Вариант единорога - Роджер Желязны

– Я могу смело смотреть в будущее – в этом году. Не говоря уж о том, что хочу лучше узнать вас.

– Вы очень странный человек, – сказала она.

– Но вы же захотели вновь увидеть меня…

– Если это произойдет, год и в самом деле будет очень милым, – сказала она и пожала его руку.

Она встречалась с Бредом ежедневно после окончания работы. Они весело проводили время, обошли все местные рестораны, совершили несколько небольших путешествий,

В конце года Марсия поняла, что влюбилась.

– Бред, – сказала она, прижавшись к нему, – этой весной все казалось больше похожим на игру…

– А теперь?

– Теперь все иначе.

– Я рад.

На Новый год они пошли пообедать в небольшой китайский ресторан. Она склонилась над цыпленком, фаршированным рисом, и тихо сказала:

– Этот человек… За угловым столиком, направо…

– Да?

– Он очень похож на тебя.

Бред взглянул в указанном направлении и кивнул;

– Верно.

– Вообще-то пока я не очень хорошо тебя знаю, Бред.

– Но мы знаем друг друга все же лучше, чем прежде.

– Согласна. Но… Бред, этот человек выходит из зала… Бред проводил взглядом высокого мужчину с волосами песочного цвета.

– Он очень похож на тебя, очень!

– Вроде бы.

– Странно… Я даже не знаю, откуда ты берешь деньги.

– Моя семья располагает немалыми средствами, – объяснил он.

Марсия кивнула:

– Ясно… Еще один! Он только что вошел! Ты видишь?

– Хм… Он действительно похож на меня. Она озадаченно покачала головой.

– Неужели у тебя никогда не было работы?

– Почему же. Я ученый и имел контракт с крупной фирмой. Но я вряд ли смогу получить Нобелевскую премию.

Она положила себе на тарелку немного тушеной свинины, затем вновь посмотрела в зал и застыла.

– Бред, это больше чем простая случайность. Здесь – другие ты!

– Да, – усмехнулся он, потягивая шампанское. – Я всегда ужинаю здесь в канун Нового года. Побледнев, она положила вилку на стол.

– Ты – биолог, не так ли? И ты клонировал сам себя? О Боже, может быть, ты даже не оригинал… Он усмехнулся;

– Нет, я физик и не занимаюсь клонированием. Это был очень хороший год, согласись. Марсия улыбнулась и кивнула.

– Конечно, – сказала она. – Ты говорил, что всегда ужинаешь здесь в канун Нового года?

– Да. В канун одного и того же Нового года.

– Ты… ты… путешествуешь во времени?

– Да.

– Но… но почему?

– Это был такой хороший год, что я решил вновь прожить его, а затем ещё раз, и еще… Похоже, мне не надоест это до конца жизни.

Еще одна пара вошла в ресторан. Марсия обернулась.

– Это – мы! – сказала она дрожащим голосом. – Они куда старше, но это мы, также мы!

– Именно здесь я впервые и увидел тебя… и себя. Мы выглядели такими счастливыми! После этого я разыскал тебя в городе.

– Но почему мы никогда и нигде не встречались – с ними?

– Я веду дневник. Каждый раз мы ходим в разные места, за этим я тщательно слежу. Исключение составляет только этот предновогодний день…

Марсия закусила губу.

– Зачем… зачем тебе это нужно? Ходить по замкнутому кругу, проживать одни и те же дни снова и снова?

– Это был очень хороший год, – сказал он.

– Но что произойдет с нами позже? Он пожал плечами:

– Не спрашивай меня, я просто не знаю. И знать не хочу.

Он повернулся и помахал приветственно рукой пожилой паре. Заметно постаревшие Бред и Марсия переглянулись и улыбнулись им в ответ.

– Возможно, они подойдут к нам, – сказал он. – Мы угостим их шампанским и постараемся ни о чем не расспрашивать. Погляди, милая, разве та Марсия не прекрасна?

Роджер Желязны

Музейный экспонат

Когда действительность убедила Джея Смита, что искусству нет места в пустом и легкомысленном мире, Джей Смит решил оставить этот мир. Однако брошюра «Йога – Путь к Освобождению», выписанная им по почте за 4 доллара и 98 центов, не помогла ему освободиться от уз обыденности. Напротив, она даже усугубила зависимость Джея Смита, уменьшив его покупательную способность на 4 доллара и 98 центов – а хлеб насущный в этом мире, увы, приходится покупать.

Сосредоточившись в позе лотоса, Смит углубленно созерцал свой пупок,

– но это приближало его не к освобождению, а только к осознанию, что с каждым новым днем пупок неуклонно приближается к позвоночнику. И если идею Нирваны можно счесть вполне эстетичной, то идею самоубийства таковой назвать трудно (притом на самоубийство не у всякого хватит духу, – да и откуда взяться крепкому духу в немощном теле?). Поэтому посредством ряда изящных рассуждении Смит отказался от этой мысли.

– Как легко лишить себя жизни в идеальной обстановке! – вздыхал он, меланхолично откидывая со лба золотистые пряди (отросшие, по очевидной причине, до внушительной классической длины). Воображаю толстого стоика в его мраморной ванне: вот он, овеваемый опахалами прекрасных невольниц, потягивает вино, а верный лекарь-грек, не поднимая глаз, почтительно вскрывает ему вены. В сторонке, вот здесь, допустим, – вздыхал он еще глубже, – нежная черкешенка бряцает на лире, аккомпанируя его голосу; он же диктует свою надгробную речь, ту, которую вскоре прочтет, не скрывая слез, благородный соотечественник. О, сколь же легко им было! Таков ли путь нынешнего художника? Вчера лишь рожденный, сегодня уже презираемый, во мраке безвестности одиноко ступает он, как слон к месту своего успокоения!

С этими словами Смит поднялся во весь свой шестифутовый рост и всмотрелся в зеркало. Окидывая взглядом свою мраморно белую кожу, высокий лоб, прямой нос и широко расставленные глаза, он подумал: поскольку художник не может жить искусством, не попытаться ли осуществить, если можно так выразиться, обратный процесс?

Он напряг мышцы, верно служившие ему все четыре студенческих года; отрабатывая ими половину стоимости обучения, юный Джей мог без особых помех, воспарив над мирской суетой, создавать собственное направление в искусстве: двумерную раскрашенную скульптуру.

«Для непредвзятого взгляда, – писал о ней некий ехидный критик, – работы мистера Смита – не то фрески без стен, не то просто взбесившиеся линии. В отношении первых вряд ли возможно превзойти этрусков – поскольку их фрески, по крайней мере, знали свое место; а что до вторых – воспитанники любого детского сада достаточно ловко владеют упомянутым искусством».

Ловко! Всего лишь – ловко! Тьфу! С души воротит от этих Джонсонов-любителей лезть со своим уставом в чужой монастырь!

С удовлетворением Джей констатировал, что вынужденный аскетизм убавил его вес за последний месяц, на тридцать фунтов и рассудил, что вполне готов воплотить Поверженного Гладиатора эпохи упадка Рима.