Паргоронские байки. Том 6 - Александр Валентинович Рудазов

А мы повторим, сказал Йокрид. Будем повторять столько раз, сколько потребуется. Сколько ты шел к этому? Три тысячи лет? Я навещу тебя еще через три тысячи. Мне нетрудно.

Елегиаст отказался. Он не собирался превращать свой жребий в фарс, насмешку. Все должно быть доведено до логического конца – и его конец здесь, на этом дереве.

- Почему бы тебе не изменить свой жребий? – раздался голос из сердцевины Деодора. – Ты мог бы стать великим учителем народов. Двигать цивилизации к расцвету. Или хотя бы искать талантливых индивидов, чтобы наставлять их.

- Жребий нельзя изменить, просто сказав: вот, не хочу этот, хочу иной, - с трудом проговорил Елегиаст.

- Но в чем смысл знания о смерти, если ты унесешь его с собой в могилу? Знание будет утрачено в момент, в который ты его найдешь.

- Мне не нужно знание, как массив информации. В момент смерти со всем тем, что я познал, я хочу соприкоснуться с трансцендентным пониманием вселенной.

- И ради этого ты отдаешь вечную жизнь?

- Этот миг будет дольше вечной жизни, потому что заключит в себе всю полноту бытия. Это будет апофеоз и цель моего существования. Это окончательно реализует мой жребий.

- Есть моменты, в которых мы живем бесконечно, - согласился голос. – Я больше не стану тебя отговаривать.

Елегиаст почувствовал, что остается один. Присутствие бога в древе ослабло, его дух переместился в иное место. Титан сомкнул вежды, ловя ощущения того, как жизнь вытекает из тела.

Скоро его личность соприкоснется с Великим Уравнителем, и он познает, как любая законченность задает форму бытию. Как картина определяется не только безбрежным воображением художника, а определенным рисунком красок и границами создаваемого образа.

В конце концов, знание любит завершенность. Если ее нет – знание окружено темными водами незнания.

- Удивлен, что самым сильным титаном ты считаешь Елегиаста, - заметил Дегатти. – Неожиданно.

- Елегиаста?.. – хмыкнул Бельзедор. – О, эта история вовсе не о Елегиасте.

На умирающего титана смотрела другая титанида. Мастира, дочь Метерона, совсем юная девушка. Ей было всего сто четыре года, она еще только выходила из подросткового возраста. И сегодня она явилась сюда, к древнему Деодору, чтобы проводить того, кто когда-то учил ее и наставлял.

Елегиаст умирал уже семь лет – и все эти годы титаны приходили проститься. Они не пытались переубедить мудрейшего среди них, ибо уважали его жребий и отдавали должное целеустремленности.

Любой титан прекрасно понимает, что даже смерть не помеха исполнению жребия. И если титан решил пожертвовать самой жизнью ради ее фундаментального смысла, титаны видят в нем не мученика, не самоубийцу и не безумца.

Они видят героя.

- Ты вдохновил Истона, - сказала Мастира негромко. – Он возвел в Городе Титанов стелу, где высек в камне твой жизненный путь. Он построил маяк, символизирующий светоч знания. Мы все верим, что ты добьешься успеха и в смерти прикоснешься к замыслу Творца.

Елегиаст не ответил. Он знал, что она придет. Знал, что скажет и какие слова выберет. Он настолько продвинулся на пути познания, что мог предсказать слова, мысли и образ действия каждого. Любое существо действует, исходя из того, какая информация его окружает и как оно умеет ею оперировать.

А все это для Елегиаста давно было открытой книгой, поэтому он лишь прикрыл глаза, показывая, что слышит и понимает.

Зато на Мастиру обратил внимание другой. Тот, кто только что говорил с Елегиастом из сердца древа. На ветви Деодора спустился огромный, удивительно красивый орел – и хищно уставился на девушку золотистым глазом.

Она была прекрасна. Юна, свежа и невинна. Едва-едва начавший распускаться цветок. Невыносимо думать, что он распустится только для того, чтобы его сорвала какая-нибудь посредственность.

Походя. Глупо и случайно. Космодан обожал спасать юных дев от подобной скучной и даже постыдной участи.

- Космодан ведь не удержит своего дружка при себе? – вздохнул Дегатти.

- Как будто ты сам не знаешь ваши мифы, - хмыкнул Бельзедор.

Глаза цвета дымчатого кварца с проблесками янтаря. Они сверкали на солнце, оттеняя буйствующую зелень. Волосы спускались на плечи жидким золотом и сладким медом. Нежная кожа не знала еще иных объятий, кроме материнских.

Последнее Космодан вознамерился исправить.

Титанида вздрогнула, когда к ней спустился могучий орел. Она сразу поняла, что это не простая птица. Все знали, что Елегиаста убивают боги, что они охотно согласились помочь ему умереть, ибо завидуют его безмерным знаниям. Боги ведь ничего не смыслят в жребиях и предназначении, и судят о вещах в силу собственной натуры. Они не любят тех, кто пытается сравниться с ними хоть в чем-то.

- Кто ты, оборотень? – недоброжелательно спросила Мастира. – Один из сальванцев? Не насмешник ли ты Йокрид?

- Разве ты видишь на мне шутовской колпак? – спросил орел, принимая обличье юного титана. – Или похоже на то, будто я смеюсь над тобой или Елегиастом Прозорливым?

- Кто знает, как смеются боги? – внимательно посмотрела титанида. – Жизнь показывает, что чаще всего вы это делаете, сохраняя жестокое выражение лиц.

- Лучше и не скажешь, - согласился Космодан. – Но только потому, что мирозданию еще сложней выдерживать наше веселье, чем наш гнев.

Мастира невольно рассмеялась. Как же хвастливы и самолюбивы эти жители небес. Совсем юная, но уже сполна одаренная титановой силой, она не боялась своего собеседника и не испытывала перед ним робости.

Бог?.. И что с того? Титаны не ниже богов.

- Думаешь, от твоего смеха расколются небеса? – насмешливо спросила она.

- Насчет небес не в курсе, но лично видел, как Люгербец от смеха уронил во-о-от такую кружку пива! – развел руки Космодан. – К сожалению, в одном из миров от этого случился великий потоп, но смертные не огорчились, ибо потоп был пивной.

- Насколько же он был велик, если они даже не огорчились? – с любопытством спросила Мастира.

- Умеренно велик.