Мерзиния - Вениамин Хегай

Плюс, само собой, поставки традиционных фруктов-овощей.

Леонид осмотрел двор подробней. В свете утреннего солнца всё отлично видно. Вон их флигель с тремя дверьми комнатушек для… Хм! А это хозяйский одноэтажный и давно не штукатуренный дом в Мерзинийском стиле: из саманного кирпича и толщиной в одну комнату. Глина проглядывала из больших дыр, с которых обвалилась тонкая цементная корочка с побелкой.

Шифер на крыше от времени потрескался и покрылся зелёным мхом.

Пристройка кухни. Маленькая какая – как Гуландом там помещается?!

Он подошёл поближе.

Так, плита на две конфорки, с духовкой. Труба. Газовая. Интересно, работает?

Он знал, что большую часть газа из регионов продавали в тот же Жайтай, и поэтому в областях готовили еду и топили дровами и кизяком[4]… В городе же ещё был небольшой напор.

Покачав головой, он вернулся в их комнату.

Лена сидела на помосте, свесив ноги, и раскачивалась. Лицо было бледным, осунувшимся.

– Опять болит? – Леонид знал, что болеть будет долго, – Потерпи, в списке, есть и обезболивающее.

Лена кивнула. Вяло, отрешённо. Похоже, готова: организм вымотан до предела.

Послышался звук проворачиваемых ключей. Блеснула сквозь открытую дверь улица.

Дверь закрылась, загремели задвигаемые засовы.

Гуландом прошаркала к их двери и постучала. Лена с кряхтением, словно это она семидесятилетняя старуха, подошла к двери. Забрала объёмный полиэтиленовый пакет, поблагодарив по-мерзинийски.

Гуландом ушла, что-то буркнув так тихо, что Леонид не разобрал слов.

Когда Лена закрыла дверь, Леонид подошёл, мягко отобрал пакет и попросту вывалил содержимое на доски помоста. Ага, есть. Он вскрыл две пачки таблеток.

В одной из упаковок таблеток было всего две. Ногтем вспоров фольгу, он достал первую.

– Вот. Это мощнейший антибиотик. Съешь-ка… – он налил воды из баклажки в пиалу, аккуратно придерживая, пока Лена с трудом запрокинула голову и проглотила.

– Отлично. А теперь – эту, – он «впихнул» в неё и обезболивающее.

– Ну а теперь давай займёмся ссадинами, они мне не очень понравились…

Леонид осторожно разбинтовал руку в импровизированном лотке, и покачал головой: синяк занимал полпредплечья… Опухоль, правда, оставалась на старом месте.

Вырвав тампон из упаковки ваты, он обильно намочил его из флакона со спиртом, и протёр все царапины и синяк:

– Терпи. Сейчас протру с той стороны.

Лена кивнула, отвернувшись. Да уж, зрелище не для слабонервных. Впрочем, она такой явно не была.

Леонид намочил ещё тампон, обработал всё повторно. После чего капитально и плотно примотал руку к дощечкам, позаботившись обеспечить кровообращение.

– Н-ну, хорошо… Теперь, по крайней мере, за столбняк вы, девушка, можете не беспокоиться. Да и антибиотики не дадут воспалиться… Не туго?

Лена покачала головой. Он хмыкнул:

– А теперь посети-ка тоже, на всякий случай, «домик неизвестного архитектора», и спи. От этих таблеток жуткая слабость, головокружение, и сонливость. Да и заживает лучше, когда не двигаешься.

– А… кто сторожить будет? – хоть Леонид не видел смысла в «сторожении», вызвался приглядеть за двором. Впрочем, он не обольщался: если их «сдали», спецназ и группа Захвата теперь-то придут по крышам, и из соседних дворов… Они не повторяют ошибок.

Лена проспала часа четыре. Хоть вначале и упиралась, но не слишком сильно. Леонид укрыл её одной из «своих» курпачей, а сам пристроился на двух других, для приличия иногда поглядывая в единственное небольшое окошко в передней стене флигеля.

Подумать ему было о чём. Но почему-то не думалось.

Он бессознательно рассматривал лицо «бомбистки», удивляясь, до чего оно изменилось во время сна…

Черты из заострённых, чётких и резких, непонятным образом стали мягче, плавней. Рот приоткрылся, показывая остренькие зубки. Но они вовсе не казались оружием – скорее, украшением небольшого рта. «Наверное, у неё приятная улыбка», – почему-то подумалось Леониду. Да и волосы – если помыть, да покрасить…

Эк, куда его повело!..

Леонид заставил себя отвернуться, и даже встал. Постоял в приямке, изучая пустой двор. У Гуландом на кухне явно что-то готовилось: вдруг зашипело брошенное в раскалённое масло нечто. Возможно, мясо. Или лук.

Леонид вспомнил, что не ел нормально часов пятнадцать, и в животе засосало… Да, покушать бы надо. Только как? Попросить у хозяйки?.. Неудобно. С другой стороны – им сейчас есть надо! Чтобы появились силы взамен растраченных организмом «неприкосновенных запасов», и можно было нормально двигаться и соображать. А Лене ещё надо кости сращивать. Хорошо бы достать ей мумие… Но это уже когда окажутся зарубежом.

Леонид, вздохнув, снова сел. Нет, с едой придётся подождать до того, как Лена проснётся. Он потерпит. А ей сейчас сон важней!

Лена проснулась внезапно. Леонид услышал, как она дёрнулась и вскрикнула.

– Что?! Больно?!

– Нет-нет… – она махнула здоровой кистью, – Просто кошмар приснился… Ну, как тут?..

– Всё тихо. Есть будешь? Я уже сходил к Гуландом, она сказала, обед готов. – Леонид действительно заходил на кухню. Но особо с бабушкой не разговаривал, только договорился о стоимости обеда и ужина. Деньги, само собой, отдал.

Гуландом ему понравилась. Что-то в ней было такое… Глубоко порядочное. Надёжное…

Такая скажет – сделает… Словом, Человек Старой Закалки!

– Вообще-то есть не хочется. – Лена скривилась, как от зубной боли.

– Я знаю. Это таблетка действует. Но поесть надо… Ослабнешь.

– Ага… – в голосе не чувствовалось энтузиазма, – Ну, давай поедим. А что там?

– Вроде, шурпа. – Леонид вышел.

Когда он вернулся, неся в обеих руках обжигающие касы, Лена сидела на краю помоста, свесив ноги вниз. Проверяла носки. Те ещё не высохли, и Лена буркнула «Блин».

– Сходи-ка… э-э… оправься, а то эта штука ещё и мочегонная… Да и руки заодно помой. Я – за лепёшкой.

Шурпа оказалась вкусной. Картошки было много, а бульон сильно насыщен специями. Домашняя еда. Ох, когда Леонид последний раз едал такую… Он и не помнил: сам себе он готовил на скорую руку. И обычно чего попроще. Типа супа. Или борща.

Лена не смогла доесть – отставила половину:

– Нет. Не могу. Может, ты?.. – она, смущаясь, пододвинула касу, – Если, конечно…

– Не брезгую!.. – усмехнулся Леонид. – Вот уж чего мне сейчас страшнее всего: подцепить парочку твоих бацилл!..

Лена покачав головой, усмехнулась. Потом рассмеялась:

– Да уж… Бациллы любимой страны – самые наши грозные враги!..

Леонид зыркнул на неё хитрым взглядом:

– А что? Читала «Война Миров»? – Лена кивнула, – Ну так там все враги сдохли от наших бацилл! Эх… – он тоже махнул рукой. – Если б так можно было убивать только лентов… Представляешь оружие будущего: бацилла, поражающая только людей в погонах!..

Лена фыркнула. Потом полезла на своё «ложе», и легла с видимым облегчением:

– Знаешь, а голова-то… Здорово кружится.

– Поспи ещё. Я… тоже скоро лягу.

Леонид, не торопясь, доел, сложил остатки лепёшки в полиэтиленовый пакет, который предусмотрительно дала хозяйка. Пока он ел, Лена, отвернувшаяся к стене, засопела.

Он долго сидел, глядя то на неё, то во двор, то на потеки и трещины в побелке потолка.

Чёрт. Вот у него и появилось снова существо, к которому он невольно привязался. Фыркающее, сердитое. Возможно, когда-то убивавшее людей… Почему же он так волнуется за него?.. Давно уже не испытывал такого – чувства ответственности за кого-то.

Он не обольщался: мерзинийский дух, менталитет, постепенно проникают в плоть и кровь… Исподволь, незаметно, делают каждого законченным эгоистом. Самовлюблённым до дрожи, и беспокоящимся только за себя.

Даже родные и близкие здесь лишь способ самовыразиться, пустить пыль в глаза соседям, коллегам и родне: смотрите, мол, на какой машине я вожу детей и жену. В какие тряпки одеваю. Какими деликатесами кормлю!.. Какие подарки делаю родителям и родственникам! А какие у нас завязки и возможности!

Когда все, кто составляет твой круг общения, говорят: «кисло!», поневоле скривишься… Чтобы не выделяться. А рано или поздно любая игра, любое притворство накладывает неизгладимый отпечаток на характер. Что ни говори, «среда обитания» формирует привычки и мировоззрение. Может, и не сразу, но неотвратимо!

Что, если, пожив здесь ещё с десяток лет, он так и превратился бы в Мерзинийца?

И не по паспорту, а по сути?!..

Может, это его бунтующее и всё осознающее подсознание сказало ему жёстко и однозначно: «Всё! Пора сваливать отсюда к чёртовой матери! Пусть даже рискуя жизнью! Иначе…»

Иначе – что?..

Духовное рабство – самое страшное рабство.

Во всяком случае, для человека мыслящего. А здесь…

Не то, чтобы Леонид считал, что большая часть мерзинийцев не мыслила вообще…

Но с молоком матери они, похоже, всосали лишь тягу к достижению высокого «общественного» положения, и к… Да, к материальным благам. Достатку. Престижу. Собственно, всё это наверняка свойственно и большинству людей и других стран.