Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя - Валерий Меницкий

Во всяком случае, мы чувствовали себя крепко — и задачи боевые выполняли, и полёты на тактическом фоне были достаточно серьёзными. И проходили они уже не в качестве учебных в курсе лётной подготовки, а в рамках боевой подготовки. Этими полётами с нами занимался инструктор Вадим Сорокин. И уже тогда он по своей инициативе пытался задавать курсантам настоящие шарады, использовать игровые методики при изучении материальной части. Он пояснял работу агрегатов на конкретных примерах из своей лётной практики и на основе опыта своих товарищей. Мне кажется, у таких лётчиков, как Вадим Сорокин, имелись все задатки лётчика-испытателя. Он, кстати, был одним из тех, кого Кубинская дивизия брала при полётах «за цель».

Сейчас, с высот обретённого опыта, понятно, что полёт «за цель» ничего сложного из себя не представлял. Надо было просто строго выдерживать заданный курс и режим полёта. Но тогда нам, курсантам, было волнительно видеть перед собою капитана, который летал «за цель». Ведь фактически это было тактическое учение, по нему осуществляли перехват, и мы понимали, насколько это сложно.

Надо сказать, сам Сорокин гордился этим и сумел объяснить нам всю серьёзность такого полёта и подготовки к нему.

17. ОТ ШАССИ!

Между тем экзамены по материальной части Як-18А шли своей монотонной чередой. Одни преподаватели просили рассказать, что происходит с давлением. Другие — как работает перепускной клапан. Что он делает? Как функционирует насос? Его название и мощность? Были вопросы и о работе системы, но не о её сути, а о том, допустим, как жидкость поступает в систему, как она доходит до силового механизма и приводит его в действие.

Экзамены проходили довольно быстро и без особых инцидентов. Хотя одно происшествие на экзамене всё-таки случилось. Произошло оно с курсантом из нашего классного отделения. В результате его отчислили, скорее, не из-за тяжести проступка, а чтобы, как говорится, другим неповадно было.

Воздушная система, стоявшая на Як-18А, имела основное силовое значение. Она выпускала шасси и закрылки (посадочные щитки). Выпуск этих элементов конструкции сопровождался звучным шипением воздуха. Нас предупреждали об опасности этих операций. Если кто-то работает в это время под самолётом, то несанкционированный выпуск щитка может привести к весьма серьёзной травме. Наиболее опасным в этом смысле был выпуск и уборка шасси. Обычно такую команду подавали на земле только в случае проведения регламентных работ или при неисправности системы. Тогда под самолёт ставились специальные стойки — «козлы» — и подъёмники, которые устанавливались на специальных точках и поддерживали фюзеляж и консоли крыла во время вышеназванных операций. Когда самолёт закрепляли на них, давалась команда на подъём стоек шасси, они убирались, и самолёт как бы зависал на этих подъёмниках. Словом, это была довольно-таки серьёзная процедура. Но весь технический персонал знал эту команду, так сказать, ещё с курсантских пелёнок.

А тут, представьте, идёт сдача экзамена по материальной части самолёта. И весь самолёт, словно мухами, облеплен курсантами и преподавателями кафедры авиационной техники, принимающими экзамен. В это время наш курсант, вместо того чтобы показать кран выпуска щитков, о чём его просил преподаватель, подаёт команду:

— От шасси!

А затем выпускает тормозной щиток.

Раздаётся оглушительное шипение воздуха, и весь народ, облепивший самолёт, бросается врассыпную. Нужно было видеть лица преподавателей, которые убегали из-под самолёта с округлившимися от ужаса глазами! Чуть позже негодованию их не было предела. И курсант, так зло подшутивший над ними, сразу же получил по всем предметам двойки. Его не допустили до полётов.

Как сейчас помню, фамилия его была Калашников. Сразу его не отчислили, а допустили к переэкзаменовке. Но экзамены ему теперь нужно было сдавать не на аэродроме, откуда все преподаватели уже уехали, а в стенах училища, где его, как говорится, с нетерпением ждали. В результате процесс пересдачи затянулся, и когда мы уже летали, он полностью прекратил сопротивление и решил списаться сам — либо по медицинской части, либо по успеваемости. Но поскольку по второй причине ему бы не засчитали год, проведённый в училище, в срок службы, он все свои усилия направил на медицину.

При этом его физические данные были весьма внушительными. Он обладал крепким телосложением. Старшина даже говорил: «Калашников такой здоровый, он даже медведя с ветками съест!»

Мы всё время переспрашивали:

— А почему всё-таки медведя с ветками? И бывают разве медведи с ветками?

Старшина ответа нам не дал. Зато впоследствии мы сами поняли, что он имел в виду под «медведем с ветками». Дело в том, что раньше детские игрушки были набиты опилками. А большие чучела, такие, как медведи, набивались ещё и сухими ветками. И когда хотели показать, что человек большой и мощный, говорили: «Медведя с ветками съест». Я не задумывался над логикой этой шутки, но когда она звучала в устах старшины, всегда вызывала у нас улыбку.

И вот Калашников начал, по-моему, курить чай и своего всё-таки добился. Врачи нашли у него отклонения в работе сердца и нелады с давлением. Я представляю, сколько он, бедняга, искурил этого чая, чтобы ввергнуть своё здоровье в такое состояние, что врачи отказали ему в прохождении лётной комиссии.

А у нас дальше по плану были парашютные прыжки.

18. ПРЫЖОК В НАГРАДУ

Парашютные прыжки были необходимым и неотвратимым этапом в нашей курсантской жизни. Все их почему-то боялись. Я же, в силу своего характера, думал: «Ну чего там бояться?» Подняли тебя в воздух — прыг — и ты полетел вниз. Как всегда, это была смелость без знания существа вопроса. Ведь я ещё понятия не имел, что такое — летать, и, как уже писал, ни разу не летал даже на пассажирском самолёте. Поэтому в моём представлении всё выглядело достаточно просто: самолёт поднимает тебя на высоту полторы тысячи метров, затем открываются створки, все подходят по очереди к двери и выпрыгивают. Чего бояться-то?! И я, без преувеличения, не испытывал никакого чувства страха.

Прыжки проводил с нами подполковник Савкин, сделавший на то время больше всех прыжков в мире — 6000. Мы смотрели на него точно на живую реликвию. После теоретической подготовки настал день, когда он выстроил нас — 9 человек — перед самолётом, рассчитал по номерам и рассказал, как мы будем выпрыгивать и что при этом нужно делать. Затем повторил сказанное ещё раз. Мы зашли в самолёт и зацепили крючками наши фалы за трос системы принудительного раскрытия парашюта.