Король долины - Клиффорд Ирвинг

— И как ты собираешься брить моих клиентов, если из тебя самого кровь хлещет, как из свиньи резаной? — спросил он, и зеркало вздрогнуло от звуков его баритона.

Джордж Майерc, маленький запуганный человечек, робко улыбнулся и принялся торопливо править свою бритву. Первым его клиентом был Сайлас Петтигрю, а он всегда являлся вовремя.

Петтигрю вошел в пять минут десятого, невнятно хрюкнул «доброе утро» и закрыл глаза, как только его усадили в кресло. Единственными звуками, нарушавшими тишину раннего утра, было жужжание мух, шлепание бритвы Джорджа по твердой коже ремня да басовитое пыхтение Толстого Фреда, который, оседлав крохотную табуретку, сонно глазел сквозь стекло витрины на главную улицу, освещенную мягким утренним светом. Легкий ветерок поднимал облачка пыли и гонял по деревянным тротуарам перекати-поле. Грязные лужицы от подтаявшего снега были подернуты рябью и напоминали ребра изголодавшегося человека. Солнце взобралось повыше на восточном небосклоне и превратило уличную пыль в золото. Старый индеец-навахо сидел на краю тротуара перед платной конюшней, опустив голову на колени, покрытые коркой бурые большие пальцы ног медленно и ритмично двигались в пыли. Он обретался в городе, сколько люди помнили, кормился подачками добрых людей и случайными заработками. Единственным близким ему существом была тоненькая слепая девочка-полукровка; сейчас она сидела, съежившись, под его драным красным одеялом. Никто не знал, откуда появилось это дитя…

Толстый Фред хрюкнул. Посредине улицы шагом ехали два всадника, низко надвинув шляпы, чтобы прикрыть глаза от ярких солнечных лучей, бьющих наискосок. Толстый Фред сонно наблюдал за ними.

Они остановили лошадей перед парикмахерской, перекинулись несколькими словами, потом один слез с лошади и перешел через улицу. Глянул на полосатый шест и открыл дверь. Оглядел всех по очереди быстрым, внимательным беспокойным взглядом. — Сеньор Рой?

Толстый Фред и Сайлас Петтигрю и глазом не моргнули. Джордж Майерc на мгновение отодвинул бритву от щеки Петтигрю, дружелюбно улыбнулся и начал объяснять:

— О, конечно… Он живет…

Петтигрю приподнялся в кресле и выругался.

— Ты что, зарезать меня хочешь этой бритвой, парень? Кончай размахивать ею у меня над ухом, слышишь?

Он немного повернулся крупным телом в кресле и через плечо мексиканца поглядел на улицу. Резные изукрашенные двери салуна слегка покачивались на утреннем ветру.

— Так ты ищешь Гэвина Роя? — спросил Петтигрю.

— Си, сеньор. [9]

— Не знаю, где он сейчас может быть. Но ты можешь спросить в салуне. Он сейчас как раз мог туда зайти — выпить на ходу рюмочку. А если его там нет, так парень, что за баром стоит, скажет тебе, где его найти.

Мексиканец наклонил голову, улыбнулся и прошептал:

— Грациас, сеньор. [10]

Он вышел на улицу и подождал, пока его компаньеро [11] сойдет с лошади. Потом они привязали лошадей у коновязи. Поправили поля своих сомбреро, поглядели вдоль улицы вправо и влево и медленно направились к салуну.

Джордж Майерc запротестовал:

— Слушайте, но ведь Гэвин никогда не пьет там с утра, мистер Петтигрю! Вы ведь прекрасно знаете…

— Ага, мы знаем, — перебил его Толстый Фред, положив ему на плечо толстую руку. — А теперь заткнись, Джордж…

Он подошел к окну.

Братья Чавес вошли в салун и быстро выпили по две порции текилы [12]. Это были парни с оливковой кожей, лет по двадцать с небольшим, с красивыми черными бровями и темными глазами. Старший, Хавьер, похлопал ладонью по стойке и спросил бармена Чарли Белла, где они могут найти некоего сеньора Роя.

Чарли Белл покосился направо, им за спины, и парни повернулись вслед за его взглядом. В дальнем углу салуна, укрывшись в тени, спокойно сидел Эдвард Дж. Риттенхауз в неизменном траурном наряде, пил свою утреннюю чашку кофе и задумчиво жевал чайный бисквит. Он осторожно, без малейшего звука, поставил чашку на блюдце, смахнул крошки с фалд своего сюртука и только после этого поднялся. На груди у него была пятиконечная оловянная звезда, которая тускло блеснула в неярком свете внутри помещения, когда он вышел из тени и оказался в полосе солнечных лучей.

— Сеньор Рой?

— Нет, я не Гэвин Рой. Я — шериф Риттенхауз. Ну, парни, а вы кто такие?

Братья Чавес обеспокоенно переглянулись, прежде чем назвать свои имена. Риттенхауз прищелкнул языком.

— Так я и думал, — твердо сказал он. — Так вот, ребята, мне очень жаль, но этот город для вас закрыт. Прямо с этой минуты. Простым английским языком говоря, вы тут люди нежелательные. А на вашем собственном языке — в а й а н [13].

Братья снова быстро переглянулись.

— Порке [14]? — спросил Хавьер.

— Потому, что я так сказал, а я — это закон.

Парни все еще колебались.

— Это свободная страна, — сказал Хавьер.

— Свободная или не свободная, но вы умотаете отсюда, прежде чем я досчитаю до пяти. И учтите, ребята, я не шучу.

Братья Чавес оставались в нерешительности, пока шериф не досчитал до трех. Они не рассчитывали, что столкнутся с законом в такой глухой долине. Ну что ж, можно будет попытаться в другой раз. Они прочитали это в глазах друг у друга, и Хавьер кивнул Эрнандо. Они опустили головы, повернулись и вышли за дверь. Резко звякнули шпоры в хрупкой утренней тишине.

Риттенхауз последовал за ними, заслонив рукой глаза от солнца, которое выглянуло над крышей платной конюшни и отразилось в уличных лужах. Он смотрел, как братья садились на лошадей, и глаза его сузились, превратившись в тонкие черные линии, будто проведенные чернилами. Он понял взгляды, которыми они обменялись. Он прошел несколько шагов направо, к середине улицы, так что солнце теперь было у него за спиной и светило прямо в глаза всадникам. Он прочистил горло и позвал их.

— Эй, слушайте, Чавесы!

Хавьер и его брат Эрнандо повернули лошадей и прикрылись руками от яркого зимнего солнца так же, как это недавно сделал Риттенхауз.

А он печально покачал головой:

— Я так считаю, что все вы, рожи чумазые, просто слабы в коленках от природы.

Мексиканцы смотрели на него так, будто не поняли этих слов.

— Я говорю, оба вы обмочились со страху.

Они все еще смотрели.

— Я написал в молоко твоей матери! — сказал Риттенхауз по-испански.

Теперь они поняли — у них начали изменяться лица, красивые брови поднялись, глаза расширились; правые руки, поднятые ко лбу, начали опускаться — а левыми они натягивали поводья, сдерживая беспокойных лошадей… а тем временем Риттенхауз уже выхватил оба револьвера из кобур, прикрытых полами сюртука. Он выстрелил дважды еще до того, как братья Чавес успели коснуться серебряных рукояток своих «Кольтов». Пуля из его правого револьвера пробила висок Хавьера и сбросила его с лошади. Он ударился о коновязь и соскользнул на тротуар. Эрнандо с простреленным животом крутнулся в седле и выкрикнул ругательство по-испански. Его лошадь поднялась на дыбы и поскакала легким галопом вниз по улице, по направлению к парикмахерской. Прямо напротив полосатого шеста ноги мексиканца выскользнули из стремян, и он свалился с седла, упав в лужу талой воды. Он поднялся на четвереньки, его начало рвать кровью. Риттенхауз быстро подошел к нему, приставил один из «Кольтов» к виску и милосердно спустил курок.