Судьба астероида - Джек Уильямсон

Когда-то она была свободной. После того, как на ней впервые обнаружили уран, Обания стала процветающим горно-рудным и торговым центром довоенного времени, а затем превратилась в оплот команды О'Баниона. Несколько послевоенных месяцев город служил временной столицей Союза Великого Космоса, пока у планетоидов не отобрали свободу и не обрекли их население на годы бесправного существования.

Теперь новая корпорация Бранда возродила слабую надежду на процветание. Единственная улица, когда-то мертвая, снова ожила. Здесь появились рабочие земных цехов и семьи тех, кто работал на Фридонии. Даже старый Брюс О'Банион получил работу. После многих лет бездеятельности он стал заведовать складом сырья.

Сити принесла не столько богатства, сколько надежд. Ник видел это во вновь ожившем взгляде старого О'Баниона, слышал это в голосах детей, играющих на улице. Безграничный поток энергии мог опрокинуть удушающую власть Мандата и принести обещанную, но не полученную свободу союзным планетам.

Итак, великая мечта Дрейка и Бранда осуществилась. Но смелая надежда казалась все еще туманной и отдаленной. Народ планетоидов продолжал оставаться под властью Мандата, и Дженкинс чувствовал холод приближавшейся сити-войны.

Приблизившись к планетоиду, Дженкинс вызвал Гвардию глубокого Космоса Обании: "Буксир "Прощай, Джейн" просит разрешить срочное приземление. На борту пораженные радиацией. Девятнадцать человек в аметиновой коме".

"Не приближайтесь к гражданскому космодрому. - Голос диспетчера звучал взволнованно. - Вызываем клинику Ворринджера. Он выйдет на связь и зажжет сигнал. Приземляйтесь на изолированной территории клиники".

Сити-катастрофы не были неожиданностью. Под впечатлением успешного лечения ожогов Дрейка, Мартин Бранд послал в клинику доктора Ворринджера специалистов с заданием построить новые помещения, оборудованные под крупнейший центр космической медицины. Приземляясь, Дженкинс почти надеялся на успех.

Его тело онемело от четырех напряженных часов, проведенных у перископа, но признаки тошноты прошли. Чувство усталого умиротворения охватило его. Он старался убедить себя, что его наручный счетчик был просто не в порядке. А может быть, толстый свинцовый щит за рудной корзиной буксира защитил его тело, оставив открытой только руку с прибором.

Он не мог поверить, что умрет.

Клиника располагалась в длинном белом здании, сверкающем чистотой, изолированным в узком железном ущелье - одной из заброшенных урановых шахт. Отгороженная территория представляла собой колодец со свинцовыми стенами, где приземлялись пораженные радиацией в своих загрязненных радиоактивными веществами кораблях, таких, как "Прощай, Джейн". Красный сигнал фотофона клиники вел Дженкинса к месту приземления. Взволнованный голос спрашивал имена пораженных.

"Я назову их, - обещал Дженкинс, - но пока не сообщайте родственникам. Я сделаю это сам после того, как доктор Ворринджер поставит диагноз".

Он аккуратно посадил буксир в узкий колодец, подумав, что Роб Мак-Джи сделал бы это еще более умело. Служители в белых халатах быстро взошли на борт, внимательно прислушиваясь к предупредительным сигналам своих наручных счетчиков Гейгера. Они вынесли безжизненные тела, которые Дженкинс с трудом расположил в крохотных кабинах и узких трюмах.

Высокий чернобородый человек с острым взглядом - доктор Ворринджер ожидал в реанимационном отделении с белыми стенами. Ник понимал, что доктор был огорчен своим поражением в долгой борьбе за иммунитет человека к радиации.

- Они работали с сити? - спросил Ворринджер, глядя на ряд неподвижных тел, накрытых простынями, на белых кроватях. - Напоролись на тучу сити-пыли, да? И какой-то паникер взорвал аметиновую бомбу?

Дженкинс медленно кивнул. Он ничего не сказал о Лазарини и неизвестных налетчиках. Одного только намека на случившееся могло оказаться достаточно, чтобы нарушить шаткий мир Мандата. Он был искушенным политиком, но хотел как-то защитить дядю и его корпорацию.

Дженкинс называл имена пострадавших медсестре, которая выписывала им карточки, и наблюдал, как Ворринджер быстро ощупывал больных, прослушивал их через стетоскоп и хмуро заглядывал в зрачки через блестящий офтальмоскоп. Медсестры, не спеша, брали образцы тканей, делали анализы крови, готовили капельницы. Дженкинс подошел к бородачу и хрипло прошептал:

- Они будут жить?

- Анализы покажут. Ворринджер резко повернулся к нему: - А вы сами какую дозу получили?

- Индикатор показывал черное. - Дженкинс облизнул губы и с надеждой добавил: - Может, он был неисправен. Сначала меня тошнило, но теперь я чувствую себя нормально.

- Это ничего не значит, - отрезал бородач. - При поражениях пятой степени все чувствуют себя прекрасно, пока не потеряют сознание. Раздевайтесь, посмотрим.

У Дженкинса не было времени на лечение. Он даже не имел права умереть. Предатель Лазарини и неизвестные силы, поддерживающие его, готовятся распространить смертельный яд сити-войны по всему миру, и только незаконченный передатчик Бранда на пораженной Фридонии мог остановить их.

Какое-то мгновение он стоял, уставившись на бескровные тела людей, лежащих на койках так странно неподвижно. Дженкинс надеялся, что Ворринджер сможет вылечить их, чтобы они успели закончить генератор и запустить передатчик, - конечно, если смогут найти восемьдесят тонн драгоценного кондюллоя.

Но если Ворринджеру не удастся...

- Раздевайтесь, - повторил врач. - Покажите горло.

Дженкинс покорно разделся, лег, слегка дрожа, на узкую жесткую койку и укрылся тонкой простыней. Ворринджер ощупывал его, выслушивал грудь, осматривал горло и исследовал зрачки с помощью яркого луча маленького фонарика.

Одна медсестра наполнила шприц его темной кровью, другая протерла ему грудь холодным антисептиком и покрыла кожу бесцветной жидкостью, которая медленно приобретала окраску его тела. Когда они ушли, он сел и с волнением обратился к Ворринджеру:

- Ну что, доктор?

- Лечь! - рявкнул то. - Надо подождать результаты анализов, хотя мазь уже показывает, что вы хватили достаточно. Я поставлю вам капельницу. Иногда это помогает, но не следует ожидать многого.

Дженкинс неохотно лег. Он почувствовал жало иглы в руке и лежал час, наблюдая, как бледно-желтая жидкость капля за каплей проникает ему в кровь. Ему было холодно и немного подташнивало. Он был рад, когда сестра вытащила иглу и разрешила одеться.

Затем Дженкинс бесцельно бродил между кроватями, где лежали два гиганта Дрейка, длинный Андерс, малыш Роб Мак-Джи и другие, спящие в аметиновой коме. Он содрогался при мысли о том, что скажет молодым женам Рика Дрейка и Андерса, друзьям старого Джима Дрейка и Мак-Джи.