Орикс и Коростель - Маргарет Этвуд

– Для нас! Для нас! – говорят женщины. Все вместе уже похоже на литургию. – О, хороший, добрый Коростель!

Их преклонение перед Коростелем бесит Снежного человека, хотя он сам это преклонение насадил. Коростель, которого они славят, – выдумка Снежного человека, и притом не лишенная ехидства: Коростель был против идеи Бога или пантеона, и ему, разумеется, было бы противно смотреть, как постепенно обожествляют его.

Будь он здесь. Но его нет, и слушать этот неуместный подхалимаж приходится Снежному человеку. Почему они не прославляют его? Хороший, добрый Снежный человек, который больше заслуживает славословий, – куда больше – ибо кто их вывел оттуда и привел сюда, кто за ними всю дорогу присматривал? Ну вроде как присматривал. Никакой не Коростель. Почему Снежный человек не может пересмотреть мифологию? Благодарите меня, а не его! Потешьте мое эго!

Но пока обиду нужно проглотить.

– Да, – говорит он. – Хороший, добрый Коростель. – Он кривит рот, надеясь изобразить благостную милостивую улыбку.

Сначала Снежный человек импровизировал, но теперь им потребна догма: любое отступление от канона грозит неприятностями. Может, он не лишится жизни – эти люди не склонны к жестокости и кровожадному возмездию, – но лишится аудитории. Они отвернутся от него, они уйдут. Он стал пророком Коростеля, нравится ему это или нет; он стал пророком Орикс. Пророк – или никто. «Никто» ему не подходит, он не вынесет мысли, что он никто. Ему нужно, чтобы его слушали, чтобы его услышали. Чтобы его понимали – хоть иллюзорно.

– О, Снежный человек, расскажи нам, как родился Коростель, – говорит какая-то женщина. Что-то новенькое. Он не готов, однако это стоило предусмотреть – этих женщин сильно интересуют дети. Осторожно, говорит он себе. Если создать им мать Коростеля, и сцену рождения, и Коростеля-младенца, они потребуют деталей. Захотят узнать, когда у Коростеля прорезался первый зуб, когда он сказал первое слово, когда съел первый корень, и прочие банальности.

– Коростель не рождался, – говорит Снежный человек. – Он спустился с неба, как гром. А теперь, пожалуйста, уходите. Я устал. – Позже он додумает эту легенду. Возможно, снабдит Коростеля рогами, огненными крыльями и еще хвостом в придачу.

Бутылка

Дети Коростеля уходят, забрав с собой факелы, а Снежный человек забирается на дерево и пытается заснуть. Вокруг сплошной шум: плеск волн, жужжание и стрекотание насекомых, щебет птиц, хриплое кваканье амфибий, шелест листьев. Слух его подводит: ему чудится джазовая труба и ритм ударных, будто ночному клубу вставили кляп. Откуда-то издалека, с побережья, доносится гулкий рев: а это еще что? Он не представляет себе животное, способное издавать такие звуки. Может, крокодил сбежал с кубинской фермы, где из него хотели сделать сумочку – работники перемерли, а крокодилы разбежались, и теперь он пробирается вдоль берега на север. Плохая новость для купающихся детишек. Снежный человек прислушивается, но звук не повторяется.

Вдалеке, в деревне, мирно бормочут человеческие голоса. Если их можно назвать человеческими. Пока они не начинают петь. За свою сгинувшую жизнь Снежный человек не слыхал ничего, подобного этому пению: оно выше человеческих возможностей, а может, ниже. Будто кристаллы поют; нет, тоже не то. Будто разворачиваются вайи – листья папоротников – древние, каменноугольные, однако новорожденные, благоухающие, зеленеющие. Это пение выматывает, навязывает слишком много ненужных эмоций. Он чувствует себя лишним, будто его не пригласили на праздник и ни за что не пригласят. Стоит шагнуть в свет костра, и к нему обратится кольцо внезапно опустевших лиц. Воцарится тишина, как в театральных трагедиях давно минувшего, когда на сцене появляется герой, за которым чумным шлейфом тянутся плохие новости. Наверное, на подсознательном уровне Снежный человек – напоминание этим людям, и не очень приятное напоминание: он – то, чем они могли быть когда-то. Я ваше прошлое, будто провозглашает он. Я ваш предок, пришедший из земель мертвых. Я заблудился, я не могу вернуться, я брошен здесь, мне одиноко. Пустите меня к себе!

О, Снежный человек, чем мы можем помочь тебе? Кроткие улыбки, вежливое удивление, изумленное дружелюбие.

Не обращайте внимания, скажет он тогда. Они не могут ему помочь – никак, ничем.

Дует холодный ветер; простыня волглая; его трясет. Вот если б здесь был термостат. Может, он придумает, как развести маленький костер, прямо тут, на дереве.

– Спать! – приказывает он себе. Толку ноль. Снежный человек долго мечется, ворочается и чешется, потом спускается с дерева, чтобы взять из тайника бутылку виски. Света звезд достаточно, чтобы примерно видеть, где что. Снежный человек уже не раз совершал прогулки по этому маршруту: первые полтора месяца, убедившись, что можно расслабиться и спать по ночам, он каждую ночь напивался вдрызг. Не самое зрелое и мудрое решение, это правда, но, с другой стороны, зачем ему теперь мудрость и зрелость?

Каждый вечер он гудел – гудел в одиночку. Точнее, каждую ночь, когда было спиртное – Снежный человек находил очередную алкогольную заначку поблизости, в заброшенных домах плебсвилля. Сначала он прочесал все окрестные бары, потом рестораны, потом дома и трейлеры. Он пил микстуру от кашля, лосьон для бритья, медицинский спирт; за деревом собралась целая батарея пустых бутылок. Иногда попадалась трава, и ее он тоже употреблял; нередко она оказывалась отсыревшей или беспонтовой, но ему удавалось покайфовать и от нее. Не нашлось ни кокаина, ни крэка, ни героина – видимо, все это было вколото в вены и вынюхано раньше, в последнем пароксизме carpe diem[17]; что угодно, только бы уйти от реальности – вполне понятное желание при сложившихся обстоятельствах. Повсюду валялись пустые контейнеры от «НегиПлюс», незаменимые, когда нужна оргия в режиме нон-стоп. К счастью, эта публика не успела вылакать все спиртное, хотя во время поисков он не раз видел, что кто-то здесь уже побывал, оставив только битое стекло. Наверное, невообразимая вакханалия продолжалась, пока последний из веселящихся не откинул копыта.

Внизу темно, как у негра под мышкой. Снежному человеку пригодился бы заводной фонарик. Надо смотреть в оба. Он, спотыкаясь, ощупью бредет в нужном направлении, изучая землю – не появятся ли злобные белые земляные крабы, которые выползают из нор по ночам – эти твари кусаются так, что мало не покажется, – и, сделав крюк через кусты, он наконец обнаруживает бетонный тайник, треснувшись об него ногой. Ругаться нельзя, мало ли кто бродит рядом, в темноте. Он открывает тайник, наугад роется там и достает свою треть бутылки шотландского виски.

Он берег это виски, боролся с искушением закатить пирушку, хранил бухло как талисман – пока он помнит, что оно есть, время тянется не так мучительно долго. Наверное, больше виски он не найдет. Он точно изучил все возможные места в радиусе одного дня ходьбы от дерева. Но Снежного человека одолевает безрассудство. Зачем копить, хранить на черный день? Зачем ждать? Что стоит его жизнь и кого она волнует? Он уже сыграл свою роль в эволюции, как и предполагал сука Коростель. Он спас детей.

– Коростель, сука! – не выдержав, орет он.

Зажав бутылку в одной руке, нащупывая дорогу другой, он возвращается к дереву. Чтобы залезть наверх, понадобятся обе руки, и он завязывает бутылку в простыню. Наверху он садится на своей платформе, глотает скотч и воет на звезды – Уууу! Уууу! – пока снизу не начинает подвывать хор.

Кажется, это глаза блестят? Он слышит частое дыхание.

– Здравствуйте, мои пушистые друзья, – окликает он. – Кто желает быть лучшим другом человека? – В ответ раздается жалобное повизгивание. Это худшее, что есть в волкопсах: они все еще похожи на собак, ведут себя как собаки, ставят уши торчком, скачут и играют, словно щенки, виляют хвостами. Подманивают, а потом набрасываются. Немного потребовалось, чтобы свести на нет пятьдесят тысяч лет дружбы человека с псовыми. Что касается обыкновенных собак, у них не было ни единого шанса: волкопсы убили и съели всех, в ком проявлялись рудименты одомашнивания. Снежный человек видел, как волкопес подошел к тявкающему пекинесу, дружелюбно обнюхал ему зад, потом перегрыз горло, встряхнул, точно швабру, и убежал с обмякшим тельцем в зубах.

Поначалу вокруг бродили удрученные домашние животные, отощавшие, хромые, с тусклой свалявшейся шерстью, озадаченным взглядом умоляя, чтоб их взял к себе человек, любой человек. Дети Коростеля их не устраивали, собакам подозрителен был их запах – какие-то фрукты на ножках, особенно на закате, когда включался репеллент с запахом цитрусового масла, – да и сами Дети Коростеля не интересовались собаками, так что те сконцентрировались на Снежном человеке. Пару раз он почти сдался – сложно сопротивляться их заискиванию, их жалостливому скулежу, но он не мог позволить себе их кормить; в любом случае проку от них никакого.