохождении петель, то лучше, чтобы при этом были задействованы и осязание, и зрение.

Казалось, что Ганеш не обескуражен внешним видом ног миссис Бхагван. Его глаза исцелялись – каждый день они становились все яснее, – и полный ожидания взгляд калеки сиял неизменной верой в будущее. Он знал, что сможет научиться номеру «Прогулка по небу». Одна нога была к этому готова; оставалось лишь подготовить вторую ногу.

Иисус на стоянке автомобилей

Тем временем миссионер спровоцировал хаос в районе клеток с обезьянами шимпанзе. Гаутам был взбешен, увидев его, – бинты были еще белее, чем кожа схоласта. С другой стороны, кокетливая Мира продела свои длинные руки сквозь решетку клетки, как будто умоляя Мартина обнять ее. Гаутам ответил тем, что усердно помочился в направлении миссионера. Мартин считал, что ему следует скрыться с глаз шимпанзе, а не стоять там и провоцировать их кривляние, но Кунал хотел, чтобы миссионер остался. Для Гаутама это послужит хорошим уроком, рассуждал Кунал: чем более агрессивно обезьяна будет реагировать на присутствие иезуита, тем сильнее Кунал будет наказывать обезьяну. По мнению Мартина, такой метод приучения Гаутама к послушанию был ошибочным; но иезуит подчинился просьбе инструктора.

В клетке у Гаутама на потертой веревке качалась старая автомобильная покрышка – протектор был лысым. В гневе Гаутам отпихнул покрышку в сторону решетки своей клетки, а затем схватил ее и вонзил зубы в резину. Кунал ответил тем, что просунул сквозь решетку бамбуковый шест и ткнул им Гаутама. Мира каталась