Кот на Рождество - Кливленд Эмори

Пока мы жили в отеле в Беверли-хиллз, Белый Медведь все-таки познакомился с кинозвездой, и так это удачно получилось, что встреча оказалась приятной для обоих.

Звездой был Кэри Грант. Я был знаком с ним уже несколько лет и случайно встретил его в тот раз в Беверли-хиллз.

Я пригласил его выпить со мной в баре отеля, где, я надеялся, не появятся охотники за автографами. Но, рассчитывая на это, я не принял во внимание необычайную популярность мистера Гранта. Только мы уселись, как тут же три человека встали из-за столиков, подошли к нам и устроились рядом. В этой ситуации я предложил Кэри продолжить у меня в номере. И, таким образом, Белый Медведь впервые встретился с кинозвездой.

По дороге Кэри сказал, что он всегда был собачником и думал, что люди, которые любят котов, - слегка «помешанные», по его определению. Мы вошли в комнату, Кэри уселся, а я пошел в ванную, чтобы освободить Белого Медведя. И тут случилось чудо: Белый Медведь прямиком направился к Кэри и вспрыгнул к нему на колени. Я, естественно, сказал Кэри то, что обычно говорят все владельцы домашних животных, однако в данном случае я сказал правду: впервые вижу, чтобы Белый Медведь так вел себя с незнакомцем.

Кэри, поглаживая Белого Медведя, начал расспрашивать меня о котах. Он хотел узнать, например, правда ли, что котов обычно любят женщины, а мужчины предпочитают собак. Я ответил, что существует такая теория, но, видимо, ситуация меняется - с этими словами я показал на самого Кэри с котом на коленях. Еще он спросил меня, действительно ли коты более дружелюбны, чем кошки. Я сказал, что, думаю, это тоже верно, - доказательство перед ним, но, скорее всего, это только теория. «Если задуматься, то все так же, как и у людей, - усмехнулся Кэри, - правда?»

В конце жизни Кэри держал котов, и, хотя этот факт объясняют тем, что жена Кэри Барбара была кошатница, я всегда думал, что в этом есть и заслуга Белого Медведя.

8. Оздоровительная программа

Мы с Белым Медведем совершенно по-разному ведем себя во время болезни. Когда я болен, я требую внимания. Я требую его в любое время суток. Кроме того, я желаю, чтобы каждый, кто находится в пределах досягаемости моих вздохов и стонов, а я их широко варьирую, знал, что я не только нахожусь на пороге смерти, но что мой случай - самый тяжелый из всех случаев всех болезней от сотворения мира.

Если, например, у меня легкая простуда, то я желаю, чтобы близкие застыли у моего ложа в почтительном молчании. Тех, кто неважно слышит, я прошу подвинуться поближе, а тех, у кого плохая память, я прошу взять блокнот, карандаш и таким образом донести до потомства все, что, хрипло и учащенно дыша, я хотел сказать в свой последний час. Так я выкажу свою любовь ко всем собравшимся и потом объявлю свою Последнюю Волю. В ней я намереваюсь дать инструкции по поводу того, как им жить, когда меня уже не будет и никто не сможет помочь им советом.

Если же мое состояние улучшается, то я снова собираю всех, чтобы объяснить им, как героически я держался во время кризиса. В ответ на это близкие должны сказать, что я был великолепен, преодолевая все трудности болезни, а их охватывало отчаяние при мысли, что они близки к тому, чтобы потерять меня. В это время я люблю предупредить, что в период моего выздоровления все они должны быть постоянно, круглые сутки, у телефона и в полной готовности доставить мне (в двойном количестве) то, что мне больше всего нужно в данный момент - еду, питье, книги и журналы, шахматиста или шахматный компьютер. И конечно, Белого Медведя.

По контрасту со мной Белый Медведь, заболев, живет по другому сценарию. Он против любого, даже моего, внимания к его персоне. Он страдает не столько от болезни, сколько от этого внимания. Он хочет быть один, он хочет быть совершенно один.

Нечего и говорить, что мне с самого начала это не нравилось. Его желание уединиться вызывало в памяти истории о кладбищах слонов и о животных, умирающих в одиночестве. От всего этого я хандрил, будучи уверен, что если немедленно чего-нибудь не сделаю, то все плохо кончится.

Чаще всего после осмотра ветеринара коту выписывали таблетки. Это было плохо. Это было настолько плохо, что следовало бы переписать предыдущий абзац, потому что для Белого Медведя таблетки были хуже, чем внимание к нему во время болезни.

Я хорошо помню тот первый случай, когда я должен был дать коту лекарство. Это произошло в конце февраля, вскоре после моего возвращения из Калифорнии.

Прежде чем приступить к такой важной процедуре, как дать Белому Медведю пилюлю, я решил проконсультироваться со специалистами. Мне не хотелось беспокоить доктора Томпсон. Удивительно, но я нашел массу статей по этой теме. И это я расценил как плохой знак. Но, тем не менее, принялся за чтение.

Мне понравилась статья Сьюзан Эстерли «Как дать таблетку вашему коту». Понравилась она по той причине, что была адресована тем, у кого, как и у меня, был кот «независимого типа». Такого кота автор определяла как «не имеющего склонность делать то, что хотелось бы вам».

Разумеется, подумал я, это относится к Белому Медведю, и немедленно приступил к изучению статьи. «Во-первых, - писала мисс Эстерли, - не подходите к коту с жалким чувством страха. Думайте о чем-то положительном и держите пилюлю наготове».

Это были слова бойца. Я точно не выкажу страха, тем более «жалкого страха». Белый Медведь не увидит по моим глазам, какая серьезная операция нам предстоит. А насчет позитивных мыслей, то в первый раз, когда я собирался дать коту лекарство, мои мысли были такими позитивными, что я мог бы скормить пилюлю и леопарду. И таблетка, спрятанная под безымянным пальцем левой руки - так, чтобы он мог видеть остальные пальцы, была именно там, где должна быть.

Трудность заключалась в том, что мысли Белого Медведя были далеки от положительных. Они были абсолютно негативны. Он, казалось, знал, что у меня не только что-то спрятано, но, что бы это ни было, это не то, с чем он хотел иметь дело. И более того, каким-то образом он знал о таблетке. Его глаза были прикованы к тому, что я, по-моему, очень ловко спрятал.

Тут я решил не форсировать события и снова вернулся к мисс Эстерли. Я был уверен, что она даст мудрый совет, как выйти из такого трудного положения. И оказался прав. Беда была только в том, что ее рекомендации очень напоминали другие советы по этому поводу, как, если вы помните, было в случае с мытьем кота.

«Заверните кота в большое полотенце, - писала мисс Эстерли, - оставив снаружи только голову. Это обезопасит вас от его когтей». Я был готов пролить кровь в разумных количествах, но вовсе не надеялся завернуть кота в полотенце. И, прижав его в углу, тут же понял, что и он этого не захочет. Тем не менее я решил в дальнейшем следовать советам мисс Эстерли.

«Держите кота на коленях, прямо перед собой, рукой, согнутой в локте. Это освободит ваши руки».

В связи с тем что согнутая в локте рука была ограничена в движениях, а в другой руке у меня была таблетка, моим рукам трудно было оставаться свободными, но я старался. Уверен, что советы мисс Эстерли были применимы к ее коту, хотя не могу отделаться от мысли, что, наверное, он был очень маленьким, очень старым и очень больным, если вообще был жив к тому времени, когда она проделывала эту процедуру. Или, возможно, у нее был черный пояс по карате. Так или иначе, но ее предложения не годились в случае с моим котом. Он вылетал из полотенца, как стрелка из пневматического ружья.

Однако я никогда не бросаю начатого. Я снова поймал кота и укутал его в полотенце. В этот раз, вместо того чтобы держать его в изящно согнутой руке, я зажал его в такие тиски, что выдавил из него наиболее зловещее «айяу» из всех, когда-либо слышанных мною. Я сделал вид, конечно, что ничего не понял, продолжая читать статью, которую держал в полусогнутой руке.

«Положите руку на голову коту, - решительно продолжала мисс Эстерли, несомненно, имея в виду третью руку, - и используйте большой и указательный пальцы, чтобы охватить углы челюстей кота. Надавите слегка на них, и это заставит кота открыть рот».

Еще раз я поступил, как советовала мисс Эстерли, используя согнутую в локте руку. Сначала, как она и предлагала, я нажал легко. Затем нажал сильнее, в конце концов я нажал так сильно, что мог бы открыть пасть крокодила. Проблема состояла в том, что рот не открывался.

Без особого желания я решил видоизменить совет мисс Эстерли. Используя указательный палец как шило, я проложил им путь во рту кота, пройдя за его зубы. И конечно, кот сделал то, что и должен был сделать, - он меня укусил.

- Давай-давай, - сказал я ему, - кусай руку, ешь ее, руку, которая делает тебе добро. - И с этими словами я просунул таблетку поглубже.

«Немедленно закройте его рот, - читал я в инструкции, - погладьте его горлышко, и естественный процесс глотания не оставит сомнений в том, что таблетка принята».