Белые пешки - Екатерина Звонцова

Саша быстро обернулась и опешила. Ника, совсем красная, ставила закорючку в бумажке, которую подсовывал ей низенький белобрысый курьер. Когда Саша приблизилась, парень уже умчался на аллейку, ну а Ника переминалась с ноги на ногу, прижимая к себе бумажный сверток и явно прикидывая, не спит ли.

– Ого! – воскликнула Саша, с любопытством косясь на серебристую подарочную ленточку. – Ты не говорила, что у вас уже началось серьезное-настоящее!

– Ой, – пробормотала Ника и стала развязывать ленточку. – Нет, не может быть… это не от него, нет, Саш, я не знаю…

«А от кого, от Пушкина?» – чуть не спросила Саша и сама засмеялась, качая головой.

– Не мог он, – все пыхтела Ника, пытаясь замерзшими пальцами подцепить бант. Стакан мешал ей, и Саша милостиво его забрала. Бумажная упаковка, не выдержав натиска, наконец порвалась, и на свет любопытно высунулись душистые соцветия сирени.

– Ничего себе, – выдохнула Саша. – Сейчас же… не сезон? Как пахнет-то!..

Украдкой она заметила и очень короткое, непонятное послание:

«Не только катарсиса, но и счастья. Не только любви и красоты, но и стойкости и свободы». Ника тихо взвизгнула от счастья и расплылась. Быстро прижала подарок к себе, утонула в нем лицом и зажмурилась. Она-то, похоже, сирени не удивилась. Для нее это что-то значило. Саша неловко усмехнулась, вдруг снова почувствовав себя лишней:

– Ну и дела. Я бы испугалась, что меня нашли вот так, без адреса.

Ника подняла взгляд.

– Да он примерно знал, что я тут. Просто я как-то не ожидала…

Да кто бы ожидал? Еще небось дорого, жуть. Но классно. Пусть порадуется. Пусть оба порадуются. Саша все смотрела на цветы, а в груди опять ворочалось что-то неприятное, тяжелое. Запах сирени и запах трупов. Вот это жизнь. Даже и не позавидуешь такой романтике.

– Класс, – только и сказала она, а потом зазвонил телефон.

На экране высветился номер Аси, но звонок она сбросила секунды через три. Саша бездумно посмотрела на пропущенный, прикидывая, перезванивать или, может, подруга набрала случайно, хотела уже все-таки хоть кинуть эсэмэску…

Эсэмэска пришла сама. Всего одно слово. За которым пропали все запахи, звуки и даже серебряный олень.

«Макс».

29.03.2007. Марти

Ничего. Только это.

В старые времена мир делился надвое: земля, полная страхов, и владения бешеных течений. В первой половине правили чума и голод, во второй – волны и ветра. Чудовища водились и там, и тут самые разные: многоглазые и многоглавые, живые и мертвые, крылатые, подводные и подземные. Но больше всего чудовищ расхаживало в людских телах. Таким был и он. Им пугали юнцов, своенравных девиц, неосторожных корсаров и зарвавшихся губернаторов дальних островов.

Водил он корабль неведомыми путями, исходил мир от жаркого Востока до Ледяных земель. Там, где другие разбивались о рифы, попадались пиратам и людоедам, замерзали в кольце айсбергов, ему всегда удавалось уцелеть. Невредим был фрегат из черного дерева; бодра и здорова команда; полны сокровищ трюмы. У фрегата было имя, крылатое имя, и хранитель – горгулья с сияющим фонарем. В фонаре том горели храбрость и дерзость.

Сейчас имя того корабля знают все, как знают и имя капитана и даже то, что вроде он был голландцем. Но слава о нем всегда ходила дурная, ведь от его везения попахивало дьявольщиной. Слава шла впереди хищной ростры. Имя вгоняло в гнев как командоров, так и разбойных властителей вроде Титча и Моргана. Как ни звали, никому он не служил – всех дурачил забавы ради, сам себе был хозяином и судьей, а неуклюжие суденышки противников неизбежно гибли в бесполезном бою или столь же бесполезной погоне. А если преследовал он сам, пушки разили без промаха, а реи выдерживали дюжины тел. Мало кого щадили. Повезти могло, разве что если капитану вдруг требовалось послать на Большую Землю письмо, тогда он отпускал пленных гонцами. Письма имели цену дороже золота. Они спасали жизнь, когда золото было бесполезно.

Капитан не любил сходить на берег; поговаривали, он не бывал там с юности. Может, потому, что стоило ему пройтись по улице очередного городка, как та пустела. С капитаном даже не встречались глазами: многие верили, что он крадет удачу, – а это смерть для моряка. У него была и серебряная фляга на поясе. Всегда пустая. Всегда без крышки. Шептались, будто краденая удача лежит именно там, лежит и даже не пробует упорхнуть. А что там было взаправду, во фляге? Кто знает.

Однажды – ища новых испытаний, когда старые прискучили, – капитан собрался в путешествие. Его манили земли на другой стороне мира: умершие, но полные изумрудов города; леса, благоуханные от дивных сладких фруктов; смуглые дикарки-чародейки и дерзкие чужие боги. О тех землях лишь говорили; никто еще не нанес на карты ничего, кроме их смутного контура. Плавание предстояло опасное, через капризные проливы. Точно свора псов, здесь рычали шторма, не было островов, где в случае бури можно укрыться. Проклятые воды. Говорили, сам Морской Дьявол, прячась, наблюдает за дерзкими судами, пытающимися проскользнуть мимо. Но что такое дьявол для хозяина крылатого фрегата? Как и всякий, кто долго преуспевал во всем и растерял страх, капитан не уступил. Он пустился в путь, а трусам пригрозил реей. Но никто и не бежал. Люди поверили капитану и поддержали его. Как всегда.

Несколько дней и ночей были спокойны, море – ласково и пусто. Корабль достиг одного особенно опасного мыса, и команда пришла в воодушевленное волнение. Рубеж. Говорили, здесь уже почти не видели ни Морского Дьявола, ни чудовищ. Матросы начали верить, что капитану не страшно то, чего страшатся все. Многие возгордились, сам он – тоже, и раскупорил ром. На корабле праздновали, танцевали, смеялись и мечтали о новых землях.

И тогда пришел ураган.

Он преследовал судно всю ночь. Рвал паруса, шатал мачты, волны слизывали с палубы людей. Фрегат с крылатым именем тяжело взбирался на гребни, падал, стонал, как раненый, силящийся уползти с заваленного мертвецами поля. Ветер отбрасывал его и смеялся ростре в лицо. Мыс не исчезал. Пятно луны за облаками наливалось кровью с каждым смытым за борт матросом.

Капитан вначале верил, что вот-вот все снова пойдет как нужно, буря уляжется. Но за ночью был такой же день, и еще такая же ночь, и еще день, и вот снова опустились ненастные сумерки. С каждой волной, с каждым мертвецом, с каждым криком ужаса капитан терял веру и