Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи - Андрей Кириллович Голицын

часть деревянной обшивки, покрывающей арку вместе с обоями. Над этой выемкой имеется сделанная чёрным карандашом надпись: “Рисовал…”, подпись фамилии неразборчива. Под этой выемкой в штукатурке арки имеется в глубину штукатурки углубление конусообразной формы, несомненно, пулевого характера. На стене, обращённой к Вознесенскому переулку, имеются три надписи, сделанные карандашом».

«В этой же комнате, – продолжает Соколов, – Сергеев обнаружил на южной стене надпись на немецком языке:

Belsatzar ward in selbiger Nacht

Von seinen Knechten umgebracht[10].

(В эту самую ночь Валтасар был убит своими холопами.)

Это двадцать первая строфа известного произведения немецкого поэта Гейне “Balthasar”. Она отличается от подлинной строфы у Гейне отсутствием очень маленького слова “aber”, то есть “но, всё-таки”.

Когда читаешь это произведение в подлиннике, становится ясным, почему выкинуто это слово. У Гейне двадцать первая строфа – противоположение предыдущей двадцатой строфе. Следующая за ней и связана с предыдущей словом “aber”. Здесь надпись выражает самостоятельную мысль. Слово “aber” здесь неуместно…

На этой же южной стене я обнаружил обозначение из четырёх знаков. Снимок передаёт их вид».

Во всё время проведения следствия Соколова сопровождает Роберт Вильтон, корреспондент английской газеты. Покинув красную Россию вместе с Соколовым, уже у себя на родине он издал книгу «Последние дни

Романовых», написанную по следственным материалам, которые Вильтон пунктуально фиксировал и собирал. В начале своего повествования он писал: «Я долго изучал места, где происходило Екатеринбургское злодеяние, начав с Ипатьевского дома. Меня свёл туда судебный следователь Соколов. Он разъяснил мне ход драмы с точностью, не допускавшей сомнения. На стенах подвальной комнаты я видел кровавые пятна, о которых большевики, когда мыли комнату, позабыли; я видел непристойные надписи, рисунки, сделанные рукой русских тюремщиков; я прочёл другие надписи на немецком, на венгерском, на еврейском языке».

Подытоживая всю проведённую работу внутри дома Ипатьева, Соколов написал:

«Доказано, что между 17 и 22 июля 1918 года, когда Ипатьев восстановил своё нарушенное владение домом, в нём произошло убийство. Оно случилось не в верхнем этаже, где жила Царская Семья. Кровавая бойня совершилась в одной из комнат нижнего, подвального этажа. Один выбор этой комнаты говорит сам за себя: убийство было строго обдумано. Из неё нет спасения: за ней глухая кладовая без выхода; её единственное окно с двойными рамами покрыто снаружи толстой железной решёткой. Она сильно углублена в землю и вся закрыта снаружи высоким забором. Эта комната – в полной мере застенок.

Убивали из револьверов и штыком. Было сделано свыше тридцати выстрелов, так как нельзя допустить, чтобы все попадания были сквозные, и пули не остались бы в телах жертв. Одни из жертв находились перед смертью вдоль восточной и южной стен, другие ближе к середине комнаты. Некоторые добивались, когда лежали уже на полу. Если здесь была убита Царская Семья и жившие с ней, нет сомнения, что из своего жилища она была заманена сюда под каким-то лживым предлогом. Наш старый закон называл такие убийства “подлыми”».

Кровавый след из подвала Ипатьевского дома ведёт следователя Соколова на рудник в урочище Четырёх Братьев. От дома Ипатьева он идёт пешком, по той дороге, по которой годом ранее в тёмную июльскую ночь убийцы увезли «хоронить» свои жертвы. Миновав Верх-Исетск, дорога уходит в лес, который тянется на протяжении всего пути. Примерно на девятом километре от Верх-Исетска дорогу пересекает «горно-заводская» железнодорожная ветка, на перекрёстке которых находится переезд № 184 с домиком для путевого сторожа. В этом месте лес отступает и дорога к переезду идёт по открытой местности, но вскоре за переездом она снова уходит в таёжную темень.

«В четырёх верстах от Коптяков, – пишет Соколов, – к западу от дороги, имеется старый рудник. Наружными разработками и шахтами здесь некогда добывали железную руду. Это было давно… Между переездом № 184 и описанным рудником коптяковской дороги имеются и другие рудники. Они ближе к Екатеринбургу. К ним гораздо легче подъехать, так как коптяковская дорога местами плоха для езды.

Но ни один из них не имеет других удобств, какими отличается рудник в урочище Четырёх Братьев: он совершенно закрыт для постороннего взора густой чащей молодого леса; нигде нет такой удобной глиняной площадки, лишённой всякой растительности, и рядом с ней глубокие шахты».

На основании показаний большого количества свидетелей, лиц, причастных к убийству, или непосредственных участников этого злодеяния Соколов составил очень убедительную картину событий, происходивших на руднике. Он достоверно установил, что движение по Коптяковской дороге было прекращено на рассвете 17 июля и возобновлено 19 июля с шести часов утра. От Екатеринбурга застава, откуда уже был проезд запрещён, находилась недалеко от железнодорожного переезда № 184. С севера Коптяковская дорога была перекрыта в километре от самой деревни. Вся территория была оцеплена. В зоне оцепления оказалось примерно около семи километров Коптяковской дороги. Всё это время попасть в деревню или выехать из неё местный житель не мог, и все попытки проехать дорогой или миновать её стороной, которые совершали некоторые смельчаки, оборачивались встречей с вооружёнными людьми и угрозами за ослушание неминуемой расправой. Пересекать запретные кордоны могли лишь те, кого пропускала охрана, то есть непосредственные участники и организаторы всей этой таинственной акции. Важные сведения о том, что происходило в эти дни, дал следователю Соколову опрошенный им путевой сторож с переезда № 184 Яков Иванович Лобухин. Он рассказал, что в ночь на 17 июля, когда уже начало рассветать, он проснулся от шума мотора, очень тому удивившись, ибо никогда прежде его переезд в такой ранний час никакие машины не пересекали. Проснулся и его сын. В окно они видели, как в рассветной дымке мимо их домика со стороны Екатеринбурга в сторону Коптяков по объездной дороге прошёл грузовой автомобиль, в кузове которого сидело четыре человека с винтовками в солдатской форме. Тогда же сразу было прекращено движение по Коптяковской дороге.

В семь часов утра, опять же из города, через переезд прошёл грузовой автомобиль, но в лес он не углубился, как первый, который путевой сторож со своим сыном видели ночью, а остановился, как показал Соколову Лобухин, «саженях в ста пятидесяти» от их переезда. Точно они не утверждали, но обоим показалось, что в кузове были «бочки или ящики». Через несколько часов переезд пересёк ещё один грузовик и тоже на Коптяки не поехал, а остановился возле предыдущего. «Тут я хорошо запомнил, – как записано в протоколе допроса Я.И. Лобухина, – что в этом автомобиле в железных бочках бензин везут». Сын Лобухина показал на допросе Соколову, что он решил воспользоваться случаем и, взяв бутылку, отправился к месту, где остановились оба грузовых автомобиля. Тогда он уже точно увидел, что в автомобилях везли бензин в железных бочках, которых он насчитал не