Курсистки - Марина Болдова

– Я фамилию сменила. На время, – невесело усмехнулась Агнесса, – Замуж по глупости захотелось. Не получилось ничего. Впрочем, не совсем так. Но, я потом расскажу. Давай про себя дальше.

– А дальше я родила без мужа дочку. И дочка родила без мужа дочку. Вот такая у нас судьба, – помрачнела Кира. И все мы Ларцевы, как и я.

– Знать бы, что ты была жива…А в Самару ты как попала?

– Дочь по распределению после института сюда направили. Ну, а как она Анютку родила, и я к ней переехала. А как же ты нас нашла? – запоздало спохватилась Кира.

– Да вот, несчастье помогло… Я школу для трудных девочек держу. За городом. Одна моя воспитанница, прежде, чем ко мне попасть, и избила твою Анечку, – тяжело вздохнула Агнесса.

Глава 26

Он в три прыжка преодолел ступеньки, вдохнул воздуха на межэтажной площадке и еще в три прыжка добрался до нужного этажа. И остановился перед закрытой дверью. Толкнул ее одним пальцем, она поддалась. Сердце радостно гукнуло и забилось быстрее. Уже по – хозяйски Шляхтин шагнул из прихожей в длинный коридор и растерялся. Дверей много и все закрыты. Только в конце коридора через арку виднелся кухонный стол. Шляхтин направился прямо туда.

Светлана ставила на плиту белый эмалированный чайник. Щляхтин уже и не помнил, что бывают такие, без кнопочки и шнура. И, что на носик чайника надевается свисток. Но, бегло осмотрев кухню, понял – а другой чайник здесь будет не к месту. Буфет, круглый стол, венские стулья и – полка с самоваром! Чайный сервиз за стеклом буфета из тех, что добывались боем в посудных магазинах еще в семидесятые, эмалированный же бидон с цветочком на боку и сколом возле ручки и, о Боже, вязаные из старых капроновых чулок подстилки на сиденьях стульев. "Лавка старьевщика. Нет, она не может здесь жить!" – решил он. Словно укоряя его за такие мысли, Светлана обернулась и строго посмотрела на него. Шляхтин сжался. "Дурак, о чем думаю!" – пронеслось в голове.

– Ты не передумал, – утвердительно и как – то печально сказала она.

– Не надейся.

– Ты видишь, как я живу. Это здесь, в городе. А в деревне…, – кивнула она неопределенно, но без стыда.

– Мне все равно.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Ты тоже обо мне ничего не знаешь, – возразил он и вдруг усомнился, глядя, как она отводит глаза, – Или? Света, да?

Вот об этом он не подумал. А ведь так просто! Только кому это было нужно – подставлять ее ему? И почему она даже не отрицает, что знает его? И о нем? И что она знает? Нет, главное – зачем и кому это нужно? Кто такой гениальный просчитал, что он, Шляхтин поведется, да как, именно на эту женщину? Кто его так хорошо знает, что уверен, что он, пресыщенный отношениями с красотками, словно телок пойдет именно за ней? И что дальше? Кто из близких? Лерка, жена – не жена? Или Зинка, любовница – не любовница? Нет, исключено. Они только его потеряют. Тогда кто же?

– И что дальше? Миссия твоя какова? – спросил равнодушно, устало.

– Миссия? – искреннее удивление на спокойном лице.

Он облегченно вздохнул. "Паранойя, паранойя!" – пропел он про себя и подошел к Светлане ближе. Опять дохнуло покоем и простотой.

– Ты что – то не то подумал, да, Дима? Про меня?

Он только кивнул, не скрывая облегчения.

Светлана прикоснулась тыльной стороной ладони к его щеке. От этого немудреного движения у Шляхтина вдруг защипало глаза. Стиснув руки у нее за спиной, он уткнулся носом в пахнущие сухой травой волосы. Он знал, что ей трудно дышать, но, как эгоист, радовался, потому, что он не дышал вовсе. Ком, застрявший в горле, мешал ему сделать вздох и Шляхтин открыл рот, чтобы впустить в себя хоть немного воздуха. Наконец вдохнув, он слегка отодвинул ее от себя, заглянул в глаза и, прочитав там ответ, впился жадным поцелуем в полуоткрытые губы. Чудом было уже то, что он не думал о постели. Он, как подарок, смаковал этот длинный поцелуй, робко и нежно гладя ее напряженную спину. Он чувствовал ее ладони в своих волосах, и ему казалось, что кожа головы под ее пальцами становится прохладней. Теперь его оттолкнула она. Просто уперлась на миг ладонями в его грудь и отодвинулась на расстояние вытянутой руки. Полоснула по его влажным глазам вопросительным взглядом и, удовлетворенно вздохнув, согнула руки в локтях. Он сразу же воспользовался этой слабостью, поймал горячими губами ее дыхание и снова потерялся в бесконечном поцелуе. Только тогда, когда он был уже на грани помешательства, боясь, что в этом буйстве сделает что – то не то, он взял ее руки и понес. Он не знал, куда идти, только смотрел на нее и, когда она кивнула на какую – то дверь, пнул эту дверь ногой…

Светлана спала, а он думал только о том, что теперь верит в Бога неистово. Потому, что, кроме Него никто никогда не сделал бы ему такой подарок. Он даже не молил, он просто грезил, сам смутно представляя о чем. А Бог знал, что ему, Шляхтину, нужно. И послал ему эту женщину, загадочную и нежную в страсти, стыдливую, но открытую. Он не занимался сейчас сексом, он любил. Он словно пил любовь из чаши, но не мог утолить жажду. Шляхтин посмотрел на Светлану и еле сдержался, чтобы не застонать в голос – до того захотелось поцеловать ее приоткрытые во сне губы. Губы, алые от его поцелуев, губы, которые только что шептали ему на ухо всякую бессмыслицу. Или он не понял ничего? Ему вдруг захотелось разбудить ее, чтобы задать вопрос, что она ему нашептывала? Он уж и потянулся, но она проснулась сама.

– Ты меня ждешь? – спросила непонятно, сонно.

– Я не хотел тебя будить.

– Я сама вернулась, просто сон закончился, пора.

Он опять ничего не понял.

– Тебе что – то снилось? Хорошее? Со мной?

Светлана вдруг вздрогнула. Она вспомнила весь сон от начала и до конца. Так было всегда: сны не ускользали насовсем, они возвращались к ней яркими картинками почти сразу после пробуждения. А потом сбывались. В реальной жизни. Светлана посмотрела на любимого уже мужчину, и от пронзившей ее боли у нее перехватило дыхание. Сбылось то, о чем говорила Агафья. О нем, единственном в жизни Светланы, мужчине. Агафья тогда с точностью фотографа описала его внешность, назвала имя. И Светлана через столько лет сразу же узнала его в толпе пассажиров самолета. "Ты не устоишь, дочка!" – уверенно качала головой Агафья. И Светлана ей верила. Потому, что предсказания ведуньи сбывались всегда. "Но ты должна быть одинокой, от потери не уйти", – сказала та твердо. "Ну, хоть кусочек счастья", – просила Светлана робко. "Горе – то посильнее будет. Оправишься ли?" – сомневалась Агафья. "Бог поможет", – тогда ответила Светлана. "Тебе – поможет", – уверила Агафья. Она передавала свое умение Светлане год за годом, готовя ее к нелегкому пути целителя.

Глава 27

Кира с самого начала отказалась от денег Агнессы. Не из ложной гордости, нет. Кто – то оплачивал лечение Ани с самого первого дня. Поступления были анонимными, но Агнессе не составило труда просчитать благодетеля. Вернее, благодетелей. Одним был Риттер, отец Сони. Когда Гордей положил перед Агнессой листок с именем второго, она не поверила. Кроме того, что он – отец Ани, Агнесса предположить ничего не смогла. Леночка, Кирина дочь, даже не отпиралась, не называла отношения с ним грехом молодости, она просто молча кивнула головой. Но, рассказать, почему не сложилось, не захотела. Только просила ничего про отца не говорить Ане. Пока.

Она просто поехала к нему в клинику, ничего не сказав ни Кире, ни Елене. Приемная была пуста, и Агнесса, постучав, вошла в кабинет своего сына.

– Мамуль, здравствуй, – Сергей сгреб ее в охапку, прижал к себе и зарылся носом в волосы. У нее сразу потеплело на душе.

– Здравствуй, дорогой, – она отстранилась и устало опустилась на стул. Пока Гордей вез ее в кардиоцентр, она готовилась к этому нелегкому разговору.

…Этого мальчика с испуганными глазенками она увидела рядом с горящим жилым домом. Деревянное строение уже догорало, вокруг суетились взрослые люди, а он молча стоял и размазывал по щекам слезы. Агнесса просто схватила его на руки и отнесла подальше, к кучке осторожных зевак, издали смотрящих на пожар.

– Это сынок ейный, – проскрипел рядом старушечий голос.

– Чей? – спросила Агнесса, прижимая к себе мальчика.

– Нинки – пропойцы. Дом – то хахаль поджег, никак. Сам – то убег, а Нинка сгорела. Сирота теперь мальчонка, отца – то и в помине не было.

Она даже не думала. Ни минуты. Вскоре пятилетний Сергей Михайлович Герасимов стал ее сыном…

– Мамуль, а я тебе звонить хотел. А ты, прямо, как по волшебству – уже тут.

– Случилось что? Ну, хоть хорошее?

– Все хорошее у меня в жизни уже случилось, – помрачнел он, – А сейчас я просто работаю.

…У него не сложилась семья. Агнесса часто ругала себя за то, что пошла на поводу у сына и приняла в дом эту женщину. То, что ее сын был слеп, бесило ее тогда чрезвычайно. Ладно бы любил мерзавку! Нет! Он выбрал ее "за красоту и простоту", так и сказал. " А жить – то с куклой как будешь?" – только и спросила Агнесса. "Мам, она красива и глупа. Она будет мне в рот смотреть. Но, самое главное, не будет ни на что претендовать. К тому же, говорят, что от деревенских девок такие здоровые дети родятся! Хочешь внучку, мам?" – отшутился он. Она смирилась. А после начался ад. Агнесса смотрела на сына, заглядывала в его потухшие глаза и страдала. Он замкнулся и ничего ей не рассказывал. Он почти не приезжал к ней, ссылаясь на занятость. И пил. Об этом, смущаясь, сказал ей профессор Лыков, в отделении у которого хирургом работал Сергей. "Голубушка, у него уже руки трясутся" – жалеючи произнес он, – "А я на него так надеялся". Тогда Агнесса обозлилась. И все устроила по – своему. Выгнала девку взашей, договорилась с Лыковым об отпуске для Сергея и забрала его к себе. Лечила, кормила, баловала, как маленького. Он оттаял. Жену свою прошлую больше не вспоминал, женщин пользовал, но близко к себе не подпускал…