Омут памяти - Александр Яковлев

Странные мы все-таки люди. Отдали в результате ленинско-сталинской идиотской национальной политики Крым и другие российские области Украине, несколько русских областей — Казахстану, а вот из-за четырех мелких и чужих островов подняли невообразимый крик, как если бы речь идет о последнем кусочке российской земли.

Пришлось побывать и в ФРГ, причем не один раз. Запомнился любопытный разговор с канцлером ФРГ Колем. К нему послал меня Горбачев, чтобы обсудить вопрос о возможной координации усилий Запада в области экономического сотрудничества с Советским Союзом. Вынашивалась идея, в чем-то похожая на "план Маршалла". Беседа была продолжительной и многообещающей. У меня осталось убеждение, что Коль искренне заинтересован в сотрудничестве с зарождающимся демократическим режимом в СССР.

В конце разговора я на полном серьезе сказал канцлеру:

— Господин Коль, все это хорошо. И беседа у нас сегодня была конструктивной, но мне не дает покоя одно обстоятельство. Оно постоянно гложет меня. Это касается советско-германских отношений.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду то, что Германия до сих пор не заплатила репарации нашей стране.

— Какие репарации? Мы все заплатили.

— Нет, господин Коль. Немецкие политологи в прошлом веке сочинили теорию построения самого лучшего общества на Земле. Сами немцы почему-то не захотели строить свое счастье по Марксу и Энгельсу и подсунули эту программу нам. Россия клюнула на приманку, приняв социальную диверсию за добродетель. В результате мы обнищали и отстали.

Коль долго смеялся.

А вот нам не до смеха.

Не буду рассказывать о других встречах: во Франции, Японии, Финляндии. Все они были чрезвычайно важными и интересными, проходили в обстановке горбачевского триумфа. Не был я только на последней встрече в Вашингтоне. Горбачев позвонил мне и сказал: "Ты решай: сам поедешь или Примаков". Вопрос мне показался не очень корректным, и я ответил: "Конечно, Примаков".

Близко наблюдая Михаила Сергеевича на встречах с главами других государств, министрами иностранных дел — как за рубежом, так и дома, — должен сказать, что Горбачев показал себя настоящим государственным деятелем. У него были достойные оппоненты, прошедшие в политике огонь и воду, такие, как Миттеран, Тэтчер, Коль, Рейган, Шмидт, Гонсалес, Андреотти и многие другие. Десятки достойных лидеров побывали в Москве. Скрупулезная работа по разным направлениям велась и с лидерами Восточной Европы, опытными политиками: Ярузельским, Кадаром, Свободой, Живковым, Хоннекером, Чаушеску.

Как правило, с нами летали на важные встречи видные писатели, художники, журналисты. Вечерами, после переговоров и приемов, обязательно собирались вместе. Каждый делился своими впечатлениями. Нередко спорили. Горбачев вел себя по-товарищески, никакой чванливости. Раиса Горбачева была заботлива и внимательна. Если ее что-то беспокоило, она, бывало, обращалась ко мне и всегда в очень корректном тоне. Однажды звонит и говорит:

— Александр Николаевич, вчера по телевидению показали, как я поправляла чулок, когда шла по Кремлю. Нашли что показывать!

Я сказал, что это как раз хорошо. Первая леди в стране поправляет чулок. Прекрасно, нормальная женщина.

— Да? А мне показалось…

Другой случай.

— Александр Николаевич, а не кажется ли вам, что некоторые журналисты и писатели начинают фамильярничать с президентом, не понимая, что он все-таки президент?

— Что вы, Раиса Максимовна! Во-первых, какой-то вызывающей наглости я не видел. А во-вторых, интеллигенция — это особый мир. И чем проще и раскованнее они разговаривают с Михаилом Сергеевичем, тем ближе они к нему становятся. А что касается случающегося пижонства, то это от комплексов, свойственных интеллектуалам. Я рад, что у Михаила Сергеевича устанавливаются доверительные отношения с интеллигенцией.

Мне казалось, что она относилась к моим рассуждениям с пониманием.

Еще такой любопытный случай. Михаил Сергеевич решил баллотироваться на пост Президента России. Раиса Максимовна позвонила мне и попросила как-то повлиять на мужа, чтобы он не делал этого. Думаю, что Михаил Сергеевич не знает об этом звонке.

Наверное, и в области внешней политики что-то можно было сделать поточнее. Наверное. Но свершилось главное: страна наша перестала быть пугалом, центром мирового движения подрывного характера. Другой разговор, что не все в мире оказались готовыми к этому. Слишком много накопилось инерции, догматизма, простых и вульгарных решений, диктуемых примитивным мышлением времен "холодной войны".

Мне лично трудно удержаться от того, чтобы не выразить недоумения по поводу несколько странной и двусмысленной позиции Запада по отношению к реформам в Советском Союзе и России. На мой взгляд, наши намерения и действия не были всесторонне оценены политическими лидерами Запада. Упорное нежелание Запада идти на широкомасштабное сотрудничество отражало и отражает или близорукость, или непонимание того, что произошло и происходит в России. Пристанищем догм стала уже не Россия, а западные страны.

Печально и то, что престиж США в глазах наиболее демократической российской интеллигенции подорван фактическим равнодушием западного политического ареопага к демократическим преобразованиям в нашей стране. А реакционная оппозиция в России самым активным образом использует эту ситуацию в своей антиреформаторской деятельности. Если попытки отодвинуть Россию на восток продолжатся и дальше, а в связи с этим будет обустраиваться новый "занавес", отгораживающий Россию от Европы, то неизбежно начнется формирование нового варианта противостояния. Но на сей раз его истоки придется искать не в России.

Пишу об этом с горечью.

Я много лет занимался международной политикой — и в теоретическом, и в практическом плане. Обе мои диссертации — кандидатская и докторская — посвящены историографии внешней политики США, ее основным доктринам. Десять лет был послом в Канаде, затем директором Института мировой экономики и международных отношений. Возглавлял Комиссию ЦК КПСС по международным делам, объездил весь мир. Только Атлантический океан пересек более 60 раз. Написал и опубликовал десятки статей и книг о международных делах. Думаю, что у меня достаточно оснований, чтобы поделиться своими наблюдениями, равно как и заблуждениями. Особенно это касается проблематики, связанной с истоками, ходом и последствиями "холодной войны".

Теперь стало особенно очевидным, что политическое толкование "холодной войны" — вопрос не прошлого, а скорее будущего. Если завершение "холодной войны" знаменовало собой поражение одной из сторон — это одна картина будущего мира. Но если мы готовы признать, что реальные события развивались по более сложному сценарию отношений, нежели простое поражение, — то это уже другая картина, не важно пока, какая именно. По этим вопросам существует достаточно широкий диапазон воззрений как в США и России, так и в Европе.