Жаворонки ночью не поют - Идиллия Дедусенко

— Вот и хорошо, — одобрил директор. — Пиши заявление и можешь хоть завтра приступать к работе.

Вечером Зойка в последний раз пошла на службу в театр. Отрывая контрольки, она увидела странно знакомую худую руку. Зойка подняла глаза — перед ней стояла Оля Потапова. С тех пор, как был написан портрет Оли, они больше не виделись. Портрет давно висел в фойе в ряду других передовиков. А вот теперь пришла сама Оля, в простеньком, но вполне приличном платье, и не одна, а с подружкой, рослой блондинкой. Они пришли на спектакль, и Оля, словно оправдываясь, сказала Зойке, как старой знакомой:

— Тысячу лет не была в театре. А тут от горкома комсомола билеты дали и сказали, чтобы обязательно пошли.

— А если бы не сказали? — засмеялась Зойка. — Разве вы не любите театр?

— Любим. Просто некогда ходить.

— Опять по три смены подряд стоите?

— Бывает.

— Было бы из-за чего, а то — котелки, — сказала Зойка.

— Какие котелки? — Оля смотрела на неё с недоумением. — С чего ты взяла?

— Сам Королёв сказал.

Оля засмеялась:

— Если сам Королёв, то…

— Вот так и знала, что он меня обманывает, — сказала Зойка. — Лишь бы на завод не пустить.

— Да тебя туда не возьмут, — ответила Оля. — Тебе нет восемнадцати, в горячий цех нельзя.

— Нашли маленькую, — недовольно сказала Зойка, но потом, примирительно улыбнувшись, похвастала: — А я в детдом ухожу, пионервожатой.

— Это очень хорошее дело, — серьёзно сказала Оля, — я сама в детдоме выросла.

Они сидели на широкой веранде. Пришли сюда вшестером из театра, где Зойка отработала свой последний день. Начинаются экзамены. Им уже не придётся видеться так часто, как прежде, вот и решили посидеть. И вообще, такой отличный майский вечер, такой воздух, такая лунища! Разве можно сейчас разойтись по домам?

— Поболтаем, чаю попьём с печеньем, — предложила Рита. — Мама сегодня утром пекла. Она всегда печёт что-нибудь вкусное по воскресеньям.

И вот они сидят на веранде у Риты, пьют чай с печеньем, и Генка Сомов мечтательно говорит:

— Кончится война, я после школы поступлю в институт, буду изучать историю и женюсь на девчонке, которая научится хорошо печь пироги и печенье.

— Ка-баль-е-еро… Сладкоежка ты, вот кто, — с шутливым пренебрежением осудила Генку Таня.

— Вот на тебе, Танечка, не женюсь, даже если ты научишься печь пироги, — в том же шутливом тоне продолжал Генка. — Ты сама живешь по расписанию и мужа заставишь.

— Балда! Не по расписанию, а по режиму!

Ребята рассмеялись.

— Никуда ты не поступишь, на фронт сбежишь и дослужишься до полковника, — улыбаясь, сказал Лёня.

— До полковника? За войну? Не успею, — возразил Генка.

— Успеешь. С твоими-то способностями.

— За год не успею, а через год война кончится. Вон как фрицев под Ростовом турнули! Теперь погонят цурюк, на запад!

Лёня с сомнением покачал головой.

— Неужели война через год не кончится? — спросила Таня.

Все разом притихли и почему-то стали смотреть на Лёню. Он был немного старше по возрасту, но казался ещё взрослее, так как был высок и крепок, а главное, эвакуируясь с госпиталями, где работала мать, врач-хирург, уже видел много чужих страданий, разбитых бомбёжками домов, сам не раз попадал под артобстрелы и бомбёжки. В общем, был очевидцем того, о чём ребята только слышали по радио или читали в газетах. Они смотрели на него и ждали ответа. Он понял. Ответил просто, без всякого драматизма:

— Нет, через год война не кончится. Нам всем ещё придётся повоевать. Кроме девочек, конечно.

Лёня улыбался, глядя на Зойку. Она тоже хотела улыбнуться ему и не смогла: ей вспомнились его слова, сказанные утром. Он уедет. Уедет очень скоро, она это чувствовала. Может быть, через день-два, даже не сдав экзаменов. Он просто не хочет назвать день расставания.

— Вот странно: война! — вдруг сказала Рита. — Вы только послушайте, какая тишина.

Действительно, вокруг было так тихо, словно замерло всё, заворожённое, как в сказке. В ярком лунном свете отчетливо проступали аккуратные домики с фасонными крылечками, тополя, клёны, каштаны, выстроившиеся вдоль улицы, а цветущие акации источали такой аромат, что какое бы то ни было упоминание о войне казалось нереальным. Но она была. Была, как и эта майская ночь, как тёплый сладковатый воздух, пропитанный запахом цветущих деревьев. Как эта прекрасная тишина.

— Ти-ши-на, — сказал Паша, словно прислушиваясь к своему голосу.

— Тишина обманчива, — неожиданно резюмировал с важным видом Генка, чем и вызвал взрыв смеха.

— Фи-ло-соф! — добродушно съязвила Таня.

— «Вся жизнь — обман»! — дурашливо пропел Генка, замахнувшись уже на более высокую философскую субстанцию, и ребята ожили. Со всех сторон посыпались шутки.

Рита была веселее всех. Она заставила Генку петь с ней дуэтом романс в ритме фокстрота. И все покатывались со смеху, слушая, как они отбивают: «Ночь ти-ха, над ре-кой ти-хо све-тит лу-на!» Потом Рита вскинула руки и громко сказала:

— Ребята! Я вас всех так люблю!

— А кого больше всех? — дурачась, спросил Генка.

Рита медленно опустила руки, и на веранде опять стало тихо. Лицо её словно застыло, глаза на какие-то мгновения выразили такую муку, какой никогда нельзя было предположить в ней. Никто не ожидал, что она так серьёзно отнесётся к шутливому вопросу, и потому все молчали, не зная, как выйти из этой неловкости. Нашлась Таня.

— Ну и балда ты, Генка, — спокойно сказала она. — Разве не слышал? Всех. Понимаешь, всех.

— Слова не скажи, — в шутку обиделся Генка, — всё балда да балда.

Он хотел ещё что-то сказать, но Рита остановила его. Она заговорила с лёгкой грустинкой:

— У меня такое чувство, как будто мы последний раз собрались здесь вместе. Мы должны запомнить этот вечер. И помнить друг друга всегда, если…

Голос её задрожал, она умолкла. Паша, всеобщий утешитель, встал, обнял Риту за плечи:

— Ритуля, на тебя луна действует отрицательно. Ну, по домам пора.

— Конечно, пора, — поддержал Лёня. — Через два дня первый экзамен, готовиться надо.

Зойка с удивлением глянула на него: он так говорит об экзаменах, как будто и речи не было о фронте. А может, э т о произойдёт ещё не скоро?

Спать пришлось всего четыре часа. Зойке очень не хотелось вставать, но она договорилась с Андреем Андреевичем, что придёт познакомиться со своей группой. Он разрешил ей на время экзаменов работать не весь день, а несколько часов, сколько сможет.

Ей дали младшеньких, где были Роза и та девчушка, которая так трогательно держала её за руку. На другой день она снова пришла к малышам, решив на часок отложить учебники, — и голова отдохнет, и с ребятами погуляет, пусть привыкают к ней. Зойка так боялась потерять кого-нибудь, что беспрестанно пересчитывала ребятишек, которые шли чинным строем. Когда она пересчитывала их чуть не в десятый раз, заметила, что неподалёку стоят трое и с интересом наблюдают за ней: мальчишка и девчонка, которых она видела в вестибюле, когда приводила Розу, и еще одна, постарше.

— Чего стали? — недовольно спросила Зойка, понимая, что они заметили её растерянность.

Все трое, даже не улыбнувшись, переглянулись. Потом мальчишка сказал:

— Чего вы их пересчитываете, как цыплят? Боитесь, что потеряются?

— Не твое дело! — отрезала Зойка и тут же смутилась от непривычной для себя резкости.

Мальчишка, не обращая внимания на её раздражение, миролюбиво продолжал:

— Не бойтесь, не потеряются. Они сами из любого района города придут.

— И всё-то ты знаешь, — уже более мягко, словно извиняясь за прежние слова, заметила Зойка.

— Знаю. Бывало уже, что терялись, а потом приходили. Куда им деваться? У них нигде никого.

Девчонки молчали. Та, что постарше, капризно надувала губы и кривила их в насмешливой улыбке. Это вывело Зойку из равновесия, и она возмущённо сказала:

— Кто вы такие, чтобы мне указывать?

— Это Костя Чувилёв, — раздался голосок из её колонны, — он из нашего детдома.

— И девчата наши, — добавил белобрысый мальчуган, которого, как уже Зойка слышала, называли Вовиком. — Вон та — Людка Кретова, а эта — Нинка Трубникова, — и он указал на ту, что надувала губы, добавив: — За ней Витька Суханов бегает.

Дети засмеялись.

— Дураки! — кинула пренебрежительно Нина и пошла прочь.

— Бегает! Бегает! — кричали малыши, развеселившись.

Строй сломался. Дети кричали и прыгали, а Зойка стояла, опустив руки, и в растерянности думала, что совсем не умеет обращаться с детьми, что её авторитет в их глазах навсегда потерян, потому что они видят, как она беспомощна. Но малыши, отсмеявшись, сами выровняли колонну и молча смотрели на Зойку, ожидая команды.

— Ну, пошли, — сказал Костя, — мы тоже домой идём.