Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тут сдох Сталин, — прорычал он.
— Тут, на даче, умер Сталин, — перевел я мягко.
Визг покрышек. Володя затормозил.
— Переводи точно — я сказал: сдох!
Слово “хозяин” было в служебном праве — Высоцкий написал бы его с маленькой буквы»[1078] [1079].
А решимость «доброго молодца Ивана»: «Я докончу дело, взявши обязатель-ство1», — напоминает решимость лирического героя в песне «Про джинна», датируемой тем же временем: «Если я чего решил — выпью обязательно!». К тому же в обеих встречаются сказочные образы власти — Кащей и джинн, — которая специализируется на «мордобитии»: «Сам Кащей (он мог бы раньше врукопашную…)» — «А он мне: “Мы таким делам вовсе не обучены, — / Кроме мордобитиев — никаких чудес!”» (да и «личность в штатском, оказалось, / Раньше боксом увлекалась» /1; 169/).
В завершение сопоставим «Сказку о несчастных лесных жителях» с «Письмом с Канатчиковой дачи» (1977): «В этом здании царица / В заточении живет» = «Вся закрытая больница / У экранов собралась»868.
И от Кащея, и из Канатчиковой дачи не выбраться живым: «А с Кащеем шутки плохи — / Не воротишься отсель» /2; 31/ = «Академики родные, / Мы ж погибнем задарма» (АР-8-44).
В ранней песне действует Иван-дурак, а в поздней — герои с юмором говорят о себе: «Кое в чем мы преуспели — / Кто не полный идиот» /5; 471/. При этом Иван ведет себя точно так же, как один из авторских двойников в «Письме» — параноик: «А Иван, от гнева красный…» = «Разошелся — так и сыпет…»; «Мол, видали мы Кащеев, так-растак <…> Ах ты, гнусный фабрикант!» = «Эта гнида будет выпит, / Будь он параллелепипед, / Будь он круг — ядрена вошъ» (АР-8-39).
Помимо того, Иван-дурак и пациенты Канатчиковой дачи выступают в маске пролетариев: «Ах ты, гнусный фабрикант! <…> Девку спрятал, интриган!» = «Это радиобандиты, / Паразиты и наймиты» (АР-8-49); «Я докончу дело, взяв соцобязательства!» = «Выполняем мы на деле / Договоров целый ряд» (АР-8-49).
***
Перед тем, как продолжить разбор сказочных произведений, рассмотрим песню «Не покупают никакой еды…», написанную осенью 1970 года — в разгар эпидемии холеры.
Построена она по принципу пародии на песню «Священная война» («Вставай, страна огромная», которую несколькими месяцами ранее Высоцкий назвал своей любимой в анкете Анатолия Меныцикова, и на многочисленные советские пропагандистские штампы (стройные ряды, смыкаться в шеренги, от станка рабочий не уйдет, крепнут узы здоровья, терпеть убытки, народная война, трудовая вахта). Например, строки: «Объявлена народная война / Одной несчастной, бедненькой холере», — фактически повторяют рефрен «Священной войны»: «Идет война народная…». А другой вариант первой строки песни о холере: «Объявлена смертельная война…», — также напоминает «Священную войну»: «Вставай на смертный бой». Причем если в песне Высоцкого «убытки терпит целая страна», то и в «Священной войне» звучит призыв: «Вставай, страна огромная».
Однако наряду с пародийностью в песне о холере присутствует и более скрытый смысл. Вспомним для начала, что 19 апреля 1970 года на концерте в московском клубе МВД Высоцкий исполнил «Утреннюю гимнастику» с неожиданным вариантом: «Очень вырос в целом мире / Холерный вирус — три, четыре!» (вместо «гриппа вирус»), — в то время как первые случаи заболевания холерой были зарегистрированы лишь в июле. О социально-политическом подтексте этой песни мы уже говорили, анализируя спортивную тематику. Поэтому логично предположить наличие такого же подтекста и в песне о холере: «Объявлена смертельная война / Одной несчастной, бедненькой холере», — тем более что подобный образ врага возникает в «Сказке о несчастных лесных жителях», где Кащей бессмертный «стал по-своему несчастным старикашкою». Другое сходство между холерой и Кащеем состоит в том, холера названа «хилой., как тысяча скелетов», — а Кащей высох и увял. Да и у разобранной выше «Песни автозавистника» имеется редкий вариант исполнения: «Он мне — не друг и не родственник. / Хоть бы он скорей зачах / Очкастый частный собственник / В зеленых, серых, белых “Москвичах”»[1080] [1081].
Кащей «стал по-своему несчастным старикашкою», и столь же презрительно выскажется лирический герой о своем противнике в «Прыгуне в высоту»: «Два двадцать у плюгавого канадца» /2; 530/; в шахматной дилогии: «Я его фигурку смерил оком»; и в стихотворении «Снова печь барахлит…», где речь пойдет о «всемогущем блондине»: «Он ручонки простер — / Я брючата отдал».
А сочувствие к «несчастному» Кащею и «несчастненькой» холере напоминает «Сентиментального боксера» и «Песню про джинна»: «Жалко мне противника — очень я корректен» (АР-17-182) = «Жалко духа — вот беда, где он, бедный, мается?» (АР-9-106). Легко заметить, что последняя цитата буквально предвосхищает песню о холере: «И я холеру даже пожалел, / Ведь ей, бедняге, некуда деваться!» /2; 544/.
Кроме того, в «Сентиментальном боксере» герой говорит о себе: «…очень я корректен», — а в наброске 1970 года, посвященном холере, встретятся такие строки: «Не будь такой послушный и воспитанный я, — / Клянусь, я б просто стал ей кавалером» /2; 606/.
Наконец, если холера — «хилая, как тысяча скелетов», то в «Балладе о ненависти» встретится похожий образ грифа: «Торопись — тощий гриф над страною кружит». Очевидно, что гриф — это тот же стервятник из песни «Чужой дом» (1974): «Лишь стервятник спустился и сузил круги» (гриф кружит над страной, а стервятник — над домом, который также олицетворяет собой всю страну).
Интересная перекличка наблюдается между песнями «Спасите наши души» и «Не покупают никакой еды…»: «Мы можем по году / Плевать на погоду» = «Да, это правда, случай — не один, / Но случаи не делают погоды8?0: / Нам наплевать на этот карантин, / Мы
