Кот на Рождество - Кливленд Эмори

Я хорошенько погладил его по горлышку. И в тот момент, когда я поздравлял себя с великолепно завершенной работой, что-то ударило меня между глаз. Ну, не точно между глаз, а по носу, и скатилось на пол.

Это, конечно, была таблетка. Возможно, некоторые коты «не успели бы даже осознать», как уверяет мисс Эстерли, что они «проглатывают пилюлю», но Белый Медведь был не из их числа. В результате он, сверкнув глазами, еще раз выпрыгнул из полотенца и улегся на полу, зализывая воображаемые раны. Время от времени, однако, он бросал на меня выразительные взгляды, словно спрашивая: «Неужели ты так глуп, что собираешься начать следующий раунд?» В ответ и я уставился на него. Как он думает, что я делаю? Неужели у него такая короткая память, что он забыл о моих прошлых триумфах в борьбе с его упрямством?

Я глубоко вздохнул, встал, одним мастерским движением схватил его, завернул в полотенце, открыл его рот и пропихнул туда таблетку. В этот раз, сначала вежливо попросив его, сам закрыл ему рот и гладил, гладил, гладил его горлышко, чтобы уже не оставалось ни малейших сомнений в том, что таблетка проглочена. Однако, чтобы наверняка удостовериться в том, что таблетка исчезла, я снова открыл его рот и увидел, что таблетки там нет.

Я наблюдал за тем, как он потрусил от меня, зализывая раны, нанесенные его самолюбию. Но я был великодушным победителем! Я подошел к нему, опустился на колени, почесал его за ухом и погладил по животику.

- Слушай, Белый Медведь, - сказал я ему, - в конце концов, все не так уж и страшно, правда?

Я также сказал ему, что он даже не почувствовал вкуса таблетки. И конечно, он должен понять, что он не может быть и судьей, и присяжным, чтобы определить, что для него лучше. Это могут сделать только два человека - я и ветеринар. Я был великодушным победителем и рад был бы убедиться, что кот - великодушный побежденный. Как раз в тот момент, когда мне в голову пришла эта мысль, краем глаза я увидел какое-то белое пятнышко на ковре. «Нет, - подумал я, - это невозможно». Но оказалось - возможно. Это была таблетка.

Долго я ничего не говорил. Я просто смотрел на таблетку, потом медленно обернулся к нему. Он тоже стал смотреть на таблетку и так же медленно обернулся ко мне. Вне всяких сомнений - он улыбался.

Я поднялся на ноги, постаравшись сделать это со всем возможным достоинством. «Ну хорошо, - подумал я, - если он хочет войны, что ж, он ее получит. Но я предупреждаю, следующая атака начнется тогда, когда он меньше всего будет ее ожидать».

И точно так я и поступил. Я довольно долго выжидал, потому что сообразил, что лучший шанс для успешного нападения может представиться ночью, под покровом темноты. В эту же ночь, после того как он вспрыгнул на мою широченную кровать и разлегся на большей ее части, я дождался, пока он уснул, - и нанес удар. Одним простым, но стремительным движением сел, схватил кота, запихнул таблетку ему в рот и в этот раз не только погладил по горлышку, но сделал все, чтобы он проглотил таблетку. Это было неприятно, но война приятной не бывает.

Дело в том, что он действительно проглотил таблетку, но сказать, что он был в ярости, - значит ничего не сказать. Если коты могут быть мертвенно-бледными, то он был мертвенно-бледным. Он, очевидно, определил мое поведение как величайшее со времен Брута и Цезаря предательство.

На самом пике пилюльного кризиса я улетел по делам в Канаду. Вернувшись домой, я нашел Белого Медведя, о котором все это время заботилась Мариан, здоровым и дружелюбным, даже чересчур дружелюбным. Нельзя было не заметить, что он здорово растолстел.

Существует ошибочное мнение, что после кастрации и коты, и собаки немедленно прибавляют в весе. Это, конечно, неправда. Коты и собаки прибавляют в весе только по одной причине - потому что много едят.

В то же время правда, что животные, раньше бывшие бродячими, часто становятся обжорами. Иначе и быть не может, потому что, голодая в своей бродячей жизни, теперь, попав в дом, они, естественно, рассматривают всякую еду как последнюю и должны съесть ее до крошки. Белый Медведь был именно таким. С другой стороны, к несчастью, Белый Медведь не относился к той категории котов, которым можно положить сколько угодно еды, независимо от того, хотят они есть или нет, и они съедят не слишком много. Белый Медведь рассматривал любую оставленную пишу, неважно, сколько ее там, как нечто, что должно быть уничтожено немедленно.

С самого начала, как только я его спас, если еды было недостаточно, он неуклонно проводил хитрый маневр. Например, я накормил его завтраком и уехал в офис, а он начинал ждать, когда придет уборщица Роза. Тогда он время от времени пытался подвести ее к своей миске, где, он знал это точно, не осталось ни крошки. Там, глядя на Розу, он издавал наиболее жалобное из своих "айяу". Роза, конечно, смотрела на него и его миску и начинала на испанском заботливо успокаивать его. "Pobre gatocito, - причитала она. - Elseñor no te dió desayuno?" [Бедный котенок... Тебя не покормили? (исп.)]. He сомневаюсь, Белый Медведь отвечал: "No, él no me lo dió" [Нет не покормили (исп.)]. Когда дело касалось еды, его не смущала такая чепуха, как языковой барьер. В любом случае Роза, несомненно, заверяла его: "Pobre Oso Polar, yo te lo voy a dar!" [Бедный Белый Медведь, я дам тебе еды! (исп.)] - и немедленно наполняла его миску до краев. Так, прикончив еду № 1, меньше чем через час Pobre Oso Polar получал еду № 2.

Среди дня появлялась Мариан, и ее встречал бедный заброшенный котик около пустой миски. «Милый! - должно быть, восклицала Мариан. - Разве Роза не покормила тебя?» - «Ни крошки не дала», - врал Белый Медведь и тут же набрасывался на еду № 3.

В конце концов, когда я приезжал домой, он, хорошо осознавая, что я - гораздо более крепкий орешек, чем предыдущие кормильцы, пускался во все тяжкие. Он больше не выгибал спину у пустой миски с печальнейшим «айяу». Скорее мне демонстрировали финал шоу в бродвейском стиле. Сначала он метался у входа в кухню, и я слышал не громкое «айяу», а душераздирающую вариацию горлового пения. Если он не достигал результата с этим номером, что по моей природной подозрительности чаще всего и случалось, то дальше следовало то, что я могу описать как трагические завывания в Гранд-опера, производимые с закинутой назад головой, выпяченной вперед грудью и, в лучших оперных традициях, нацеленные на самое последнее место самого последнего ряда пятого яруса.

Когда же и это не действовало, он выкладывал последнюю карту. Это была серия безмолвных, но вполне понятных разоблачительных обращений. Например, действующее во всех случаях «Если тебе все равно, то и мне тоже». Другое, более специфическое: «Неужели твое воображение так ограничено, что ты даже не можешь представить себе, что происходит со мной, когда я все время голоден?» Понятно, что этому было особенно трудно сопротивляться, тем более что я действительно не был уверен, кормили его Роза и Мариан или нет, - вот это он очень хорошо понимал, - и очень часто я поддавался на его искусную провокацию. И конечно, выдавалась еда № 4. К концу дня он получал то, что я называл «самая поздняя закуска», и это становилось едой № 5.

Глядя на кота, я понял, что пора бить тревогу, и немедленно. В одно памятное субботнее утро я занялся этим. Во-первых, я поднес его к окну и поднял так, чтобы он мог смотреть вниз на всех этих людей в парке, которые бегали, прыгали и просто прогуливались. Я спросил его, знает ли он, что они делают. Он, конечно, не знал, потому что, как я мог понять по направлению его взгляда, он вовсе не обращал на них внимания. Как обычно, когда он был у окна, его взгляд был прикован к голубям.

Меня это рассердило, я сказал ему, что мне понятен его интерес к орнитологии и я знаю, что он заядлый наблюдатель, но не мог бы он хотя бы иногда обращать внимание и на людей? Нет. Не мог бы. Тогда я просто повернул его голову и еще раз спросил: как он думает, чем занимаются все эти люди? Не считает ли он, что они бегают, прыгают и прогуливаются для собственного удовольствия? Конечно нет, ответил я сам. Все это делается для того, чтобы быть в хорошей физической форме.

Воодушевленный задачей, поставленной перед собой, я продолжал. Почему нынче многие люди взялись подсчитывать калории? Потому что вокруг очень много вкусных вещей, напитков и сластей. И весь мир, сказал я ему, решительно сел на диету. И диета существует не только для людей, а и для животных тоже. И для голубей, и для котов, и я буду рад познакомить его с одной из них.

Далее, продолжал я, это делается вовсе не для того, чтобы стать более привлекательным для противоположного пола. (Я не собирался задерживаться на этой теме в связи с его операцией.) Делается это для себя, просто хочется быть здоровым, хорошо выглядеть и дольше жить полноценной и счастливой жизнью. Я достиг заключительной части моей речи и начал говорить громче. Даже если он ничего не понял, я хочу, чтобы он усвоил одну вещь: Толстый - это Плохо, а Тонкий - это Хорошо. С этими словами я повернул его голову к себе и выстрелил в него вопросом: Хочет ли Он Быть Последним Самым Жирным Котом во Всем Мире?