Одолень-трава - Елена Ланецкая

— Ничего, мы тебя прощаем. Знакомьтесь, это Лопатоног, мой приятель, милейшее существо! — Кукой выступал, будто пава, красуясь перед Куторой. — Послушай, ты случайно не знаешь, тут поблизости белые кувшинки нигде не растут?

— Ах, эти феи! Вам надо обойти болото, там сразу за черничником будет ручей, а в нем их — тьма-тьмущая…

— Как же я позабыла! — сокрушалась Елена Петровна. — Ведь я же и вела вас к ручью… Надо же, с головой что-то, совсем: расклеилась…

Голова у бабушки Елены кружилась, сердце будто сжимали и дергали чьи-то невидимые ледяные коготки, ей с трудом удавалось делать вид, что она бодра и все хорошо по-прежнему…

— Не беда, бабуля, теперь они от нас никуда не денутся! — Ксюн помогла бабушке подняться, и все поспешили в черничник. А Лопатоног, почему-то снова смутившись, немедленно улизнул. Только его и видели…

За черничником ельник внезапно обрывался, и открывалось широкое, пахучее разнотравье. По траве, между кочек, путаясь в зарослях дикого чеснока, пробирался ручей. Чеснок склонял над водою свои цветы, качавшиеся под ветром сиреневыми звездочками. Ручей был так невелик, что даже Ксюн могла бы его перепрыгнуть, что она немедленно и сделала! Восторгам ее не было предела, ибо петлявшее русло ручья все заросло белоснежными водяными лилиями, от которых невозможно было глаз отвести!

— Ну вот и слава Богу! — Бабушка Елена попросила всех отойти чуточку подальше, а сама склонилась над цветами и принялась им что-то нашептывать. Потом, боясь повредить корень, осторожно нарвала целую охапку и поманила своих спутников. — Солнце скоро сядет. Возвращаться на дачу нельзя — мы ушли далеко, а цветы уже сорваны. Мы должны поспешить, пока они не завянут, ведь магическая сила — только в свежих кувшинках. У нас совсем немного времени: пока живы цветы, мы должны проникнуть в Вещий Лес.

— А разве нельзя без одолень-травы? — спросил Скучун.

— Почти невозможно. В лесу полно нечисти, как и повсюду, впрочем! Простого путника, грибника, к примеру, могут и не тронуть, а вот тем, кто, как мы, идет с тайной целью чью-то душу спасти — несдобровать! — Бабушка Елена любовно поглаживала длинные стебли, вода с них стекала ей на платье, но она этого не замечала и, наклонясь над цветами, разговаривала с ними и просила прощенья за то, что сорвала. Потом Елена Петровна умолкла, притихли и ее спутники. И первый прохладный ночной ветерок всколыхнул луговину.

— Пожалуй, придется нам заглянуть к Ивану Степановичу, — вздохнула бабушка Елена, — не ночевать же в лесу…

— Это, кажется, тот самый здешний лесник? — спросила Ксюн.

— Да, знакомый мой, сторожка его тут совсем непо… — да-леку… ох! — и с этими словами бабушка Елена, побелев, стала медленно оседать на траву.

— Бабушка! — Ксюн обняла ее, остальные в растерянности застыли на месте. Сиреневая звездочка чеснока запуталась в темных бабушкиных волосах… — Что же вы стоите, плохо ей! Ой, что теперь делать?… — заплакала Ксюн, поглаживая ледяные бабушкины руки.

— Тихо, Ксюн, не паникуй. Есть у нас с собой какое-нибудь лекарство? по-боевому распушился Скучун.

— Сейчас посмотрю. — Ксюн сбегала на полянку, где оставались их пожитки. В корзинке она обнаружила валидол, адельфан, еще какое-то лекарство с иностранным названием и пулей вернулась обратно.

Скучун положил бабушке под язык таблетку валидола, смерил пульс.

— Сердце, — сообщил он, — как сумасшедшее бьется. Ой! Пропало куда-то. А вот опять бухает, да неровно как…

— Это называется аритмия, — пояснил Старый Урч. — Давайте-ка все вместе перенесем ее на нашу полянку.

— Постойте… — тут бабушка Елена пришла в себя и приподнялась на локте. Идите-ка вон туда… — Она указала в сторону молодого сосняка. — Там сторожка. А я тут пока… Иван Степанович-то посильнее, он меня и перенесет. Дай-ка, Ксюшечка… — Елена Петровна приняла еще две таблетки и стала понемногу оживать.

Не слушая бабушкиных возражений, друзья все вместе подняли ее и понесли. Вскоре посреди папоротника показался одинокий домик с единственным оконцем. Там кто-то был — горел свет, и дым вставал из трубы. Лесник Иван Степанович, завидев гостей, всполошился, захлопотал, маленький, жилистый, юркий, и вскоре бабушка Елена уже лежала на печке, отогретая и порозовевшая, а хозяин отпаивал всех чаем с душицей. Необычному виду кое-кого из своих нежданных гостей он ни капельки не удивился, будто и не впервой ему были такие встречи.

Кувшинки поставили в трехлитровую банку с водой, и они сразу оживили простую избу с нехитрым холостяцким скарбом.

Наступила ночь. Измученная Елена Петровна дремала в полузабытьи, Кутора и Кукой заснули на лавке как убитые, лесник отправился на сеновал, а Урч с Ксюном и Скучуном устроили военный совет.

— Бабушку мучить больше нельзя, и так с нами намаялась… — заявила Ксюн. Это все я виновата: сначала напугала до смерти своей дурацкой выдумкой про отравление, потом вы как снег на голову, да еще это странное круженье по лесу… В общем, сплошное безобразие! Надо ей в себя прийти. А тут, по-моему, для этого самое подходящее место: лес, тишина, и никто не дергает…

— Пожалуй, ты права, ну куда ей в Вещий Лес! — согласился Старый Урч.

— Да-а-а, Вещий Лес… — Скучун задумчиво уставился в потолок, обхватив передними лапками пушистые коленки. — Знать бы еще, где он находится. Хоть бы примета какая, знак, а то ведь ничего…

— Может, у лесника спросить? — предложила Ксюн.

— Откуда он знает… Это же магический лес, помнишь, что бабушка говорила? Уж она-то бы наверняка знала о нем первая! Вообще бабушка у тебя просто чудо… Она на деда моего чем-то похожа.

— Ну да, еще чего! Ничего общего… Видела я твоего деда — зеленый и полосатый…

— Дурочка, я же не о внешности…

— Цыц! — шутливо прикрикнул Урч. — Нашли время спорить, похожа — не похожа… Скоро рассвет, нам дорогу искать пора — вот бы о чем поразмыслили. — Он приподнял занавеску на окне. — Да, зорька близко.

— Я сейчас… — Скучун вылез из-за стола и выскользнул за порог.

Глава VIII

Лес затаился на исходе ночи, все еще пугающий, темный. Ни одна звездочка не выглянула с высоты, все заволокло мглою. Во тьме ничего нельзя было разглядеть, и только в лесу, чуть поодаль, угадывался силуэт дерева, стоящего особняком, — скорее всего громадного дуба. Его еле-еле высвечивала блеклая полоска зари.

Скучун спрыгнул с крыльца и побежал к одинокому дереву. Мокрые, холодные одуванчики, заполонившие тропинку к лесу, немного отрезвили нашего героя, мечтавшего своими глазами взглянуть, как светает! И хоть желание вернуться в натопленный домик сразу же появилось в его зеленой головке, лапы уже сами несли вприпрыжку вперед, едва успевая проскакивать между деревьями, выраставшими в темноте прямо перед носом.

Скучун так разбежался, что по инерции чуть не рухнул вниз с высоты, оказавшись над крутым, глубоким обрывом. Отчаянно взвизгнув, он уцепился за корень дуба, нависшего над пропастью, и замер, окаменевший…

Перед ним открылась такая ширь, такой простор, что у маленького подземного жителя, выросшего в тесных лабиринтах Нижнего города, от изумления чуть не разорвалось сердце!

Внизу, под песчаным откосом, текла величавая тихая река, у дощатой пристани приютились на воде две лодочки, казавшиеся сверху игрушками. А за рекой, на другом берегу разметался зеленый луг, такой необъятный, такой вольный и радостный, что мог он поспорить с простором небесным… Луг уже умывался в лучах первой зорьки, и под золотыми лучами потихоньку проявлялась лазурь на сыром, сером небе.

Несказанная светлая зорька улыбалась так ясно, так просто, как только младенец умеет! Вставало солнце: исходящая от него неуемная радость затопляла пойму. Скучун зажмурился, и вдруг словно брызнуло откуда-то мириадами птиц, стаей рванулись они над рекой, будто кто-то рассыпал их целую пригоршню, чтобы загомонили резким рассветным кличем: «За-ря, за-ря, за-ря!»

Скучун весь дрожал от переизбытка чувств, еще никогда не испытанных, незнакомых. И казалось: хоть все это он видит впервые, но и река, и чистое дыхание луга, и ставшая уже малиновой зорька всегда были с ним — родные и близкие… Он так любил сейчас этот луг, и эту золотистую дымку над ним, он любил их всегда, — еще не зная, не видя! И весь расцветающий зеленый простор — был его простор, Скучуна, и вся живая, необъятная жизнь сейчас улыбалась ему и говорила: «Ты мой!» и сияла так ясно для него одного… И вот этого мига взаимной любви его с миром он ждал, мечтал о нем, туманно, неосознанно, не отдавая себе отчета — о чем же мечтает… И знал он, что видел уже все это когда-то давным-давно, быть может, еще до рождения, и с тех пор томился по однажды пережитому счастью… А может, душа его когда-то обитала здесь, кто знает? Она ликовала теперь, и Скучун протянул к этому простору свои лапки, он готов был спрыгнуть с кручи, чтобы соединиться с ним… Он хотел оказаться там, на лугу, и в прозрачной воде, и в лесу, и в небе, и сразу везде! Только маленькое зеленое тельце мешало душе его осуществить свою несбыточную мечту.