1356 - Бернард Корнуэлл

Граф Мутуме, опасаясь, что английские налетчики разграбят могилы Каркассона, упросил монаха спасти Злобу.

Брат Фердинанд подозревал, что старик на самом деле хотел сам прикоснуться к мечу, увидеть эту чудотворную вещь, которую охраняли его предки, реликвию, обладающую такой силой, что она могла отправить душу человека прямо на небеса, и именно такой была мольба старика, так что брат Фердинад согласился.

Он спас Злобу, но его собратья-монахи проповедовали, что меч является ключом к раю, и во всем христианском мире люди вожделели его.

Почему они так говорили? Он подозревал, что должен винить себя. После того, как граф рассказал ему легенду о Злобе, монах, исполненный чувства долга, пошел в Авиньон и пересказал эту историю главе своего ордена, а тот, достойный человек, улыбнулся, а потом сказал, что тысячи таких легенд рассказываются каждый год, и ни в одной из них не содержится и доли правды.

— Помнишь, десять лет назад, — спросил глава ордена, — когда пришла чума? И как весь христианский мир поверил, что найден Грааль?

А что было до того? Ах да, копье Святого Георгия! И это тоже оказалось чепухой, но спасибо, брат, что поделился со мной.

Он отослал брата Фердинанда прочь, благословив его, но, возможно, глава ордена рассказал кому-нибудь про реликвию? И теперь благодаря черным монахам слухи расползлись по Европе.

— Тот, кто должен править нами, найдет его, и будет благословен, — сказал монах.

— Что это значит? — спросила женщина.

— Это значит, что некоторые сходят с ума в поисках Господа, — объяснил брат Фердинанд, — это значит, что каждый человек, жаждущий власти, ищет знака от Господа.

Старуха нахмурилась, не понимая, о чем речь, но полагала, что брат Фердинанд странноват.

— Мир сошел с ума, — сказала она, уцепившись за это слово. — Говорят, что английские демоны сожгли половину Франции! Где же король?

— Когда придут англичане, — произнес брат Фердинанд, — или кто-либо еще, скажи им, что я отправился на юг.

— Ты уходишь?

— Здесь для меня небезопасно. Возможно, я вернусь, когда закончится это безумие, но сейчас я направлюсь к высоким холмам Испании. Там я укроюсь.

— В Испанию! Там живут демоны!

— Я уйду в холмы, — успокоил ее брат Фердинанд, — это близко к ангелам.

И на следующее утро он направился на юг, и только когда деревня скрылась из вида и он удостоверился, что никто за ним не наблюдает, то повернул на север. Ему предстояло долгое путешествие, а в руках было сокровище, которое нужно было защитить.

Он вернет Злобу ее настоящему владельцу. Он пойдет в Пуату.

Человек небольшого роста, смуглый, с хмурым взглядом и забрызганной краской копной черных волос сидел на высоких козлах и наносил кистью коричневую краску на сводчатый потолок. Он сказал что-то на языке, которого Томас не понимал.

— Ты говоришь по-французски? — спросил Томас.

— Нам всем здесь приходится говорить по-французски, — ответил художник, переходя на этот язык, на котором он говорил с отвратительным акцентом, — конечно, мы прекрасно говорим на проклятом французском. Ты пришел, чтобы дать мне совет?

— О чем?

— О фреске, конечно, проклятый идиот. Тебе не нравится цвет облаков? Бедра Пресвятой Девы слишком широки? Головы ангелов слишком малы?

Вот что мне сказали вчера, — он показал своей кистью на потолок, где летающие ангелы трубили в горны в честь Пресвятой Девы, — их головы слишком маленькие, так они сказали, но откуда они смотрели?

С верхней ступени одной из моих лестниц! С пола они выглядят превосходно. Конечно, они превосходны. Я нарисовал их. Я и Пресвятую Деву нарисовал, — он злобно ткнул кистью в потолок, — а проклятые доминиканцы сказали мне, что это ересь.

Ересь! Обнажить у Пресвятой Девы пальцы на ногах? Боже святый, в Сиене я нарисовал ее с голыми титьками, но там никто не угрожал меня сжечь, — он снова ткнул кистью, потом отклонился.

— Прости, дорогая, — он разговаривал с нарисованной на потолке Марией, — тебе не разрешено иметь грудь, а теперь ты потеряла еще и пальцы на ногах, но они вернутся.

— Они вернутся? — спросил Томас.

— Штукатурка высохла, — рявкнул художник, как будто ответ был совершенно очевиден, — а если ты рисуешь на сухой штукатурке, то краска начнет отшелушиваться, как короста со шлюхи.

Это займет несколько лет, но еретические пальцы вернутся, а доминиканцы этого не знают, потому что они треклятые идиоты.

Он перешел на свой родной итальянский, выкрикивая оскорбления своим двум помощникам, использующим огромную толокушку для замешивания свежей штукатурки в бочке.

— Они тоже идиоты, — добавил он Томасу.

— Ты должен рисовать по влажной штукатурке? — спросил Томас.

— Ты пришел за уроком по рисованию? Тогда придется чертовски хорошо мне заплатить. Кто ты такой?

— Меня зовут д'Эвек, — сказал Томас. — Он не хотел, чтобы в Авиньоне узнали его настоящее имя. У него было достаточно врагов в церковных кругах, а Авиньон являлся домом Папы, что означало, что город был наводнен священниками и монахами.

Он приехал сюда, потому что неприятная женщина в Мутуме заверила, что загадочный отец Каладрий пришел из Авиньона, но теперь у Томаса появилось нехорошее предчувствие, что он зря потратит время.

Он расспросил дюжину священников, знакомы ли они с отцом Каладрием, и никто не знал это имя, но также никто не узнал и Томаса или не был в курсе, что его отлучили от церкви.

Теперь он стал еретиком и находился вне церковной благодати, стал человеком, на которого охотились, которого нужно сжечь, но все же он не мог отказаться от посещения огромной крепости-дворца Папы.

В Риме тоже был Папа, из-за церковного раскола, но власть находилась в Авиньоне, и Томас был поражен богатством необъятного здания.

— По голосу, — сказал художник, — могу судить, что ты норманн. Или, может быть, англичанин, а?

— Норманн, — ответил Томас.

— И что норманн делает так далеко от дома?

— Хочу увидеть его святейшество.

— Конечно, черт возьми. Но что ты делаешь здесь? В зале подъемной решетки?

Зал подъемной решетки являлся помещением в папском дворце, открытым для широкой публики, и когда-то в нем находился механизм, опускающий решетку дворцовых ворот, хотя лебедки и блоки давно уже вынесли, так что, очевидно, комната должна была превратиться в очередную часовню.

Томас поколебался, прежде чем ответить.

— В этом углу, — художник сделал жест кистью, — есть дыра под изображением Святого Иосифа, это оттуда внутрь проникают крысы, так что сделай мне одолжение, прогони парочку этих ублюдков.