Дорога неровная - Евгения Изюмова

Балков разделся и степенно прошел в комнату, а когда следом за ним с вазой для цветов вошла и Александра, он спросил:

— А дети твои где? — он знал, что у Александры двое сыновей: видел их на репетиции, а с Пашкой даже подружился.

— К другу пошли, так что я сегодня одна, — просто ответила она Балкову, и теплая волна всколыхнулась в груди оттого, что Алексей этому обстоятельству рад. Она взглянула на часы. — О! Уже скоро новый год наступит, садимся за стол.

И тут грянули торжественно куранты, их звон поплыл над страной, заполнил комнату, и Александре вдруг явственно привиделось, словно кто-то неслышно перевернул страницу громадного календаря — время сдвинулось назад на целый год. Балков осторожно коснулся своим бокалом края бокала Александры: «С новым годом, милая…» — но вслух сухо произнес:

— Поздравляю с праздником, желаю всего хорошего.

— И я тебе желаю, — откликнулась Александра, глянула лукаво поверх бокала на Балкова, потом пригубила шампанское и легко губами коснулась его щеки.

Алексей вспыхнул, замер, не зная, что делать, и тогда Александра поставила свой бокал на стол и провозгласила:

— Теперь и ты можешь меня поцеловать.

Балков ошарашенно уставился на неё, потом залпом выпил шампанское и приник к губам женщины, о которой думал уже несколько месяцев. Александра ответила на поцелуй, подумав: «Как странно, я почти его не знаю, но мне приятны его поцелуи, объятия. Я влюбилась?»

Потом, спустя несколько часов, лежа рядом с Балковым, Александра с улыбкой смотрела на его лицо, поглаживала легкими касаниями его щеки, ворошила волосы и думала о том, что вот именно так, наверное, и её мать ночами всматривалась в лицо Кима. «Как странно, Алёша тоже намного моложе меня, как и отец был моложе мамы… Господи, да я же повторяю её путь с опозданием на десять лет! Мама овдовела в двадцать шесть, я осталась одна в тридцать шесть, она встретила Кима в тридцать, я…» Но Александра отличалась от Павлы: она научилась сдерживать душевные порывы, была упорной в достижении своей цели и единственной среди родственников, чья душа без устали работала, поэтому, наверное, и не понимали они её желания объединить род в единое целое — это шло вразрез с их восприятием жизни.

— Давай поженимся, — сказал в одну из встреч Балков. — Я люблю тебя.

Александра тепло улыбнулась, поцеловала его и твердо, как когда-то и мать, ответила:

— Нет.

— Почему? — заволновался парень, не знавший до Александры женщин, как выяснилось в первую ночь. — Я что-то делаю не так?

— Всё так, — опять поцеловала его Александра. — Просто ты моложе меня на двенадцать лет, и у нас со временем возникнут проблемы. Лучше давай всё оставим так, как есть.

Балков надулся. Он уже однажды заявлял, что ему хочется иметь ребенка, но Александра тогда перевела разговор на иную тему, а он, оказывается, не забыл о том, понял, что Александра не решится на такое вне брака, потому и сделал ей предложение. Но долго сердиться на неё не мог, потому ночь прошла в бурных ласках. Рано утром, как всегда, Балков покинул ее квартиру: Александра не хотела, чтобы дети видели её любовника.

Прошла зима, весна, наступило лето, и однажды Балков, уходя, спросил, не глядя на женщину:

— Ты так и не хочешь выйти за меня замуж?

Александра лишь печально улыбнулась в ответ, покачав отрицательно головой. Балков сверкнул глазами, и ушел, не поцеловав женщину на прощание. А она вернулась в комнату, рухнула на постель и заплакала от понимания, что Алексей ушел навсегда, и вот она вновь одна, и неизвестно, правильно ли поступила.

Как мало мы порой ценим то, что имеем…

— Александра Павловна, — врач смотрела строго, — вы совсем не бережёте свое сердце. Так нельзя.

Конечно, нельзя. Но не могла иначе Александра: пропускала через него всё, что происходило вокруг и с ней, и с другими. Потому-то случился неожиданный сердечный приступ. Она отказалась лечиться в стационаре — все там стало так же неуютно и странно, как по всей стране. Уже несколько лет существовала страховая медицина, многие услуги стали платными, но плата шла не напрямую медикам, а сначала — посредникам, различным страховым медицинским компаниям, которые росли, как грибы после дождя. И без того было плохо в больницах, а в девяностых годах стало ещё хуже — не хватало лекарств, в иных больницах даже постельное белье приносили больные с собой. Потому-то Александра и решила взять путевку в санаторий не столько для лечения, сколько просто хотела отдохнуть от всего: устала она, ох, как устала…

В санатории все мужчины становятся холостыми, а женщины — незамужними. Так легче знакомиться. Но сосед Александры по столу признался, что женат, имеет дочь, однако ничто человеческое ему не чуждо, то есть, иными словами, пофлиртовать он совсем не прочь. И тут же принялся обольщать Александру.

Леонид, так звали обольстителя, был врачом-реаниматором, но профессией совсем не гордился, сказав, что реаниматоры — сантехники медицины.

Александра удивленно приподняла брови: как это понимать?

— Видишь ли, — Леонид, познакомившись, сразу же перешел на «ты», резонно считая, что «выканье» никак не способствует сближению. А он явно желал сближения и не только платонического. — К нам такие пациенты попадают, что нахлебаешься и дерьма, и блевотины…

Александра дернула носом, дескать, не надо грубостей, но Леонида было не остановить. Его друг, тоже отдыхавший в санатории, сказал, что Леонид обычно молчалив, сосредоточен, однако Александра не увидела в новом знакомом ни сдержанности, ни сосредоточенности: слова из него сыпались горохом. Впрочем, Александра всегда предпочитала больше слушать собеседника, чем говорить сама. Словесно её «прорывало» лишь, когда мужчина нравился. От боязни, что признание будет принято со смехом, женщине казалось — её душа скукожится, свернется в комочек и никогда больше не станет прежней. Уж сколько раз испытывала чувство влюбленности, но ни разу сама первой не призналась в том, даже Антону Букарову. И вместо простых, ясных слов: «Я хочу быть с тобой» — молола такую чушь, лишь бы не возникла звенящая пауза, что иногда диву давалась. Наверное, такое происходило и с Леонидом, но, в отличие от других мужчин, он сразу заявил, что платонической симпатии ему мало.

— Ты ведь женат, как ты можешь жене изменять?

— А я и не изменял никогда, — ответил Леонид. — Это случится впервые с тобой, — они сидели, разговаривая, в полутемном холле, и потому рука Леонида смело лежала на плече Александры. Он привлек женщину к себе еще ближе и неожиданно крепко поцеловал в губы. Другая его рука скользнула по её животу в запретную область. Александра дернулась, пытаясь освободиться из его рук, но не зря Леонид назвал себя сантехником медицины: руки у него железной крепости.

— Нет, — сказала она после продолжительного поцелуя, хлопнув по руке-нарушительнице. — Ты сошёл с ума.

— Ничего не сошёл, — возразил он. — Что безумного в том, что я хочу быть с женщиной, которая мне нравится? Вот именно здесь. Именно сейчас я хочу быть с тобой.

— Нет! — почти крикнула Александра. — Не здесь и не сейчас. По-твоему, я могу завалиться с мужчиной по первому его требованию где угодно, хоть под забором?

Леонид пришел в себя. Отпустил Александру и вжался спиной в угол дивана. Через некоторое время тихо произнес:

— Извини, я, в самом деле, сошел с ума… И ты в том виновата. Я не могу сдерживаться, видя тебя.

Александра ошеломленно молчала: такого напора она не испытывала давно, думая, что годы не придают шарма, уносят прочь молодость. И вот, оказывается, она ещё способна влюбить в себя мужчину, способна его увлечь, зажечь желанием обладать ее телом, а между тем, и пальцем для того не шевельнула, лишь один раз во время танцев позволила Леониду обнять себя покрепче. Она могла сейчас пойти с ним в его или свою комнату, и… Но как же любовь? Она Леонида не любит.

А Леонид избрал иную тактику: в очередной танцевальный вечер начал нахально ухаживать за одной из отдыхающих женщин, которая «стреляла» глазками во всех мужчин, желая, видимо, отдых свой использовать в полной мере. Леонид танец за танцем неизменно приглашал «артиллеристку», а на Александру, искоса поглядывал, видимо, пытаясь определить её отношение, но лишь натыкался на тяжелый презрительный взгляд. Начни он ухаживать за другой женщиной, Александра, может быть, и внимания не обратила, но Леонид выбрал именно эту, даму явно легкого поведения, которой все равно, где и с кем быть, и вот этого Александра никак не могла ни понять, ни простить. Выходит, Леониду тоже всё равно, с кем быть, за кем ухаживать? И это после вчерашнего их разговора?

«Да уж не ревнуешь ли ты?» — ухмыльнулась Александра самой себе, и вынуждена была признать, что такое поведение Леонида ей и впрямь неприятно. Но это было не то щемящее чувство боли, когда она узнала, что Виталий изменяет, это просто была обида, что мужчина, претендующий на её любовь, неожиданно увлекся другой женщиной. И все-таки она не хотела общения, за которым ничего, кроме похоти, нет.