Нам с тобой нельзя (СИ) - Орлова Юлианна

Накануне мы с Ником столкнулись в коридоре, я спросила его в лоб о планах на день Рождения. Сама при этом неуверенно переминалась с ноги на ногу и бесконечно кусала губу. Мужчина, конечно, странно долго рассматривал меня с нечитаемым лицом, но заверил, что поздно возвращаться не будет.

—Да, племяш, поужинаем и отметим. Позвони в доставку.

Конечно, ведь для него я точно не умею готовить.

Да и «племяш» звучит как скрип бумаги по стеклу, ну или мела по доске, я понимаю, что это осознанное проведение черты. Вот ты моя племянница, а я твой дядя. Но кому станет легче?

Я готовлю «Медовик», пожалуй, единственное, чему мама научила меня еще с детства, потому что это лакомство всегда было на нашем столе во время того, как приезжал Никита. Мы уедались этим самым тортом до болей в животе, не оставляя и крошки.

Вот и сейчас, я все приготовила, даже худо-бедно нарезала салат и заправила майонезом, в духовке доходит курица, пусть она и кажется мне с виду коричневым резиновым ботинком, но я приготовила все сама. Цепляю с полки белую скатерть и накрываю стол, все время посматривая на часы. Он обещал приехать к девяти, и стрелка часов неумолимо приближается к этой отметке.

Надо все успеть. На нервах сгрызаю маникюр в ноль и на деревянных от волнения ногах пытаюсь максимально аккуратно все приготовить к его приходу. После меня на кухне как будто Мамай пролетел, так что добротная часть уходит еще и на уборку. Никогда не получится у меня так красиво, как у мамы, и так же чисто…как у нее.

Как сумасшедшая несусь в свою комнату, наспех сдирая с себя флисовую пижаму и натягивая свободное платье. Мы будем праздновать, и я хочу быть красивой. Для него.

Но случается в жизни так, что все идет не по плану. Совсем не так, как ты надумал и желал. Проходит час, затем два, ночь полноценно вступает в свои владения, приготовленные блюда остывают, свечи, которые я воткнула в торт, смотрятся уныло и неправдоподобно на фоне моего упаднического настроения. А я сижу и понимаю, что он не приехал.

И не позвонил.

В телефоне ноль пропущенных, до самого Никиты не дозвониться. Раз за разом в трубке звучит противный механический голос. «Абонент недоступен».

Я сижу, терпеливо всматриваясь в окно, когда выхватываю свет фар и слышу приглушенный звук двигателя внедорожника бизнес класса.

Не двигаясь, сижу в тишине и темноте, когда Никита вваливается в дом, на ходу цепляя статуэтки матери с полочек у входа.

—Блядь, — по отборной брани ясно одно, он пьян.

Когда Никита включает свет в огромном зале и замечает меня, одну и среди кучи еды, он произносит булькающий звук и обреченно прикрывает глаза. Лицо при этом остается в радостном выражении, как будто он все еще там, где весело. Не здесь.

 Мне достаточно одного взгляда на его фигуру, чтобы все понять. Из кармана брюк торчат кричаще-красные женские стринги-веревочки. А лицо и рубашка покрыты мазками розовой помады.

То есть, пока я…он…в голове мысли крутятся вихрем, сносящим адекватное восприятие. Вот как. Он просто проводил время там, где было на порядок веселее, чем со мной. Ну, конечно. Слезы градом прыскают из глаз, я даже не замечаю, как встаю и иду в сторону лестницы.

Внутри все замирает, а затем меня отпускает достаточно для того, чтобы рывком подскочить к нему и залепить звонкую пощечину. Кожа на лице алеет от удара, моя рука начинает ныть. Но все это... Все это уже неважно.

—Катись к черту, Макарский!

Срывающимся от слез голосом шепчу и ухожу.

На этом все.

Он не пытается перехватить меня, что-то пояснить или рассказать. Нет, зачем? Кто я такая? Никто. Просто маленькая девочка, которую он растил с детства, просто та, которая влюбилась в него несмотря на то, что для всех он родственник, но мне-то он никто по крови. Никто.

А судя по таким поступкам, я ему в принципе никто и звать меня никак, если он позволяет меня настолько унижать, проходясь самым острым ножом вдоль и поперек по и без того израненой душе. Просто вонзи уже в сердце да поглубже, чтобы основательно так подействовало. Шлюх своих приведи в дом, а почему нет? Наглядное пособие для меня, чтобы видела, что они все лучше меня. Ведь лучше, да?

Я могла бы понять и принять многое, но не открытое втаптывание в грязь. Зная, что я дома…жду его, что я в конце концов дышу им, такое сотворить?!

"Тебя там хоть любят? Лелеют, целуют? Тебя обнимают? Ты счастлив, ты весел?".

 Я вихрем влетаю в комнату и запираю дверь на засов, цепляясь влажными пальцами за ручку двери. Все. Мне хватит этих подачек, хватит делать шаг вперед и два назад, достаточно уже показал. Достаточно боли и агонии, я так больше не могу. Пусть в душе понимаю, что двери его не остановят, если он захочет войти, но я так делаю себе рубеж, возвожу стенку. Хватит.

Стягивая с пальца кольцо, бросаю его через плечо, не глядя толком куда. Не обращая внимания, словно избавляюсь от болезненных оков, сдавливающих мою шею острыми иглами. Иногда полезно просто умереть, чтобы потом восстать из пепла, упасть на дно, а после оттолкнуться ногами и всплыть на поверхность. Я вытираю тыльной стороной ладони влагу с щек и отхожу от двери, погружаясь ногами в мягкий ковер, дарящий сейчас больше тепла, чем самый важный для меня человек в мире.

Слезы продолжают душить, но я стараюсь дышать глубоко, осознанно, делая короткие передышки. Просто отпусти ситуацию, Света. И я отпускаю.

Дни сливаются в одну неясную точку, маячившую перед глазами безобразным пятном. Никита несколько раз пытается заговорить со мной, даже перехватить, но я как кукла в его руках, не сопротивляюсь, но и не говорю с ним, не смотрю, не реагирую на сказанные фразы.

Впрочем, я и не плачу, особо не показываю свою боль, только одеваюсь настолько развратно, насколько только возможно. Цепляю его взгляд, струящийся по телу вдоль груди, вниз по ногам. Я понимаю, что он смотрит всегда, когда я ухожу из дома, громко цокая каблучками, когда возвращаюсь поздно, опять же, специально делая все максимально громко для привлечения внимания. Даже в универе стараюсь общаться со всеми парнями сразу на виду у охраны. У одного из моих надсмотрщиков скоро начнется нервный тик, если уже не начался.

Сегодня я решаю надеть кожаную юбку и казаки под черные полупрозрачные колготки. Белая рубашка может смотреться строго, но не в такой бомбической комбинации. Волосы стянула в высокий хвост, а концы завила. Аккуратные стрелки на глазах, не требущих выделения по правде говоря, и прозрачный блеск на губах, ничего сверх вызывающего, но все вместе максимально привлекает внимание.

Никите хватает беглого осмотра, чтобы взорваться. Но мне этого уже мало. Мне мало просто вот таких всплесков, я хочу поступков, Никита. И пока в тебе нет того, что мне нужно, не жди шагов навстречу, не жди, что я пойму тебя. Не пойму и не приму. Уже нет.

—Ты в таком виде никуда не пойдешь, — цедит мне в лицо, хватая за руку. Не больно, но удерживает на месте. Боковым зрением цепляю сведенную челюсть, скулы напряжены, даже сквозь легкую небритость видны играющие желваки.

—Да что ты? — ехидненько выдаю в ответ. —А то что?

—Пошла и переоделась. Быстро.

Рука на запястье смещается чуть выше, горячая ладонь греет, но мне эти касания причиняют физическую боль. Он касался их. Они его. Сейчас он трогает меня, и хочется убежать в ванную, чтобы долго и муторно стирать с кожи мельчайшие молекулы чужеродного присутствия.

От Никиты веет злостью и обреченностью, а еще слабым ароматом спиртного, смешанными с его парфюмом и запахом сигар. Опять. Опять курит. Плевать, что обещал бросить. Опять же, кто я такая? Обещания мне можно забрать и растоптать. Прямо в моем присутствии, чтобы побольнее ударить.

Кадык дергается, мне кажется, он сейчас на грани того, чтобы сотворить глупость. А я продолжаю ковырять рану, иначе это была бы не я. Сдерживаться в такие минуты просто невозможно, не в моем характере.