Истина - Эмиль Золя

— Онъ совсѣмъ съ ума сошелъ, — сухо замѣтила госпожа Дюпаркъ. — Ахъ, моя бѣдная крошка, я давно предвидѣла, что тебѣ предстоятъ непріятности. Гдѣ нѣтъ религіи, — тамъ нѣтъ и счастья.

Очутившись на улицѣ, Маркъ сейчасъ же замѣтилъ, что происходитъ нѣчто необыкновенное. Всѣ торговцы стояли у дверей своихъ лавокъ, люди куда-то бѣжали, раздавались крики, похожіе на дикій и бѣшеный шумъ бури, который все приближался. Маркъ поспѣшно завернулъ въ Короткую улицу, и, замѣтивъ обѣихъ вдовъ Миломъ и ихъ дѣтей у порога лавочки, очевидно, заинтересованныхъ тѣмъ, что происходило, онъ подбѣжалъ къ нимъ, желая хоть отъ нихъ заручиться оправдательнымъ показаніемъ.

— Неужели это правда? — закричалъ онъ имъ. — Господина Симона арестуютъ?

— Да, господинъ Фроманъ, — отвѣтила младшая вдова своимъ тихимъ голосомъ. — Только что проѣхалъ полицейскій комиссаръ.

— И знаете ли что, — продолжала другая вдова рѣшительнымъ голосомъ, посмотрѣвъ Марку прямо въ глаза и какъ бы предупреждая вопросъ, который она прочла въ его глазахъ, — ту пропись, о которой говорилъ Себастіанъ, Викторъ никогда не имѣлъ въ рукахъ. Я спрашивала его и увѣрена, что онъ не лжетъ.

Ребенокъ поднялъ голову и спокойно посмотрѣлъ на Марка наглымъ взоромъ.

— Нѣтъ, я не лгу.

Маркъ почувствовалъ, что сердце его похолодѣло; обернувшись къ младшей вдовѣ, онъ произнесъ:

— Но что же говорилъ вашъ сынъ? Вѣдь онъ видѣлъ прописи у кузена? Онъ самъ сказалъ вамъ объ этомъ.

Мать Себастіана видимо сконфузилась и не нашлась, что отвѣтить. Ея сынокъ, такой нѣжный и боязливый, спрятался въ юбкахъ матери и закрылъ въ нихъ лицо; она разглаживала его волосы ласковой и дрожащей рукой, точно оберегая его отъ какой-то надвигающейся бѣды.

— Конечно, конечно, господинъ Фроманъ, онъ говорилъ, что видѣлъ; но вѣдь дѣти часто болтаютъ зря; онъ не помнитъ навѣрное, онъ думаетъ, что ошибся. Вы понимаете, нельзя же придавать значеніе словамъ ребенка.

Не желая долѣе разспрашивать этихъ женщинъ, Маркъ обратился къ самому мальчику:

— Это правда, что ты не видѣлъ прописи? Нѣтъ ничего на свѣтѣ хуже лжи, — помни это, мой другъ.

Но Себастіанъ не отвѣтилъ ему ни слова, а еще больше забился въ складки платья и, наконецъ, разрыдался. Очевидно, что госпожа Миломъ запретила мальчику говорить объ этомъ; сестры рѣшили молчать, боясь потерять часть своихъ покупателей, если онѣ станутъ опредѣленно на чью-нибудь сторону. Она, впрочемъ, нашла возможнымъ дать Марку нѣкоторыя разъясненія.

— Видите ли, господинъ Фроманъ, мы собственно ни съ кѣмъ не хотимъ ссориться; намъ нужно угождать всѣмъ, иначе мы лишимся покупателей. Что касается Симона, то я должна замѣтить, что всѣ обстоятельства слагаются противъ него. Какъ это онъ вдругъ опоздалъ на поѣздъ, бросилъ свой обратный билетъ, пришелъ домой пѣшкомъ, цѣлыхъ шесть километровъ, и не встрѣтилъ ни одной души? Потомъ, вы знаете, мадемуазель Рузеръ ясно слышала шумъ около одиннадцати часовъ, минутъ за двадцать, между тѣмъ какъ онъ утверждаетъ, что вернулся часомъ позже. Объясните мнѣ еще, какъ это случилось, что господину Миньо пришлось его разбудить утромъ, въ девятомъ часу, когда онъ обыкновенно вставалъ очень рано?.. Что-жъ, быть можетъ, онъ и оправдается; будемъ надѣяться, ради его же пользы.

Маркъ остановилъ ее движеніемъ руки. Она слово въ слово повторяла то, что было напечатано въ «Маленькомъ Бомонцѣ»: ему показалось ужаснымъ слышать ея слова. Онъ однимъ взглядомъ окинулъ обѣихъ женщинъ: одна была упряма и глупа, другая дрожала отъ трусости; Маркъ содрогнулся отъ ихъ внезапной лжи, которая могла имѣть такія ужасныя послѣдствія. Отвернувшись отъ нихъ, онъ поспѣшилъ къ Симону.

Передъ подъѣздомъ школы стояла карета; двое полицейскихъ стояли у дверей и никого не впускали. Но Марку все-таки удалось проникнуть въ школу. Симонъ находился подъ стражей въ рекреаціонной залѣ, между тѣмъ какъ полицейскій комиссаръ, снабженный приказомъ объ арестѣ, подписаннымъ слѣдственнымъ судьей Дэ, еще разъ производилъ тщательный обыскъ во всемъ домѣ, разыскивая, вѣроятно, знаменитыя прописи, но ничего не находилъ. Когда Маркъ, обратившись къ одному изъ комиссаровъ, позволилъ себѣ спросить, произвели ли такой же тщательный обыскъ у братьевъ христіанской общины, тотъ посмотрѣлъ на него испуганнымъ взглядомъ и проговорилъ: «Обыскъ у добрѣйшихъ братьевъ, но зачѣмъ же?» Маркъ, впрочемъ, самъ подивился своей наивности; теперь можно было смѣло идти къ братьямъ: они, конечно, уже давно сожгли и уничтожили всякіе слѣды. Молодой человѣкъ съ трудомъ сдерживался, чтобы не крикнуть громко и не дать воли своему негодованію; невозможность обнаружить истинную правду заставляла его невѣроятно страдать. Ему болѣе часа пришлось дожидаться въ передней, пока полицейскіе комиссары кончили обыскъ. Наконецъ ему удалось повидать Симона въ ту минуту, когда его уводили. Тутъ находились и госпожа Симонъ, и его дѣти; она бросилась, рыдая, въ объятія мужа и охватила руками его шею; комиссаръ, суровый на видъ, но, вѣроятно, доброй души человѣкъ. отвернулся, отдавая послѣднія приказанія, чтобы не мѣшать прощанію супруговъ. Сцена эта могла хоть кого растрогать.

Симонъ, убитый крушеніемъ всѣхъ своихъ надеждъ на карьеру, стоялъ блѣдный и, стараясь побороть свое волненіе, прикидывался спокойнымъ.

— Не огорчайся, моя дорогая, — говорилъ онъ женѣ. — Вѣдь это только ошибка, ужасная ошибка. Все, вѣроятно, разъяснится послѣ допроса, и я скоро вернусь къ тебѣ.

Но она рыдала все громче и громче; ея красивое лицо было залито слезами и совершенно искажено горемъ, когда она подняла дѣтей, чтобы онъ могъ поцѣловать малютокъ.

— Люби, люби этихъ дорогихъ крошекъ, хорошенько люби и береги ихъ, пока я не вернусь… Прошу тебя, не плачь, иначе я лишусь послѣдняго мужества.

Онъ вырвался изъ ея объятій и въ эту минуту замѣтилъ Марка; лицо его прояснилось невыразимымъ счастьемъ. Онъ быстрымъ движеніемъ схватилъ руку, которую тотъ ему протянулъ.

— Ахъ! Добрый товарищъ, спасибо тебѣ! Предупреди сейчасъ моего брата Давида и скажи ему, что я невиненъ. Онъ всюду долженъ искать, пока не найдетъ преступника; ему я поручаю свою честь и честь моихъ дѣтей.

— Будь покоенъ, — просто отвѣтилъ Маркъ: — я помогу тебѣ,- добавилъ онъ взволнованнымъ голосомъ.

Комиссаръ, наконецъ, подошелъ и прекратилъ раздирательную сцену; пришлось увести госпожу Симонъ, которая какъ бы лишилась разсудка, видя, что мужа уводятъ подъ стражей. Что произошло затѣмъ, было ужасно. Похороны маленькаго Зефирена были назначены въ три часа, арестъ же Симона долженъ былъ произойти въ часъ, дабы предотвратить возможныя осложненія и безпорядки. Но обыскъ затянулся такъ долго, что отъѣздъ его совпалъ съ началомъ процессіи. Когда Симонъ показался на крыльцѣ, вся площадь была запружена любопытными, пришедшими, чтобы взглянуть на похороны и, насладившись зрѣлищемъ, дать волю своей злобной болтовнѣ. Вся эта толпа прониклась инсинуаціями «Маленькаго Бомонца» и находилась въ лихорадочномъ возбужденіи, взволнованная подробностями преступленія; неудивительно, что, завидѣвъ учителя, она разразилась страшными криками; жидъ, убійца, которому была необходима кровь христіанскаго ребенка, уже освященная принятіемъ причастія, для совершенія религіозныхъ обрядовъ, — вотъ та легенда, которая ходила теперь изъ устъ въ уста, распаляя воображеніе легковѣрнаго, невѣжественнаго народа.

— Смерть, смерть убійцѣ, оскорбителю святыни! Смерть жиду!

Симонъ, блѣдный, неподвижный, отвѣтилъ толпѣ однимъ крикомъ, который отнынѣ долженъ былъ не сходить съ его устъ, и который казался голосомъ самой совѣсти:

— Я невиненъ! Я невиненъ!

Тогда ярость достигла высшихъ предѣловъ: разразилась цѣлая буря дикихъ криковъ и свистковъ, которая оглушила несчастнаго, готовая сейчасъ же сокрушить его, уничтожить.

— Смерть, смерть жиду!

Полицейскіе агенты поспѣшно втолкнули Симона въ карету, захлопнули дверцы, а кучеръ погналъ лошадь вскачь, между тѣмъ какъ Симонъ продолжалъ кричать, не переставая, и голосъ его былъ слышенъ среди страшнаго шума:

— Я невиненъ! Я невиненъ! Я невиненъ!

Но толпа не унималась и продолжала кричать вслѣдъ удалявшейся каретѣ. Маркъ стоялъ на мѣстѣ, совершенно уничтоженный тѣмъ, что видѣлъ и слышалъ; сердце его сжалось отъ ужаса: какая разница съ тѣми криками и съ тѣмъ настроеніемъ толпы, которому онъ былъ свидѣтелемъ два дня назадъ, послѣ раздачи наградъ, передъ школою братьевъ! Двухъ дней было достаточно, чтобы совершенно измѣнить настроеніе, сообщивъ народу совсѣмъ другія воззрѣнія! Маркъ испугался необыкновенной ловкости таинственныхъ силъ, которыя отуманили умы и окутали ихъ непроницаемой тьмой. Всѣ его надежды рушились; онъ чувствовалъ, что правду куда-то скрыли, что она побѣждена и приговорена къ смерти. Никогда еще ему не приходилось испытывать подобнаго отчаянія.