Клуб, которого не было - Григорий Гольденцвайг

Под «пристегните ремни» Мартин успевает поймать последний звонок:

– Завтра тренировку пропущу – концерт в Москве, а послезавтра вечером буду обязательно. В Васа-парке и увидимся.

Мартин играет в футбол. Тренируется под окнами дома Астрид Линдгрен в Васа-парке – в этом квартале жил Карлсон. Шведам, впрочем, до Карлсона как торговке с нижегородского рынка – до модели Водяновой. Чужой человек. Мартину мой восторг: «Васа-парк? Где Карлсон!» – совсем непонятен.

Два часа сна под вопли неутомимых скандинавских детей сквозь беруши. Ну почему дети у них всегда орут? Читали б лучше «Карлсона», в самом деле.

Заполняем миграционные формы, заботливо разложенные стюардессой на столике: анкеты на русском языке. Чтобы иностранцам было понятнее. Не учить же английский шереметьевским пограничницам – делать им больше нечего, что ли. Краснею и перевожу.

Паспорт Барда испещрен русскими визами.

– Почему ты себе не сделаешь многократную? – любопытствую.

– Я мог бы сделать, чтобы не отдавать паспорт на визу каждый раз. Но ваше посольство в таком случае попросит у меня справку о ВИЧ-статусе, а я, извини, конечно, считаю, что мой ВИЧ-статус к русским властям не имеет ни малейшего отношения.

Когда Бард мягко улыбается, выглядит он особенно решительно.

С корабля на бал – у нас прием в посольстве.

Окруженный садом, совершенно загородный, скромный особняк на Россолимо, спрятанный за высоким забором, – заблудился во времени.

Радушная советник по культуре Лена шутит:

– В Москве забыли, что этот дом здесь стоит, – иначе нас бы давно отсюда выселили и построили бизнес-центр с подземной парковкой.

Дюжина посольских работников и две дюжины московских культурных деятелей выстроились в очередь за тефтелями и лососем. На BWO – ноль внимания. Перебазируемся в кресла-качалки на террасе и дремлем под июньским солнцем: день начался давно и далеко. Через четверть часа Александра и Мартина наконец будят просьбой об автографе: дочь советника по политике, белокурое чудо лет семи, видела BWO в детской программе по первому каналу шведского телевидения. Я тоже видел ту программу – ее ведет муж главного в стране гей-комика, а сексапильные поп-певицы в перерывах между номерами загадывают детям загадки. Не «Слово пастыря», в общем.

Спасибо, девочка. Без автографов было бы совсем неловко уезжать в отель.

Зачем Барду компьютер, я понял утром.

В 9.59 он прислал мне письмо: «Спасибо за вчера. Было очень душевно».

В 10.30 он прислал мне еще одно письмо: «Мы хотели бы передвинуть саундчек с 15.00 на 15.30. Надеюсь, это не вызовет неудобств».

Наш звукорежиссер в восторге. Звучать должны два канала, остальное – плейбэк. Какой хороший саундчек.

– Мартин, не выкладывайся так сильно, – кричит из-за синтезатора Бард.

Мартин распевается, сдвинув брови и прикрыв глаза. Курчавые пряди падают на правильный лоб. Без этого футболиста не проходит ни один стокгольмский гей-прайд – и его организаторов можно понять.

– Привет, я добралась! – оборачиваемся на приветствие все вместе.

Сзади стоит Марина Шипченко, штатный гуманоид, известная в Швеции галеристка, на досуге поет – сопровождает Барда от проекта к проекту, то в Vacuum, то в BWO. Сейчас прилетела из Копенгагена – ровно к концерту.

Сбрасывает плащ, выскакивает на сцену («Осторожно, голова!»), пробегает арпеджио на синтезаторе, пропевает фразу-другую с Мартином – саундчек закончен. В Москве она проведет меньше полусуток. Завтра у нее весь день встречи в Стокгольме.

Час на сцене, пять минут на автографы, опустошенный бак дым-машины, Мартин бьет себя в грудь, протягивает руки в зал, опускается на одно колено, на другое, закрывает лицо, движением головы отбрасывает копну волос. Поет самым непосредственным образом поверх плейбэка. Чисто и ладно. Выкладывается, вопреки руководителю.

– Как прекрасно! – Бард в гримерке вытирает лицо полотенцем и опустошает бокал Moet Chandon. – Отличная организация, на диво. Ну, мы готовы в отель. Завтра рейс ранний.

Артисты – народ вежливый, но ему, похоже, и впрямь здесь понравилось.

Звоню водителю. Длинные гудки.

Звоню секретарю – «позвоните водителю».

Александр, может быть, блинов пока? Ну нет, так сейчас поедем – минуту.

Звонит секретарь – там гудки длинные.

Звоню в транспортную компанию – должен быть на месте, говорят. Посмотрите, за углом, может быть, стоит? В туалет вышел? Телефон потерял? Мы тоже сейчас его начнем вызванивать.

Отправляю секретаря на улицу и выбегаю сам – секретарь к Садовому, я к Курскому. Нет машины.

У Барда сбой программы: машины нет уже двадцать одну минуту. Не может быть.

У водителя, по моим подсчетам, должно быть штук тридцать пропущенных звонков.

Транспортная компания теряется в догадках, сожалеет и ничем помочь не может: все машины, к сожалению, сейчас заняты.

– М-м-м – такси? – Бард улыбается той мягкой и решительной улыбкой, от которой мне не по себе.

Вызываем два представительских такси. За поворотом на Садовое Марина со смехом просит:

– Проверь, пожалуйста, чтобы завтра утром был другой водитель, – я и вправду обязательно должна быть в Стокгольме завтра днем.

Бард деликатно молчит. Комплименты кончились – машину ждали сорок минут.

Звонок из транспортной компании ловит меня в «Мариотте».

– Прости бога ради, но что же вы за углом не посмотрели? Это же Санек, он в соседнем переулке стоял. Работал двое суток подряд – уснул и не услышал.

Покуда мы дефилируем с бокалом по посольским приемам и ведем светскую беседу в том аэропорте и в этом, водитель Саша из Херсона – вот кто у нас директор по репутации.

– Я что тебе, пешка сраная? Ты скажи, я сраная пешка? – Жанна Хасановна Агузарова выясняет в гримерке отношения с директором.

Охрана сделала от двери пять шагов назад и с радостью сделала бы все десять. Быть директором Жанны Агузаровой – вот это схима.

Я машина.

Превращаюсь в администратора, и мне это решительно не нравится. В неделю – по два-три отеля, и рейсов – до пропасти. Не на все выезжаю сам, разумеется, и не в каждый отель сам наведываюсь – но не много ли беготни? Перевесить на толкового ассистента – все равно не усну, пока рейс не сядет. Перестать беспокоиться – где тот Дейл Карнеги, который мне поможет?

Два часа ночи, пятница, офисные стены тихо подрагивают: я один, завален афишами с автографами (когда же мы их уберем?), отписываю менеджеру Джорджа Дюка: не извольте сомневаться, отдельная лестница на сцену будет и о расстоянии для ног в представительской машине мы тоже не забудем. Обладатель джазовой «Грэмми» – в буквальном смысле большой человек.

Все, рабочий день в Нью-Йорке закончен, можно его закончить и мне.

Если, конечно, считать наблюдение за резидентами, барменами, охраной, Светочкой и Анечкой – выходным. Меня никто не заставляет наблюдать. Но я – высокоточная машина. Реагирую на чужие сбои.

Надо взять мохито – в баре наконец появились бармены, которые не экономят на роме и мяте. Долго ли продержатся, интересно?

Нажимаю на кнопку на кодовом замке – дверь в служебный коридор под напором толпы немедленно распахивается. От толпы пахнет как от парфюмерного магазина и – совсем чуточку – как от винно-водочного. Сегодня вечеринка у Олега Магди.

Обнимаемся с Соней на входе. Соня (тонкие черты лица, волосы стянуты в тугой деловой хвостик, улыбка – всегда) – человек Олега, универсальный хелпер, ради такого не грех реанимировать слово «позитивный». Стоит с человекомером, похожим на будильник прибамбасом, как у стюардессы, считает входящих.

Правильно делает – на прошлой неделе уволили охранника, который проводил наиболее ушлых клабберов за деньги, в обход кассы. Через неделю отправляю к ним засланных казачков с пятисотрублевкой – неужели распознают подвох? Не берут. На следующей неделе отправлю с тысячной купюрой.

– Соня, видеть тебя – радость!

– Не знаю, где тут радость. Я час как должна играть. – Соня потрясает тяжеленной диджейской сумкой. Смеется: Магди с Томасом Бринкманном до сих пор в дороге, график сетов съехал. Ну вот стою, с народом общаюсь. Секундочку! – это не мне, охраннику. – Вот эти трое – по билету или по списку? Список у меня, билетов не видела.

– Они говорят, что выступают сегодня.

Плохо дело, охранник новенький. Кто его на субботу поставил, интересно. Мы каждую неделю проводим эти «не-дай-себя-надуть»-тренинги. Про «меня Григорий срочно ждет», про «вас уволят», про «я на минутку, посмотрю» или «я вот с той девушкой, которая прошла». Соне эти тренинги почему-то не нужны. Хотя она не охранник. А может быть, у нас с ней просто форма носа генетически общая.

– Ты на каком танцполе?

– Внизу. Если Магди доедет наконец и поставит мне на смену кого-нибудь.

Сонин друг – Тимур Омар, обладатель одной из самых безразмерных коллекций музыки в Москве: может с равным успехом играть после Coil, De Phazz и Амона Тобина. Коллекции, насколько я знаю, у них с Соней по семейным обстоятельствам пересекаются. Надо будет подняться послушать ее.