Философия достоинства, свободы и прав человека - Мучник Александр Геннадьевич

Под правами человекав настоящей работе понимаются реальные возможности человека защитить своё достоинство и свободу средствами и способами, которыми наделяет его Право, а также непротиворечащими ему конституциями и законами суверенных государств.

Разумеется, имеются и другие определения прав человека. Но каким бы ни было определение, главное в нём всё же практическая действенность и беспрепятственное осуществление этих бесспорных ценностей в жизни человека. История знает примеры, когда иные тоталитарные режимы, пытаясь в лучшем свете представить фасад своего насквозь прогнившего здания, приводили список самого широкого перечня прав человека, превращая тем самым свою конституцию в ничем не прикрытую «потемкинскую деревню» из области юриспруденции. Подобным культом византийского лицемерия особенно страдала вся политическая жизнь советской империи, самым ярким воплощением чего может служить прославленная в учебниках советского государственного права как наиболее «демократическая» конституция всех времен и народов, так называемая «сталинская» Конституция СССР 1936 г. В анналы всеобщей истории государства и права этот акт, однако, вошел в качестве беспрецедентного примера государственного лицемерия и правового нигилизма, ибо ценность человеческой жизни, свободы и безопасности в подобном обществе были сведены к нулю.

Отдавая себе в этом отчет, народ не воспринимал эту конституцию в качестве основного закона своей жизни, поскольку его подлинной, фактической конституцией был большевизм. Напомним при этом, что под фактической («живой») конституциейв настоящей работе понимается образовавшаяся в процессе политической жизни страны вопреки официально провозглашенному основному закону система неписаных норм, которые на практике реально регулируют отношения между публичной властью и народом, а также между высшими органами государственной власти. Большевизм в СССР стал формой самоутверждения, самовыражения и, как это ни парадоксально звучит, формой самоуничтожения советского народа. Поэтому большевизм следует признать подлинной фактической конституцией, которую подданные советской империи почитали в качестве своей национальной святыни. И это несмотря на то, что эта «святыня» стала основой укоренения политического режима, превратившего великую державу в империю ГУЛАГ. Посему дело не столько в совершенстве формально-юридического определения прав человека и тем более не в максимуме или широте приведённого их перечня, сколько в той реальной культуре достоинства, свободы и человечности, которая царит в той или иной стране, бытует в сердцах, душах, нравах, менталитете того или иного народа. Это обстоятельство не ускользнуло от внимания В. И. Новодворской, которая в итоге мучительных размышлений пришла к горькому выводу, что её «самое большое разочарование связано с народом. До 93-го я серьезно думала, что народ — жертва системы, что коммунисты его изнасиловалиЈ лишили свободы. Оказалось, что не народ - производное от коммунистов, а коммунисты — производное от народа».

Традиция подменять правовую суть вещей в стране формальными декларациями, официозными государственными мероприятиями, лицемерными политическими лозунгами, заведомо мертворожденными законодательными пустышками и прочими византийскими атрибутами державности практически полностью перешла по наследству к суверенным республикам, образовавшимся на руинах СССР. Точно так же, как и в былые времена, следуя этой приснопамятной традиции, бывшая советская номенклатура пошла по пути установления в конституциях своих независимых стран самого широкого перечня прав и свобод человека и гражданина. И точно также, не задумываясь над последствиями своих действий, обеспечила абсолютную фиктивность этих прав. Любопытно, что один из лучших представителей украинской школы конституционного права (надо признать: умный и образованный человек), к которому я обратился за рецензией на данную книгу, оговорил возможность использовать написанный им отзыв моим предварительным отказом от утверждения, что конституционные права в Украине фиктивны. Не приняв предложенный компромисс, я, разумеется, лишился поддержки авторитетного правоведа, но ещё раз задумался над тем, к каким плачевным результатам в нашей жизни может привести попытка цензурирования исследований в такой чувствительной сфере, как права человека. Ведь, по сути, дело далеко даже не в объеме, содержании и редакции формально провозглашенных в конституции прав человека, а в реальной атмосфере человечности, которая установлена, культивируется и торжествует в государстве. Как заметил по этому поводу один немецкий мыслитель, максимум человечности в отношениях между людьми — вот что определяет счастье государства, а не какой-либо иной максимум.

Борьба за максимум человечности в отношениях между гражданами одного государства — дело всех и каждого. Право начинается с отношений друг к другу на улице, дома, в школе, в вузе, на работе, в любой мало-мальски существующей человеческой общности. А успех такого начинания невозможен без предварительного познания хотя бы основных вех становления общечеловеческой концепции прав человека. Подобная осведомленность, однако, хотя бы в самых общих чертах предполагает знание истории вопроса. Таковая наиболее доступна через некие схемы, некий алгоритм развития предмета исследования. В действительности исторический алгоритм развития Права, правосудия и соответственно прав человека разными авторами оценивается по-разному. Так, немецкий правовед, социолог и историк Макс Вебер (1864–1920) писал: «Общее развитие права и правосудия, если его разделить на теоретические «ступени развития», идёт от харизматического провозглашения права правовыми «пророками» к эмпирическому правотворчеству и отправлению правосудия правовой «знатью» (каутелярное и прецедентное правотворчество); далее, к октроированию права светской властью (imperium) и теократическими властями и, наконец, к систематическому правовому нормотворчеству и к профессиональному «правосудию», осуществляемому лицами, получившими юридическое образование (профессиональными юристами) на основе литературного и формально-логического обучения». Разумеется, со знаменитым правоведом могут поспорить другие, не менее знаменитые его коллеги. Однако обобщение и классификация подобных воззрений — задача всеобщей истории государства и права.

Исходя же из целей данной работы, наиболее доступной и убедительной представляется нижеследующая модель развития правовой материи. Исторически первым шагом на этом многострадальном пути человечества стала идея естественных прав, которую на посту служения всеобщему благу последовательно сменила концепция основных, а затем — и доктрина конституционных прав человека. Первая — несомненно, теоретическая заслуга философов, правоведов и политических идеологов Запада; вторая — практическая заслуга всего международного сообщества; и третья, наконец, — достояние национальных конституций послевоенной волны. Ведь как заметил Гегель, «каждая ступень развития идеи свободы обладает своим собственным правом, так как она есть наличное бытие свободы в одном из её определений». В этом смысле естественные, основные и конституционные права человека следует рассматривать как особые инструменты защиты достоинства человека и политической свободы народа, соответствующие определённым этапам развития истории человечества. Однако самой первой, основополагающей, выстраданной и, одновременно, наиболее спорной правовой идеей, которую только знавало человечество, явилась теория естественных прав человека, ознакомлению с которой и посвящается следующий параграф данной работы.

5.1. ЕСТЕСТВЕННЫЕ ПРАВА ЧЕЛОВЕКА

Лучшей характеристикой роли естественного права в системе современного правоведения и правосудия служат слова видного американского правоведа, судьи одного из апелляционных судов США Джерома Фрэнка (1889–1957), который заметил: «Я не представляю, как мог бы сегодня порядочный человек не признавать в качестве основы современной цивилизации фундаментальные принципы естественного права, касающиеся человеческого поведения, которые были установлены Фомой Аквинским. Существуют, утверждал он, определённые изначальные принципы, такие, как стремиться к общему благу, не причинять ущерба другим, воздавать каждому своё, а также существует несколько производных принципов, таких, как не убивай, не кради, возвращай доверенные тебе вещи». Конечно, сказанное во многом можно объяснить тем, что высокочтимому правоведу посчастливилось избежать жизни на территории СССР и некоторых постсоветских республик. Вероятно, в последнем случае его правовые взгляды претерпели бы существенные изменения, сузившись до одной заветной мысли: как обеспечить своё естественное физическое и психологическое здоровье, сохранив при этом элементарную порядочность. Вместе с тем, полностью разделяя точку зрения американского коллеги, отметим, что если бы мир целиком состоял из порядочных людей, то отпала бы всякая необходимость в концепции естественного права. Ибо порядочность предполагает инстинктивное поведение, самым естественным образом сориентированное на достоинство, свободу и права другого человека, этноса, народа. В этом смысле естественное право — это своеобразная «вытяжка» из истории человечества, инструкция на все случаи жизни, доброе напутствие людям в сложном мире их государственного бытия. Его значение в системе современной цивилизации измеряется тем, какую умиротворяющую роль оно призвано сыграть в жизни человечества. Не прописанное ни в одном законодательном акте мира, уважение к общечеловеческим ценностям — суть этого права. Своевременное признание естественного права в качестве непосредственно действующего всеми народами мира отвратило бы от их судеб многие беды и катастрофы. История сохранила бы многие, ныне безвозвратно погибшие, бесценные памятники архитектуры, литературы, живописи и других сфер проявления человеческого духа. Не прервалась бы преждевременно жизнь многих людей, этносов и народов. Судьба человеческой цивилизации могла бы пойти другим, несравненно более гуманным и милосердным путем.