Троцкий - Дмитрий Антонович Волкогонов

Из этих отрывочных сведений, которые Седов сообщал отцу, явствует, что оппозиционная борьба хотя и резко ослабла, но целиком не прекратилась. Эти свидетельства дают основания Троцкому считать, что представители как «правой», так и «левой» оппозиций еще в начале 30-х годов осторожно пытались раздуть тлеющие угли недовольства сталинской политикой. Находясь в Европе, Троцкий шлет циркуляры в организации единомышленников с призывом активизировать борьбу против Коминтерна и Сталина{1298}. При этом лидер «левой» оппозиции не ограничивается идейными наставлениями, а советует «работать совершенно нелегально»{1299}. В архиве НКВД, в литерном деле под названием «Издания», – многие сотни документов, печатных изданий, листовок, выпускавшихся троцкистскими организациями антисоветской, антисталинской направленности. Эффективность распространения этой литературы в СССР была очень низкой, но отдельные экземпляры все же попадали в страну{1300}.

Все эти документы подтверждают, что Троцкий делал попытки развернуть против сталинских компартий и самой ВКП(б) не только идейную, но и политическую борьбу. Несмотря на эти усилия, Троцкому становилось ясно: революционный паводок ушел. Движение левых не стало массовым. Однако революционер не опускал руки, а продолжал бить в колокол революции, коим для него был «Бюллетень»… Звук его был глухим и невнятным.

Но даже эти слабые попытки Троцкого повлиять на поведение оппозиционеров в СССР и активность троцкистских групп в Европе были быстро замечены ОПТУ – НКВД. Провал нескольких «транспортов» (посылок с литературой), арест ряда лиц, имевших на руках «Бюллетени оппозиции», привели к ужесточению репрессивных мер. Любые контакты советских людей с лицами, подозреваемыми в троцкизме, немедленно фиксировались. Некий Бальдони, за которым следила советская разведка, встречался в Москве с Буду Мдивани, врачом Власовой, с семьей Преображенского, Доната и т. д. Как только это было установлено, «Вест» немедленно проинформировал Секретно-политический отдел ГУГБ НКВД{1301}. Все лица, имевшие контакт с «предполагаемым троцкистом» Бальдони, были арестованы. Такие были страшные времена.

По данным Ежова, в конце 1936 – начале 1937 года только в центральных учреждениях Москвы были арестованы тысячи «троцкистов-вредителей». Например, эта картина, по Ежову, в народных комиссариатах была такой:

Арестовано и осуждено троцкистов с октября 1936 года по февраль 1937-го:

В Наркомате путей сообщения – 141 человек

В Наркомпищепроме – 100 человек

В Наркомместпроме – 60 человек

В Наркомвнуторге – 82 человека

В Наркомате земледелия – 102 человека

В Наркомате финансов – 35 человек

В Наркомпросе – 228 человек

и так далее…{1302}

Не только знакомство с лидером «левой» оппозиции или служба под его началом в годы Гражданской войны квалифицировались как государственное преступление, но и само упоминание имени Троцкого, хранение в личной библиотеке его книги, любое косвенное доказательство «причастности» к главному еретику грозило тюрьмой, а то и худшим. Везде проводились чистки, везде искали троцкистов. Шло негласное соревнование. Партком Наркомата финансов, меньше всех разоблачивший троцкистов, подвергся разгрому. Наверх шли сводки, как с фронта: сколько выявлено, разоблачено, арестовано.

Вот, например, как боролись с троцкистами на историческом факультете Института красной профессуры. На общем собрании заслушивают доклад профессора А. В. Шестакова «Методы и приемы вредительской работы на историческом фронте». Приведу лишь один-два фрагмента доклада: «Тов. Сталин в письме редакции журнала ”Пролетарская революция“ указывает, что троцкисты путем искажения исторической действительности ведут подрывную работу… Например, Дроздов в рассказе о тирании греческой колонии в Пантикапее…дискредитирует идеи демократии по сравнению с фашистской тиранией»{1303}.

В докладе и выступлениях говорят о «троцкистском определении диктатуры Шамиля»; о том, что «вопреки указаниям тт. Сталина, Кирова и Жданова, утверждается, что Александр I занимал двойственную позицию во внешней политике»; о том, что «профессор Пионтковский маскировал свое вредительское рыло, пытаясь реставрировать капитализм в СССР…»{1304}.

И этот бред произносили люди с учеными степенями и званиями. Духовная тирания калечила людей, учила «видеть врагов», проявлять ожесточенную нетерпимость ко всему, что могло показаться подозрительным. Ну а разве дело ограничивалось этими позорными публичными судилищами? Нет, конечно.

Как явствует из докладной записки и. о. директора Института красной профессуры от 27 декабря 1937 года («исполняющие обязанности» менялись быстро, так как руководителей сажали одного за другим), из принятых в учебное заведение в 1931–1937 годах 408 человек отчислены 296. Как «отчислены», становится ясно, когда знакомишься с судьбой преподавателей института. «Разоблачены и арестованы как враги народа преподаватели: Ванаг, Пионтковский, Гайстер, Сеф, Томсинский, Невский, Долин, Цобель, Мадьяр, Рейснер, Сафаров, Смирнов, Дроздов, Дубровский, Дубыня, Фридлянд, Фролов, Кин, Будзинский, Зеймаль»{1305} и другие (в списке нет инициалов, что было обычным для того времени).

Пока Троцкий лихорадочно писал свои воззвания, печатал «Бюллетень», искал каналы проникновения своей литературы в СССР, Сталин действовал по-другому. Реальных троцкистов в стране было в это время максимум три-четыре сотни. Чтобы их ликвидировать, Сталин уничтожал сотни тысяч людей. Троцкий продолжал говорить о мировой революции, а в это время его главный оппонент строил «социализм в одной стране», отправляя в небытие все новые и новые жертвы.

Поэтому, как мне кажется, обелиск в Койоакане – это памятник не только вождю «левой» оппозиции, но и тем, кто в те годы сохранил верность ему и непримиримость к сталинизму. Иными словами, этот обелиск напоминает не только о революционных свершениях Троцкого, но и о его грезах, не ставших, к счастью, реальностью. Речь идет о все той же мировой революции.

Троцкий много написал о революции, о грядущем мировом пожаре. Люди с особым вниманием перечитывают его книги о «большевистском перевороте» не только потому, что они интересно написаны, но и потому, что Троцкий был непосредственным творцом и участником этих событий. Г. А. Зив, еще в 1921 году подготовивший книгу о Троцком, отмечал: «…в историю большевизм, по справедливости, войдет с именем Ленина как отца и пророка его; а для широкой массы современников торжествующий большевизм (и покуда он торжествует) естественно связывается с именем Троцкого. Ленин олицетворяет собой теорию, идею большевизма (даже большевизм имеет свою идею), Троцкий его практику»{1306}.

Думаю, эта оценка Троцкого довольно упрощенна. Он олицетворяет и теорию, и практику большевизма, но в значительной мере – в сфере утопии. В области теории имя Троцкого всегда ассоциируется с перманентной революцией, а в области практики – с революцией мировой. Это были Великие Иллюзии, символом которых и стал погибший от рук сталинского убийцы революционер.

Троцкий, приводя в порядок свои архивы, чем он занялся в последний год жизни в Мексике с помощью приехавшего друга Росмера, наверное, мог часто переноситься мыслью в свое триумфальное прошлое. Оно тоже помогает нам понять: что осталось ныне от троцкизма. Целая папка содержит бумаги Президиума ЦИК СССР и Совета Народных Комиссаров. Троцкий помнит, как А. И. Рыков садился во главе длинного стола в Кремле, за которым рассаживались Г. В. Чичерин, Л. Б. Красин, Я. Э. Рудзутак, И. Н. Смирнов, В. В. Куйбышев, В. В. Шмидт, Н. П. Брюханов, Г. Я. Сокольников, Ф. Э. Дзержинский. Среди них усаживался и он, Троцкий, который часто пропускал заседания то по болезни, то по литературным делам, а чаще – по нежеланию заниматься «рутинными делами». Обычно на этих заседаниях присутствовали и Председатель СТО СССР Л. Б. Каменев, Председатель Госплана А. Д. Цюрупа, заместители Предсовнаркома И. Д. Орахелашвили и В. Я. Чубарь{1307}. Если роль Троцкого в революции и Гражданской войне выписана крупными буквами в летописи большевистского государства, то в мирных буднях кумир масс как-то быстро затерялся и не смог найти себя. Он преображался лишь тогда, когда его звали выступать на различные слеты, съезды, совещания, конференции. «Мирная» глава жизни Троцкого малозаметна, до той, однако, поры, пока он не втянулся во внутрипартийную схватку.

Целый массив документов, подготовленных для передачи в Гарвард, включал материалы I, II, III и IV конгрессов Коминтерна, письма Троцкого Кашену, Фроссару, Кэру, Трену, Монотту, десяткам других сотрудников международной коммунистической организации. Троцкий догадывался, что и высокие функционеры этой организации постепенно теряли свою независимость, а многие становились тайными сотрудниками НКВД. Но мог ли он, однако, думать, что даже такие лидеры Коминтерна, которых он лично знал, как Г. Димитров, М. Эрколи, Бела Кун, В. Коларов, потеряв всякую самостоятельность, покорнейше обращались к выродку и пигмею Ежову за разрешением открыть в Москве Клуб политэмигрантов по Фокинскому переулку, дом № 6{1308}. А Общество политкаторжан, его руководство, в котором формально состояли и «вожди пролетарской революции» И. В. Сталин, М. И. Калинин, К. Е. Ворошилов, Г. И. Петровский, П. П. Постышев, старые большевики – Р. С. Землячка, Г. М. Кржижановский, Н. К. Крупская, П. Н. Лепешинский, М. Н. Лядов, Ф. В. Ленгник и другие,