Риф - Валерий Игоревич Былинский

у меня есть шанс завтра. В морозы я ходил в университет на все лекции, а вечером лежал дома на диване, читал. У меня не было друзей среди студентов, мне казалось, что я самый бедный среди них, и поэтому, небрежно запахивая полы своего длинного пальто, я лениво отказывался от всех вечеринок и походов в кафе.

Как-то в феврале я вспомнил о Лине, случайно оказавшись в Сокольниках. В записной книжке был ее адрес и телефон, она жила рядом с метро. Сначала я позвонил — номер был занят. По записной книжке я нашел ее дом, подъезд, квартиру. Долго не открывали, потом я услышал обычное: «Кто там?» Я узнал ее голос и сказал: «Валера, Ромеев». Дверь распахнулась. Воскликнув: «Валерик, боже мой!» — Лина затащила меня в коридор, обняла и радостно поцеловала — в нос, в щеку, в глаз. «Почему же ты не заходил? — быстро говорила она. — Мне звонила твоя мама, рассказала о тебе. Почему?» Мне казалось, что сестра не изменилась — те же золотые волосы, теплые глаза, веселая солнечная улыбка. Только я вырос, и теперь ей приходилось тянуться вверх, чтобы поцеловать меня. — Ты, ты, — с восторгом говорила Лина, рассматривая меня в гостиной, — ты… изменился, стал похож… — недоговорив, она убежала на кухню.

Потом мы сидели друг против друга за накрытым столом, пили красное сухое вино и говорили, вспоминая о детстве, и я, удивленный внезапной вспышкой памяти, вдруг понял то, о чем догадывался раньше — эта девушка, сестра, Лина Ромеева почему-то оказывается мне ближе всех, даже родителей, брата. Не понимая причины, я смутно чувствовал изначальную порочность этой любви. Мне сразу показалось, что Лина виделась с братом позже нас всех. Когда это было — год назад, месяц, вчера? Мы разговаривали, и я, смотря на ее милое лицо, восхищался ее словами, ее четкой и правильной речью, жестами, улыбкой, смехом.

— Хорошо у тебя здесь, — заметил я, оглядываясь, — прямо уютное гнездышко… знаешь, это, наверное, здорово — вернуться откуда-нибудь с края света, сесть на такой диван и просто смотреть телевизор… Это что, твоя квартира?

— Да муж все… — объяснила она, — он зарабатывает жуткие деньги, даже мне машину купил, «Рено», но я вожу плохо. Валерик, у меня есть сын!

Она сбегала в спальню и принесла несколько фотографий:

— Вот он, его зовут Андрей, ему уже семь лет.

— Не похож на тебя, — засмеялся я. — Выходит, ты уже не Ромеева?

— Нет, — весело отозвалась Лина, — хотя Ромеева мне больше нравилось.

— А сын где, в школе?

— Он сейчас в Лондоне, в частной годичной школе.

— А потом?

— Потом вернется сюда со знанием языка… а муж на работе, поздно приходит.

— Ты дома сидишь, Лина?

— Сейчас — да, а раньше язык в лицее преподавала.

— Да, — сказал я, — муж у тебя что надо… Наверное, это здорово — жить, не зная ни в чем отказа.

— Валерик, — улыбаясь, Лина покачала головой, — ты лучше расскажи о себе, рисуешь?

Я рассказал ей о своих арбатских приключениях. Слу-шая, Лина всплескивала руками и испуганно повторяла: «Боже мой, в мороз! Рисовать на улице!» Чтобы не казалось, что я жалуюсь, я соврал в конце, что уже нашел хорошую работу. А потом спросил:

— Слушай, ты не знаешь, где Вадим? Он исчез, домой не пишет.

Лина кивнула:

— Да, я слышала. Но я не знаю. Я видела его давно. Он учился тогда на последнем курсе и заходил к нам. Но с тех пор… Я не знаю, это так страшно. Давай не будем об этом. Хочешь, я покажу тебе фильм, который сняла в Париже и Ницце. Ты не был там? Ничего, заработаешь — поедешь, Валерик.

Мы смотрели фильм, пили вино, ели, вспоминали. Незаметно стемнело.

— Вот что, — решила Лина, — ты останешься у меня, на улице минус тридцать.

— Послушай, а муж?

Лина расхохоталась:

— А ты что, мой любовник, что ли? Ты ведь мой брат, Влерик.

— Ты меня называешь словно маленького.

— А ты и есть маленький.

Она постелила мне в гостиной, на широком диване. Засыпая, я думал о муже Лины, о том, как он придет глубокой ночью и обнаружит здесь меня, брата. «Брата, — усмехаясь, сонно думал я, — брата…» А проснулся я от тихого странного звука — то ли шелеста, то ли шуршания. Еще не открывая глаз, я ощутил нереальное, острое тепло детства. Я открыл глаза. На краю постели сидела Лина и гладила меня мягкой горячей ладонью по голове. Я будто и не спал. Всю комнату заливал белый свет. Ночь, свет зимней белой луны и силуэт сестры, ее вспыхивающие в темноте волосы.

— Привет, — прошептал я.

— Привет, — тихо ответила она.

— Ты не спишь?

— Нет, а ты?

— И я нет. А где муж, пришел?

— Нет. Знаешь, я соврала, мы… как-то поссорились и он сейчас не живет со мной.

— Вы поссорились?

— Да нет, Валерик, он просто ушел.

— Ты не любила его?

— Никогда. И сейчас не люблю.

— Ты так говоришь об этом, Лина…

— Правду, Валерик.

— А скажи…

— Потом, потом, Влерик, — ее рука закрыла мне рот. Я осторожно убрал ее пальцы, спросил:

— Ты помнишь, как мы рыбу ловили, тогда?

Лина наклонилась ко мне и шепотом рассмеялась:

— Нет, маленький, не помню.

— А я-то помню… моя шея долго еще болела.

— Шея, — тихо смеялась Лина, — у маленького шея болела?

— Да, — я положил ей руку на колени и ощутил, как она вздрогнула. Ее ноги, плотно сдвинутые под халатом, шевельнулись — она повела одним плечом и дернула подбородком, коснувшись волосами моей щеки. Задрожав, я обхватил ее руками — как тогда, в борьбе. Она тоже дрожала и, падая ко мне, зажмурила глаза, закрылась ладонями и отвернула лицо. Начав с шепота, она постепенно забылась и теперь говорила громче, почти вслух: «Нет, Господи, это не грех, Господи, нет, не грех, прости!» А я ловил ее руки, отнимал от лица и прижимался губами к ее губам, чтобы заглушить наш общий страх — он становился тише, невнятней, наконец, я его задушил. И тогда, в возникающей тишине, мы оба услышали, как смешивается наша кровь.

Нас разбудило яркое зимнее солнце — первые лучи тепла за весь февраль. Мы проснулись, но не смотрели друг на друга, я чувствовал, что она не спит, что смотрит вверх, и наверное, думает о своем. Я старался запомнить эти минуты — ведь я одним прыжком покрыл расстояние в шесть лет, догнав Лину, а брат — он остался где-то в стороне. Вспомнив о Вадиме, я теперь уже не мог не думать о