Истина - Эмиль Золя

Онъ повернулъ, однако, за уголъ улицы Плезиръ и очутился въ улицѣ Фошъ, гдѣ жилъ Савенъ. Онъ устыдился своего малодушія и, взойдя на лѣстницу, позвонилъ у дверей; ему открыла госпожа Савенъ и, узнавъ объ его желаніи повидать мужа, сказала:

— Онъ сегодня дома; ему нездоровится съ утра, и потому онъ не пошелъ на службу. пройдите, пожалуйста, за мною.

Госпожа Савенъ была прелестная женщина, изящная и веселая, съ задорнымъ смѣхомъ, настолько моложавая, несмотря на свои двадцать восемь лѣтъ, что казалась старшей сестрой своихъ четырехъ дѣтей. У нея родилась сперва дочь, Гортензія, потомъ близнецы, Ахиллъ и Филиппъ, и потомъ сынъ, Жюль, котораго она еще кормила. Говорили, что ея мужъ страшно ревнивъ, постоянно слѣдитъ за женой и преслѣдуетъ ее своими, ни на чемъ не основанными, подозрѣніями. Она была сирота и зарабатывала себѣ хлѣбъ тѣмъ, что дѣлала цвѣты изъ бисера. Савенъ женился на ней за ея красоту, и такъ какъ она чувствовала себя страшно одинокой на свѣтѣ, то была ему несказанно благодарна и вела себя, какъ примѣрная жена и мать.

Въ ту минуту, какъ она готовилась провести Марка въ сосѣднюю комнату, ею овладѣло тревожное чувство: вѣроятно, она опасалась какой-нибудь выходки со стороны Савена, который постоянно готовъ былъ затѣять ссору и вообще проявлялъ страшно тяжелый характеръ въ семейной жизни; она же своею уступчивостью и ласковымъ обращеніемъ старалась поддержать миръ и спокойствіе.

— Какъ доложить о васъ, сударь?

Маркъ назвалъ свою фамилію и объяснилъ цѣль своего прихода. Молодая женщина съ граціозною скромностью исчезла въ полуоткрытую дверь. Онъ остался одинъ въ узкой передней, которую принялся разглядывать. Квартира состояла изъ пяти комнатъ и занимала весь этажъ дома. Савенъ имѣлъ небольшую должность въ министерствѣ финансовъ и считалъ необходимымъ поддерживать извѣстную показную роскошь. Жена его носила шляпы, и самъ онъ всегда выходилъ въ пальто. Къ сожалѣнію, за показною приличною внѣшностью скрывалась самая печальная нужда. Савенъ былъ удрученъ сознаніемъ, что, несмотря на свои тридцать съ небольшимъ лѣтъ, онъ не имѣетъ шансовъ повыситься по службѣ и долженъ исполнять свои обязанности совершенно механически, какъ манежная лошадь, получая самое ничтожное жалованье, съ которымъ можно было только что не умереть съ голода. Плохое здоровье еще увеличивало его дурное расположеніе духа; кромѣ того, онъ находился въ постоянномъ страхѣ не угодить начальству. На службѣ онъ вѣчно заискивалъ и подличалъ, а придя домой, наводилъ страхъ на жену своими взбалмошными выходками, точно больной ребенокъ. Она отвѣчала кроткой улыбкой на его придирки и находила возможнымъ, исполнивъ всю работу по хозяйству, еще заниматься изготовленіемъ бисерныхъ цвѣтовъ для одного магазина въ Бомонѣ; такая работа, очень тонкая и сложная, хорошо оплачивалась, и этими доходами она скрашивала болѣе чѣмъ скромный бюджетъ хозяйства. Мужъ ея въ своей буржуазной душонкѣ возмущался тѣмъ, что жена его занималась платной работой, и она была принуждена прятаться со своими цвѣтами и относить ихъ потихоньку, чтобы никто не зналъ объ этомъ.

Маркъ услышалъ изъ сосѣдней комнаты рѣзкій голосъ, чѣмъ-то недовольный; вслѣдъ за нимъ раздался успокоительный шопотъ, затѣмъ молчаніе, и въ дверяхъ появилась госпожа Савенъ.

— Прошу васъ, сударь, войдите.

Савенъ только чуть-чуть привсталъ съ кресла, въ которомъ сидѣлъ закутанный, превозмогая приступъ лихорадки. Небольшого роста, лысый, съ некрасивымъ землистымъ лицомъ, блѣдными глазами и жидкой бородкой грязно-рыжаго цвѣта, онъ производилъ довольно жалкое впечатлѣніе. Костюмъ его былъ тоже неважный: дома онъ донашивалъ старое платье, а грязный шелковый платокъ, которымъ онъ закуталъ шею, придавалъ ему видъ несчастнаго, заброшеннаго старичка.

— Моя жена передавала мнѣ, сударь, что вы пришли по поводу этой отвратительной исторіи, въ которой замѣшанъ учитель Симонъ; мое первое побужденіе, признаюсь, было уклониться отъ свиданія съ вами…

Онъ прервалъ свою рѣчь, замѣтивъ на столѣ цвѣты и бисеръ; жена занималась работою при закрытыхъ дверяхъ, сидя рядомъ съ нимъ, пока онъ читалъ «Маленькаго Бомонца». Онъ бросилъ на жену уничтожающій взглядъ, который она отлично поняла и поспѣшила закрыть работу газетнымъ листомъ, дѣлая видъ, что случайно взяла газету въ руки.

— Прошу васъ, сударь, не думайте, чтобы я былъ реакціонеръ. Я — республиканецъ, даже довольно крайній, и вовсе не скрываю этого отъ своего начальства. Вѣдь мы всѣ служимъ республикѣ,- не правда ли? — поэтому должны быть республиканцами по чувству долга. Наконецъ, я всегда на сторонѣ правительства, всегда и во всемъ.

Принужденный молча выслушивать его рѣчь, Маркъ только кивалъ головой въ знакъ согласія.

— Что касается религіозныхъ вопросовъ, то я смотрю на дѣло такъ: кюрэ должны знать свое мѣсто и не мѣшаться въ то, что ихъ не касается. Я настолько же антиклерикалъ, насколько я республиканецъ. Но спѣшу добавить, что для дѣтей и женщинъ должна существовать религія, и пока въ нашей странѣ господствуетъ католическое вѣроисповѣданіе… Что-жъ… Пусть оно и процвѣтаетъ съ Богомъ, все равно… Такая или иная религія должна быть. Своей женѣ, напримѣръ, я внушаю, что въ ея возрастѣ и при ея положеніи въ свѣтѣ ей необходимо посѣшать церковь и, такъ сказать, подчиняться извѣстнымъ законамъ нравственности для того, чтобы ея не осудили люди нашего класса. Она принадлежитъ къ приходу капуциновъ.

Госпожа Савенъ смущенно опустила глаза и покраснѣла. Вопросъ религіозный долгое время служилъ причиной раздора въ семьѣ. Она противилась всѣми силами своей честной и прямой души. Мужъ, увлеченный ревностью, постоянно упрекалъ ее въ томъ, что она мысленно грѣшитъ противъ супружеской вѣрности, и видѣлъ въ исповѣди единственное средство наложить узду на подобныя прегрѣшенія и остановить женщинъ на пути зла. Она должна была, наконецъ, уступить и выбрать въ духовники указаннаго мужемъ отца Теодора, въ которомъ она инстинктивно чуяла развратника. Возмущенная и оскорбленная въ своей стыдливости, она и на этотъ разъ подчинилась требованіямъ мужа, чтобы сохранить домашній миръ.

— Что касается моихъ дѣтей, сударь, — продолжалъ Савенъ, — то мои средства не позволяютъ мнѣ посылать въ гимназію моихъ близнецовъ, Ахилла и Филиппа, и потому я помѣстилъ ихъ въ общественной школѣ, какъ подобаетъ чиновнику и республиканцу. Моя дочь, Гортензія, посѣщаетъ школу мадемуазель Рузеръ; я, въ сущности, очень доволенъ этой учительницей и хвалю ее за ея религіозныя чувства; она отлично поступаетъ, посѣщая съ ученицами церковь, и я пожаловался бы на нее, еслибы она этого не дѣлала… Мальчики — тѣ сумѣютъ выбиться на дорогу… А все-таки, еслибы я не боялся досадить своему начальству, то, безъ сомнѣнія, поступилъ бы разумнѣе, отдавъ и мальчиковъ въ конгрегаціонную школу… Ихъ современемъ поддержали бы, пріискали бы имъ мѣсто, оказали бы покровительство, а теперь имъ придется переносить такія же мытарства и влачить такое же жалкое существованіе, какое выпало на мою долю.

Въ немъ проснулось горькое чувство досады, и онъ понизилъ голосъ, точно боясь, что его услышатъ.

— Видите ли, кюрэ очень вліятельны, и потому гораздо выгоднѣе быть съ ними заодно.

Маркъ почувствовалъ глубокое состраданіе къ этому несчастному, слабому, испуганному существу, погибавшему отъ злобы и глупости. Онъ уже всталъ, понимая, къ чему клонится рѣчь чиновника.

— Могу ли я получить желаемыя свѣдѣнія отъ вашихъ дѣтей, сударь?

— Дѣтей нѣтъ дома. — отвѣтилъ Савенъ. — Одна дама, наша сосѣдка, увела ихъ на прогулку… Но еслибы они и были дома, могъ ли бы я заставить ихъ дать вамъ отвѣтъ, посудите сами? Чиновникъ ни въ какомъ случаѣ не долженъ примыкать къ какой-нибудь партіи. И такъ мнѣ приходится переносить довольно непріятностей по службѣ; связываться съ этимъ дѣломъ нѣтъ никакой охоты.

Маркъ поспѣшилъ раскланяться; на прощанье Савенъ замѣтилъ:

— Хотя евреи и разоряютъ нашу дорогую родину, но лично противъ господина Симона я ничего не имѣю; однако, я все же думаю, что евреямъ слѣдовало бы запретить заниматься преподаваніемъ. Надѣюсь, что «Маленькій Бомонецъ» выскажется по этому вопросу, какъ слѣдуетъ… Свободы и справедливости для всѣхъ, — вотъ чего долженъ желать истинный республиканецъ… Но первая забота о родинѣ, не такъ ли? Особенно, когда она въ опасности…

Госпожа Савенъ, которая не открывала рта во все время разговора, проводила Марка до дверей; она казалась смущенной своимъ подневольнымъ положеніемъ; по уму она была куда выше своего жестокаго господина; прощаясь, она улыбнулась Марку своей обворожительной улыбкой. На лѣстницѣ онъ повстрѣчался съ дѣтьми, которыхъ провожала сосѣдка. Дѣвочка, Гортензія, девяти лѣтъ, представляла изъ себя уже барышню, хорошенькую и кокетливую; глаза ея такъ и свѣтились лукавствомъ, а когда на нее взглядывали, она прикидывалась святошей, какъ сама мадемуазель Рузеръ, ея наставница. Оба близнеца, Ахиллъ и Филиппъ, заинтересовали Марка; они были худые и болѣзненные, какъ ихъ отецъ, и, несмотря на свои семь лѣтъ, уже проявляли наслѣдственную злобу. Подталкивая сестру, они ей дали такого тумака, что она чуть не ударилась о перила лѣстницы. Когда они поднялись, то дверь квартиры отворилась, и оттуда долетѣлъ рѣзкій крикъ грудного ребенка, Жюля, котораго мать держала на рукахъ, приготовляясь кормить его грудью.