Мишура - Ольга Ярмолович

— Маму похоронили, и в один из вечеров, когда все уже легли спать, к моему закутку на печке пришла самая старшая сестра, Лида, ей тогда было уже девятнадцать. Она разбудила меня и спросила:

— Адочка, хочешь поехать со мной за приключениями?

— За хорошими?

— За разными, но точно лучше, чем остаться здесь пасти коров.

— Хочу с тобой!

— Тогда, малышка, одевайся как можно тише и выходи из дома, я жду тебя на улице, ― и она взяла меня под мышки и спустила с печки.

На улице ждала машина с выключенными фарами, она отвезла нас на вокзал, где поздно ночью мы сели на поезд до Ленинграда.

Как выяснилось, сестра давно готовилась уехать из отчего дома втихаря. Она не собиралась дожидаться, когда с БАМа вернется отец и начнет снова ее поколачивать и насиловать. Поступила в техникум, от которого ей дали общежитие. Ноша в виде меня, конечно, усложнила ей жизнь. Но она не хотела для меня того детства, которое досталось ей. Не знаю как, но сестра оформила на меня опекунство и мы начали жить вместе в маленькой комнате общежития.

К первому классу я была уже полностью самостоятельной: заплетала себе косички, варила куриный бульон и делала домашние задания. Я училась в восьмом, когда Лида объявила, что собирается замуж. Так мы переехали в коммунальную квартиру к Лидиному жениху Боре.

Ценность Лидиного поступка дошла до меня, когда я училась в выпускном классе и готовилась поступать в педагогический институт. Моя лучшая подруга Маша пришла в школу заплаканная, и на большой перемене в самом темном школьном углу шепотом рассказала мне, что ее изнасиловал отчим, но она боится сказать об этом матери, потому что та не поверит. После школы мы пошли к Лиде.

Маша долго рыдала на Лидиной груди, а Лида гладила ее по волосам и приговаривала:

— Да, я знаю, что это такое. Знаю, знаю. Это очень больно, но все пройдет, все наладится, с этим можно жить.

Потом мы пошли в больницу и в милицию.

Когда Машиного отчима вывели из подъезда, Лида посмотрела на него таким взглядом, какого я никогда прежде не видела, и сказала, будто выстреливая в него каждым словом, как пулей: «Кто ты такой, чтобы ломать жизни? Никогда не спущу такое с рук!» Мне кажется, снег таял под Лидиными ногами, когда она уходила прочь.

Я шумно вздохнула, словно сама стояла там, на заснеженном дворе у подъезда, и видела своими глазами эту сцену. Пришлось даже ущипнуть себя, чтобы вернуться в реальность.

— Вы сами выбрали себе профессию? ― спросила я.

— Лида выбирала. Она сказала, что педагог — это почетно. И добавила: ты так легко находишь подход к детям! Даже не думай, это точно твое.

А я и не думала. Я Лиде в рот смотрела.

Летом мы с Машей поступили в педагогический, и когда листья пожелтели, а у нас начались занятия, в моей жизни появился он. Вадим ― единственный мальчик на нашем курсе. Высокий, статный, он мечтал стать учителем истории, и все девочки томно вздыхали, когда он откидывал со лба свою пышную челку.

Со всего курса он выбрал меня. Цветы, знаки внимания, донести сумку до дома. Все ядовито шипели у меня за спиной, а я была счастлива. Я уже нафантазировала свадьбу, как нам дадут отдельную комнату в общежитии, как я рожу ребенка… словом, в голове у меня была вся эта ерунда, про которую думают девочки в восемнадцать лет.

Я училась уже на третьем курсе, а в отношениях с Вадимом ничего не менялось ― они будто заморозились. Я привыкла к нему, любила его, но дальше поцелуя в щеку за три года дело так и не пошло.

Однажды Вадим, как обычно, провожал меня до дома. Мы собирались вместе готовиться к зачету. Только на нашей коммунальной кухне почему-то сидел мой отец. Не пойму, как я его узнала, ведь лица, конечно, не помнила, а фотографий из отчего дома мы не забрали. Я, скорее, почувствовала, что это он. И сразу напряглась, как стальная струна. Вадим, кажется, тоже все понял без слов.

— Что, Олимпиада, не ожидала такой встречи?

— Что тебе надо?

— Пришел должок забрать. Я как-никак твой отец. Все здоровье на строительстве БАМа оставил, а жить мне теперь негде. Вы в моем доме жили, а теперь я в вашем поживу. Сейчас пойдем и ты меня к вам пропишешь.

Я настолько опешила, что до меня не сразу дошли слова Вадима:

— Она никуда не пойдет, это вы сейчас встанете, уйдете из этой

квартиры и забудете адрес.

— Ты чего, сосунок, себе позволяешь?

Все случилось очень быстро. У отца был нож, а Вадим оказался не из пугливых. Когда выбежали соседи, отец уже успел пырнуть Вадима. И снова на моих руках была теплая алая кровь.

Я почти ничего не видела от слез, когда Вадима увозила скорая. В этот момент домой вернулась Лида и поняла все практически с одного взгляда. Она не удержалась от того, чтобы влепить пощечину отцу, уже закованному в наручники. Такого удовлетворения на ее лице я не видела ни до, ни после.

Так нашу проблему под названием «отец» решил Вадим. Ему удалили селезенку, а отца посадили за рецидив: тяжкий вред здоровью он причинил не впервые. Через две недели Вадима выписали. Я отчетливо запомнила тот день, когда он вернулся в университет. С неба валил мокрый снег, а мы стояли в обнимку у входа в здание, не разжимая рук, наверное, целый час. Я плакала, и Вадим, кажется, тоже. Я не находила слов благодарности, но и без них было все понятно.

Боюсь, уже совсем поздно, пожалуй, на сегодня хватит?

Последняя фраза Ады вернула меня в реальность, потому что еще секунду назад влажный снег падал мне за шиворот, а я держала кого-то в объятьях и не могла отпустить. Я бросила взгляд на часы: стрелка близилась к полуночи, а меня ждала еще долгая дорога домой.

— Вы так реалистично рассказываете! Я совершенно не заметила, как пронеслось время.

— А вы очень чуткий слушатель! Я и не думала, что мои злоключения могут так кого-то захватить.

— Что ж, увидимся в следующую среду!

Весь обратный путь я думала, сколько же всего может вместить человеческая жизнь. Ада рассказала только самое начало, а слезы на глазах у меня стояли уже не раз. Судя по всему, это будут весьма увлекательные два месяца в моей жизни.

Через три дня я снова катила