Галерея женщин - Теодор Драйзер

Потом вступает Молли:

– Так что, твоих-то нет? Мы с сестрой уже давали зарок, что больше сюда ни ногой. Да, видно, себя не переделаешь. Добрые мы, Корнелия, отходчивые. Не спрашиваю, как ты. С виду здорова.

Корнелия из своего угла из-за швейной машинки отвечает:

– Ничего, здорова. Да вы садитесь. Отец опять без работы. Может, скоро найдет что-нибудь, иначе нам тут не долго осталось жить.

– Без работы? – переспрашивает Молли. – Кажись, давно отдыхает. Зато вечно за другими следит, чтоб не сидели без дела. Удивляюсь я, как это некоторые устраиваются, прямо загадка: работать не работает, а пьет исправно.

Но если из приведенного обмена мнениями вы заключите, что Бриджет и ее муженек были на ножах с сестрами Макгрэг, то очень ошибетесь. Это не тот случай, когда можно судить по словам или верить своим глазам. В их особенном мире отношения друг с другом, не говоря об отношении к жизни, дружбе и чему угодно еще, были буквально перевернуты с ног на голову. Так, явись внезапно Малланфи-père и Малланфи-mère[51] и услышь они, какие камешки брошены в их огород, что было бы? А вот что.

С одной стороны раздалось бы:

– Ах, душечки вы мои!

А с другой:

– Как здоровьичко, тетушка? Давненько мы вас не проведывали, но не потому, что не хотели, ей-богу! Помнится, еще на прошлой неделе, во вторник, я говорила Кэти: пора навестить тетю Бриджет и снести ей гостинчик – отблагодарить за все, что она для нас делает. Только на прошлой-то неделе, аккурат в наш выходной, миссис Уайтбейт взяла да и захворала. Но уж сегодня мы твердо решили: что бы ни было, кто бы там ни захворал, а мы идем к тете! И вот мы здесь.

– И славно, душечки, – умильно заворковала бы миссис Малланфи. – Добрые гости всегда впору. Поужинайте с нами чем бог послал, нет-нет, никаких отговорок! Правда, угощенье-то у нас не ахти, Малланфи какую неделю сидит без работы, но ничего, что-нибудь придумаем. Лавка в двух шагах, мигом сбегаю… Или пусть вон Корнелия сбегает, принесет все, что нужно. Не успеете оглянуться, как накроем на стол!

И Корнелия, всего пять минут назад заявлявшая, что родители используют ее как рабыню и берут у нее «взаймы», а сами никогда гроша ломаного не дадут за всю ее работу, с энтузиазмом начнет перечислять аппетитные кушанья, которые она могла бы приготовить на скорую руку. И сестрицы Макгрэг соглашаются отужинать при условии, что сами заплатят за снедь, – в этом и состоит тонкий расчет миссис Малланфи, им ли не знать, – и многозначительно переглядываются, дескать, вот ведь старая лиса!

Подозреваю, что предвкушение пирушки и общее оживление мало сказывались на повадках неисправимой миссис Малланфи – такой уж характер! Ободренная маячившим впереди угощением (сестры Макгрэг или Корнелия уже отправились в лавку), она, должно быть, первым делом шла отвести душу – либо к окну, либо в коридор к вентиляционной шахте. Я будто наяву слышу ее крики:

– Как папашины мозоли, миссис Ханфи, не получше? Прямо наказание! – Потом, принюхиваясь: – А что это вы там стряпаете? Ну да, вижу: чад идет! Ягнятину? Баклажаны? А, бифштексы… – Потом, еще больше высунувшись из окна и еще громче: – Лично мне бифштексов даром не надо! Что-что? Поджарка из солонины? – Повернувшись лицом к тем, кто в комнате, она могла бы резюмировать, отчасти с упреком, отчасти просто для сведения: – Вишь, недовольна, что чад идет и все соседи, значит, в курсе. Захлопнула окно.

Допустим, приготовления к ужину идут своим чередом. Племянницы раскошелились на пирушку. Корнелия, получив деньги в руки, принесла продукты. Папаша Малланфи, вечно непроспавшийся, вечно под мухой, с каким-то смурным выражением на лице, как будто ему все обрыдло, скорее всего, бесцельно слоняется из угла в угол. Шляпа, по обыкновению, сдвинута на затылок – но всегда присутствует, – а пиджак зимой и летом спущен с плеч и болтается невесть зачем, собираясь сзади в гармошку. Хоть трезвый и при работе, хоть пьяный и праздный, Малланфи за все время, что я наблюдал за ним, ни разу не набрался смелости приструнить жену, однако не очень-то ее и боится. Словом, он представляет собой двойственный тип мужчины, который так и не стал подкаблучником, но прямо заявить об этом не решается.

И вот я вижу, как ни с того ни с сего – предварительно вызвавшись приготовить ужин и отослав всех подальше, чтобы не мешались под ногами, – миссис Малланфи вдруг вскидывается от вопиющей несправедливости: кто бы ни заплатил за снедь, почему это она должна одна готовить на всех, тогда как молодые девицы Макгрэг и все остальные сидят сложа руки? И пошло-поехало!

– Малланфи! Малланфи, кому говорят! Долго ты будешь стоять столбом? Не видишь, бифштекс подгорает? Я не могу делать десять дел разом, у меня всего две руки. Хоть бы кофе догадался сварить!

Несмотря на грозный окрик жены, которой Малланфи, зная ее буйный нрав, никогда не перечил, ему не нужно объяснять, что метит она не в него. Он без звука оборачивается, но продолжает стоять, где стоял, – у фасадного окна. Зато Кэти, Молли и даже Корнелия, которым в действительности адресован упрек хозяйки, срываются с места и спешат на подмогу, хотя внутри у них все кипит и клокочет.

– Сию минуту, тетя Бриджет! – обиженно восклицает Кэти. – Надо было сразу сказать, что вам нужна помощь, чем теперь своими намеками попрекать нас, будто мы нарочно отлыниваем.

В ответ миссис Малланфи, воздев руки и тряся головой, должна разразиться горестными стенаниями:

– Бедная я, несчастная! Чем заслужила я твои наветы, Кэти Макгрэг? Когда это я говорила намеками? Можно подумать, я не умею сказать прямо! Никто тебя не попрекает, при чем тут ты? Малланфи – вот кто должен помогать мне!