Случай на станции Кречетовка - Валерий Владимирович Рябых

— Слепой сказал — посмотрим… — парировал Воронов. — Видать дурак не знает, куда попал… Молить будешь гнида о смерти, в ногах валяться — ишь расхрабрился, пока из него навоз не сделали. Молчи уж ублюдок! Ну-ка Семен, наверни-ка придурка прикладом по башке, пусть помолчит, осмотреть «кабанчика» надо.

Когда Мерин вторично отключился, его тщательно обыскали, исследовали даже полость рта. Воронов, конечно, знал, что диверсант невелика цаца, навряд ли такому вставят в челюсть капсулу с цианидом, но так, на всякий случай, в таком деле прокол не допустим.

Ручных часов, на которые позавидовал Лошак, при Мерине не оказалось. Впрочем, их быстро обнаружили на полу под лежанкой, где громила отсыпался. Часы примечательные: массивные, позолоченные, с виньетками. Сергей прочитал марку — «ORIS» и удивленно покачал головой: «Откуда у отморозка швейцарский хронометр? И как немцы допустили такой ляп, неужели не проверили экипировку диверсантов перед вылетом…»

Крепко связанного резиновым жгутом Мерина четверо бойцов еле доволокли до полуторки, а чтобы не «блеял» по дороге, заклепали рот грязной бабкиной наволочкой. Вскоре гигант прочухался, но лежал смирно, решил не провоцировать солдат на дальнейшие побои. Рядом положили конвульсивно дергающегося Ерему, у того видимо затекли согнутые ноги, узлы ослабили, но для острастки поддели под зад увесистым пинком. Солдатику-радисту, услужливо принесшему из схрона диверсантский «инвентарь», связали руки, чтобы чего не учудил с собой из страха и трусости.

С чувством выполненного долга, Тэошники в полуторке, загруженной под завязку, тронулись в обратный путь. Затемно проскочили по тряскому большаку колхозные поля и уже в наступающей ночной синеве — обезлюдевший, без проблесков живого света жилмассив Кречетовки.

* * *

Из оперативного пункта ТО Воронов сразу же телефонировал в горотдел НКВД об удачной поимке диверсантов и попросил старшего лейтенанта Селезня к утру прислать гебешного следока. Москву по ночному времени тревожить не стал, да и если честно признаться, хвастаться было нечем. Ну, взял трех диверсантов, по сути, это уровень станционной военной комендатуры. Воронов сознавал, — Синегубов ждет весомого результата, и понимает, что такого за один день никак не добиться. Поэтому решил повременить, пусть хотя бы чуток прояснится, а то, не ясно даже в каком направлении работать.

Нужно было сразу же по горячим следам взять диверсантов в оборот, полагалось не дать задержанным прийти в себя. Воронов по опыту знал, что в первые часы после ареста, человек пытается найти себе хоть какое, но оправдание, как в выгодном свете предстать перед следователем, идет с ним на сделку…. А уж посидев в камере, охолонув, проанализировав ситуацию, узник начинает выстраивать линию защиты, основанную на хитрости и лжи.

Мерина Сергей оставил на потом. Да и, оказавшись нервным, громила еще не успокоился, ругался, плевался и угрожал уничтожить каждого встречного-поперечного. У сотрудников ТО было искреннее желание отмутузить горлопана по первое число, — поставить мурло на место, чтобы не брал слишком много на себя. Потому и вели себя с арестантом намеренного грубо и жестко. Следовало дать понять отморозку, что чикаться с ним не станут, наоборот раздавят как гадину, разделают как бог черепаху. Учитывая бычью силу, Мерина заковали в дореволюционные кандалы (как специально сбереженные) и посадили на цепь в сырой камере, — и для пущей острастки, да и так, чтобы спокойней было. Амбал заревел медведем, оскорбленный подобным обхождением. Но когда сказали, что ливанут на пол пару ведер холодной водицы, для понятливых — сделать морозилку, верзила приумолк. Зачем невольнику лишние мучения…

Солдатиком-радистом Воронов поручил заняться младшему лейтенанту Свиридову. Андрей хоть и не ас в дознании, но парень смекалистый, да и Тита, как видно, не кремень. Таким образом, нужные показания малый даст…

Ерему взял в обработку сам Воронов. Полежав спеленатым в кузове полуторки, мужик решил больше не испытывать судьбу, вел себя покорно, считай, даже слишком покладисто. Конвойный препроводил задержанного в допросную комнату, расположенную напротив казематов кутузки. Не снимая наручников, посадили за железный столик перед уже ожидавшим Вороновым. Сергей внимательно рассмотрел поникшую фигуру арестанта. Тот, понятно, старался выглядеть пришибленным и виноватым, но иногда косой дерзкий взгляд узника выдавал обратное. Сложное чувство овладело Вороновым: расколется ли диверсант с первого раза, не навешает ли туфты, тогда уж придется помучиться с прохвостом…

Понимая, что арестант арестанту рознь, по наитию уловив в облики Еремы некую слабинку, Сергей решил поиграть в доброго следователя. Капитан достал пачку «Беломор-канала», вытряхнул папиросину, прикурил сам и протянул диверсанту. Воронов не раз проделывал подобную манипуляцию с такого рода заключенными. Встречались гордецы, что брезговали принять курево из чужих губ, но таких было единицы. Ерема благодарно кивнул и осклабился. Контакт получен!

Попыхивая папироской, диверсант стал откровенничать:

Еремеев Павел Силантьевич (бедная фантазия в абверкоманде) — 1899 года рождения, из крестьян, житель города Ливны Орловской области, работал каменщиком на стройках пятилеток. Звание — рядовой. Сдался сам, еще в начале июля сорок первого, когда немцы выбили пехотный полк часть с оборонительного рубежа под Оршей. Отходить со однополчанами не стал, присыпался землицей, закосил под убитого. Так и пролежал до захода солнца. Когда немецкая похоронная команда стала обходить поле боя — встал и поднял руки кверху. Таких притворщиков, тогда набралось еще человек двадцать, бойцы из других рот, Еремееву не знакомые.

— Почему не ушел с нашими, — резко спросил Сергей, — или не знал, что в конечном итоге придется ответить за предательство? — И уже наставительным тоном добавил. — Сам знаешь, какая статья за измену. Или думал: Красная Армия не осилит фашистов, а может, и теперь так считаешь?

— Ничего тогда не думал… струсил позорно. В мозгах как обухом шарахнуло, ни бельмеса не соображал, только один страх… Чаял, хоть жив остался, и то, слава Богу. Да и не хотелось мине опять в мясорубку. Только вышло, что в плену еще хужей, чем на передовой. Для немца пленник не человек, для них сдавшийся в плен, паршивей скота, — и сотворил жалостливо-плаксивое выражение.

Воронов, чисто по наитию ощутил, что перед ним еще тот артист. Ерема сильно переигрывал…

— В какой пересыльно-сортировочный лагерь попал?

— Поначалу завезли в «Дулаг 155» под городом Лидой.

— Дальше, рассказывай, где еще чалился?

— В ноябре прошлого года спровадили в «Сталаг 352» под Минск…

— Почему задержали на пересылке, а сразу не отправили в лагерь для военнопленных рядового и сержантского состава?

— Так отрядили в строительную группу каменщиком, взяли по специальности… Фрицы тама разбитые казармы подымали, а пленные: кто поплоше — старый раствор с кирпичей счищали, а мастеровые, выходит, кладку делали.

— Ну, чего ты там клал или закладывал, с этим