Дорога неровная - Евгения Изюмова

Александре хотелось, чтобы рядом был другой человек, по которому до сих пор тосковала её душа… Но тот и не подозревал об этом.

Ах, Александра, Александра, кому ты предназначена в этой жизни?

На предприятии, где Александра уже несколько лет работала редактором многотиражной газеты, один за другим организовывались другие отделы с непривычными названиями — маркетинга, коммерческой тайны и экономической безопасности… Узнав, что Александра родом с Урала, начальник отдела маркетинга предложил ей командировку в Екатеринбург и Нижний Тагил, чтобы разузнать потребности региона в продукции их завода. Конечно, Александра согласилась, решив выгадать время и заехать в Тавду.

В плане поездки стоял и Альфинск, где жили тётушки. Роза Егоровна заказала племяннице пропуск: любопытно узнать, какой та стала после нескольких лет разлуки со времени похорон Геннадия. Роза была тогда удивлена серьезностью Александры, это была не прежняя длинноногая девчонка. А больше всего была удивлена тем, что Шурка, дочь неудачницы-сестры — таковой она считала Павлу — стала не просто самостоятельным человеком, а имела высшее образование, хорошую работу и, видимо, пользовалась уважением своих друзей и коллег. И уж совсем была изумлена, когда Шурка вдруг протянула ей новенькую книгу, на которой… стояла нынешняя фамилия племянницы.

— Шур, это твоя книга? — всплеснула руками тетя.

Александра усмехнулась, и сдержанной улыбкой напомнила Розе Кима Фирсова. С годами племянница ещё больше стала походить на отца: те же разлётистые, сросшиеся на переносице брови, серые спокойные глаза. Взор был внимательным, пристальным и всё примечающим, казалось, обладательница серых глаз старается заглянуть в самую душу, мол, каков ты, человече… Взгляд тот не напоминал Розе ни Кима, ни Павлу, наверное, и впрямь, многое передалось племяннице от прабабки-староверки, права, видимо, Ефимовна, уверяя, что младшая дочь Павлы характером похожа на её свекровь.

— Моя, — кивнула, улыбаясь, Александра.

— Ты стала писательницей? — ахнула Роза Егоровна. — Вот это новость!

Александра победно глянула на тётю: вот я вам и доказала, что не лыком шита, не бестолочь. А та все ахала:

— В нашем роду есть писательница! — и деловито осведомилась. — А прибыль-то хоть есть? Писатели, говорят, богатые люди.

Александра улыбнулась: в этом вопросе вся сущность женской части родни — прибыль, деньги, желание быть «не хуже других». Не лучше, а именно — не хуже, но только на бытовом уровне, и потому, если Зоя покупала себе новый шкаф, Роза тут же покупала такой же; Зоя приобретала модное платье, и сестра в лепешку разбивалась, чтобы купить такое же… И невдомёк было обеим, что кроме материальных ценностей существуют и душевные потребности, и они перевешивают в Александре тягу к материальному благополучию. Конечно, Александра не отвергала этого благополучия, наоборот, делала всё, чтобы её усеченная семья ни в чем не нуждалась. Она изо всех сил старалась обеспечить будущее своих детей, хватаясь за любую работу, лишь бы увеличить семейный бюджет, и всё-таки считала, что деньги — не главное в жизни человека.

На следующий день, завершив дела, Александра уезжала. Зоя Егоровна так и не встретилась с ней.

На Тавду приходился тоже один день.

Ранним утром поезд привёз Александру в родной город, а вечером он же должен был увезти. Она вышла на перрон, не спеша идти к вокзалу, который был всё такой же — деревянный, неуютный, спрятавшийся в зарослях желтой акации, но тополя рядом с ним стали ещё выше и развесистей, обеспечивая плотную защиту от летнего солнца. Вздохнув, Александра пошла в камеру хранения, чтобы сдать вещи и налегке отправиться по заводам, где можно было заключить договоры на поставку продукции её завода.

Семь лет отделяли Александру от последней встречи с городом. Он стал как-то тише, казалось, даже меньше, потому что тавдинцам приходилось несладко в условиях рыночной экономики — так теперь назывались современные экономические отношения. Почему-то не стала нужна древесина, фанера, гидролизный спирт и лесовозные прицепы, всё то, что когда-то славилось качеством, и нужно было всей стране и зарубежным партнерам. Это видимое затишье больно ударило по сердцу Александры, и она порадовалась, что живёт в другом городе, где жизнь уж если не бурлит, то и не затихает. Там тоже не работает часть заводов, но такой атмосферы уныния и безысходности, которую увидела в Тавде, нет.

За один день Александра не сумела встретиться с друзьями, побывала только на заводах. Её собеседники смутно припоминали девичью фамилию, те, кто постарше, помнили, оказывается, и Павлу Фёдоровну, все смотрели с уважением на Александру, потому что Дружниковы-тавдинцы до сих пор в почете.

Александра, пока оставалось время до поезда, побывала у своего двоюродного брата по девичей фамилии и его сына. Борис вспомнил её, вытер ладонью набежавшие слезы — он старше даже Виктора Копаева. А младший Дружников, тоже Виктор, представляя гостью жене, на вопрос, кто она, весело ответил:

— А, и сам не знаю. Родня, и всё.

Александра была рада короткой встрече и с городом, и с Дружниковыми. В сердце затеплился огонёк, который не погас даже от случайной встречи с двоюродной сестрой Виталия, которая сделал вид, что не узнала свояченицу. Впрочем, и в самом деле могла не узнать. Не было и грусти, что не смогла побывать на могиле родителей. Когда поезд, неторопливо постукивая колесами на стыках, миновал окраину города, она прильнула к окну, стараясь разглядеть в вечернем сумраке городское кладбище и приметную рогатую березу на могиле матери и Смирнова. Вот смутно прорисовался штакетник забора, мелькнула береза, и Александра мысленно послала в темноту свой прощальный привет матери, извиняясь, что не побывала на сей раз у неё «в гостях»…

Бывают в жизни человека годы, неприметные и тихие, ничем особенным не отмеченные. Но у Александры было не так. Каждый год — важная веха жизни. И это тем более запоминалось, что двадцатый трудный и бурный век был на самом излете. Канет в лету целое столетие, но долго будут помниться его последние годы, хоть и трудные, но это — жизнь не только поколения Александры, они — часть жизни её сыновей.

Александра и не предполагала, что после кратковременной командировки в родной город, она еще раз побывает в нём, но теперь с младшим сыном.

В Тавде, несмотря на жизненные трудности, думали о душе человеческой, о её полете, видимо, надеясь, что это поможет пережить трудности. Что же, тавдинцы, пожалуй, были правы в своем убеждении и надежде. Александра, оставив у главы администрации свою книгу, и не подозревала, что на следующий год вновь окажется в Тавде, но уже в качестве писательницы и барда, и когда пришло приглашение на песенный фестиваль, её радости не было предела. На семейном совете решили, что с ней поедет Павел.

Антон проводил их на вокзал. Александра смотрела через вагонное стекло на старшего сына, который старался бодро улыбаться, но в глазах таилась печаль: ни она, ни дети не любили расставаться. Зато Павел был доволен и привычно строил брату рожи: мальчишка уже забыл, когда уезжал из города, и всё ему было интересно, забавно. Поезд плавно тронулся с места, Антон еще раз прощально махнул рукой, и Александра, как бывало раньше во время поездок, облегченно вздохнула, отбрасывая грусть: прощание позади, надо думать о дороге и том, что ждет впереди.

Воспоминания не давали Александре спать, и в то время, когда Павел и попутчики мирно сопели на своих полках, Александра смотрела в окно, всматриваясь в знакомые названия станций, в очертания вокзалов. И думала, какими стали её техникумовские подруги — никого, кроме Нонны Лесовой, которая теперь Крюкова, она с тех пор не видела.

В Самару (так теперь именовался Куйбышев) прибыли, как прежде, под вечер. Александра жадно всматривалась в лица людей: отправила телеграмму Нонне, что будет проездом в Самаре. Но, как потом оказалось, заполошная Нонка решила, что надо встречать поезд из Екатеринбурга, и никого не встретив, разозлившись, не поехала вновь на вокзал.

Александра до самого отправления стояла возле вагона, перепугав тем сына:

— Мама, входи в вагон, отстанешь, ну мама, скорее же…

— Паш, да не отстану я, — отмахнулась она от его просьбы, но, увидев закипавшие слезы в глазах сына, вошла в вагон.

Тринадцатилетний Павел был не таким храбрым, как в Ростове-на-Дону, когда пустился искать мать, всполошив тем всю городскую милицию и чуть не доведя до инфаркта квартирную хозяйку Александры. Сейчас он понимал, как страшно остаться одному среди равнодушной толпы, потому что в глазах иных вокзальных побирушек видел тоску. Понимал уже, что самый главный его защитник в жизни, его опора — мать. Она бывает раздраженной, ворчливой, иногда несправедливо, на его взгляд, наказывает, но нет в мире человека, который бы так бескорыстно вставал на его защиту и в ущерб себе помогал. В дороге Павел вел себя как взрослый мужчина, потому нес тяжелые сумки, набитые книгами, приносил чай и ходил за покупками в вагон-ресторан, и в то же время это был обычный мальчишка, который мог запросто растеряться, оказавшись без матери.