Барби играет в куклы - Ирина Алпатова

После того как следы тайной трапезы были тщательно уничтожены, хотя чего уж там после нас было уничтожать, я решила все-таки выяснить:

— А почему ты меня Семёном назвала?

Короткие черные бровки встали домиком, мол, неужели непонятно.

— Ну дак ты Ксения, да? Значит, Сеня или Семён, если коротко. Не Ксюшей же мне тебя звать.

Действительно, если коротко… И уж конечно не Ксюшей, хватит с меня тетки.

Моя непосредственная гостья снова потянулась к Долли, а у меня даже что-то сжалось внутри. Сейчас начнет спрашивать: неужели я все еще в куклы играю, ну или что-нибудь в этом роде.

— Не, вообще классный прикид, я похожую юбку тут у одной видела. — Галоша пустилась в долгие описания, но я поняла главное — она очень даже одобряла Долли и ничего такого спрашивать не собиралась. И я расчувствовалась, достала остальные Доллины наряды и смотрела, как Галоша сосредоточенно наряжает мою красавицу.

И вот тут-то я и попалась.

— А этот, Полковник, он тебе кто?

Галоша заправила за ухо длинную немытую прядь и снова усердно засопела над куклой, но нашей недолгой идиллии пришел конец. Вот еще один вопросик, на который мне ни разу не приходилось отвечать. Полковник он и есть Полковник.

Я смотрела на острый Галошин нос, собранные в бантик губищи — и чего лезет с дурацкими расспросами? Галоша истолковала наступившее молчание по-своему и предложила собственный вариант ответа: "Отчим что ли?".

Видимо, в тот момент я вошла в ступор, потому что упорно продолжала молчать. А всё потому, что в моей голове точно молот бухнул: а что если и правда отчим?! Тогда многое можно было бы объяснить, вот только присутствие сопящей Галоши ужасно мешало, не давало сосредоточиться, насморк у нее что ли? Уж очень неожиданной оказалась идея, и почему я сама ни разу об этом не подумала? Галоша между тем оторвалась от своего занятия и вопросительно зыркнула на подследственную. Дался же ей Полковник…

Кажется, я издала какой-то писк, смысл которого мне и самой был не понятен, и судорожно дернула плечом. Ну вот, теперь Галоша окончательно прекратила возню с Долли и в упор уставилась на меня своими глазищами. Ишь, вытаращилась, "это чтобы лучше тебя видеть, дитя мое".

— Не знаю, — брякнула я, потому что в этот момент и в самом деле ничего не знала. А эта приклеилась как банный лист, как репейник вцепилась:

— Не, ну как это не знаешь?

Галоша смотрела на меня будто на сумасшедшую, ну и наплевать.

— Он к тебе лезет?

Лезет?! Ну да…, пожалуй, я могла бы сказать, что Полковник ко мне лезет: периодически начинает учить жить — нужно четко ставить перед собой жизненные цели; время от времени контролирует мою походку — ты опять сутулишься, плечи нужно раз-з-звернуть! Даже тупому ясно, что педагог в нем просыпается, когда у самого дела не клеятся, и ему нечем заняться. Конечно, лезет. Но что-то в выражении глаз Галоши, в тоне каким был задан вопрос, меня остановило — она имела в виду явно другое, неизвестное и темное. Галоша так и поняла и решила пояснить:

— Не, Семён, ты чё, совсем рехнутая, не понимаешь? Ну он к тебе пристает в смысле койки?

Хорошо, что я сидела, и то так резко отпрянула от Галоши, от ее ужасных вопросов, что очки соскользнули с вдруг вспотевшего носа и упали на пол. Я неповоротливой гусеницей сползла вниз и принялась усердно искать потерю, слепо тычась то в покрывало, то в острые Галошины коленки и никак не могла ничего отыскать. Вообще-то не настолько уж я плохо видела в полуметре от носа, но вылезать мне решительно не хотелось. А что если заползти под кровать и сделать вид, что застряла, да так, что вовеки не вытянуть? И ждать, пока Галоша уйдет и унесет свои кошмарные предположения. Приперлась, понимаешь…

— Да вон они, вон, — Галоша со своего насеста руководила поисками, как ни в чем не бывало.

Вот ведь невезуха. Пришлось все-таки выныривать из укрытия и являть дорогой подруженьке свою пылающую несчастную физиономию. А Галоша как раз изменила позу, и как раз перед моим носом оказался ее рваный чулок. Из дырки нахально торчал большой палец с накрашенным, между прочим, ногтем.

— Так пристает или нет? — Галоша продолжила точно с того места, на котором мы остановились. Я отчего-то уставилась на Галошин палец — он вращался, будто маленький локатор: жду ответа, жду ответа….

— Нет, нет… — я замотала головой так, что она чуть не отвалилась, и треклятые очки снова съехали на кончик носа.

— Тогда, значит, не отчим, — авторитетно заявила Галоша. — Если бы отчим, тогда бы точно лез. Я одному кружкой по морде заехала, потом неделю у ребят отсиживалась. А мать на меня же еще и наорала, сама, говорит, сука, подставляешься.

Я во все глаза смотрела на Галошу, на ее сальные волосы, на большой рот. Она… одному кружкой…, то есть их было много, этих ужасных опасных мужиков, которые назывались таким же опасным словом отчим. И все они тянули свои грязные лапы к Галоше, и она с ними воевала, и мать называла ее грязным словом, а Галоша как-то со всем этим жила и вот сейчас наряжала Долли.

— Но я не врубилась, этот твой… ну Полковник, он тут, а мать чего?

Она, видите ли, не врубилась, а я что ли врубилась. Нет, маму я понимала, или почти понимала. А вот если взять Полковника, то да… Отчего-то стала вдруг ужасно горько во рту. Надо было Галоше припереться со всеми своими отчимами, кружками, вопросами, и я соврала, причем неожиданно для самой себя.

— Мне про это говорить нельзя, понимаешь? Совсем нельзя, — я смотрела на Галошу почти с отчаянием. Потому что для этой идиотки слово "нельзя" не существовало, и теперь она готовилась выпить из меня всю кровь вместе с несуществующей тайной. Вон и пасть свою разинула, и вся превратилась в огромный вопросительный знак.

— Мама за границей…, у нее особая работа…, задание. Ну понимаешь? — я сама уже не совсем себя понимала. Еще чуть-чуть, и придется пересказывать ей какой-нибудь фильм про разведчиков. Так и есть, Галоша с вытаращенными глазами придвинулась ко мне почти вплотную и выдохнула: "Ну!? НУ!". Разнукалась тут.

Подумать только, сумасшедшая фантазия еще только чуть забрезжила у меня в голове, а Галоша уже поняла и… почти поверила. Зато как-то сама собой построилась цепочка: мама за границей на задании, а Полковник при мне, ну вроде как охрана… Присматривает он за мной то есть. Галоша все-таки растеряла не весь разум и напряженно шевелила этим своим голым пальцем — думала. А я именно на него и таращилась, ждала результата Галошиных раздумий. Сейчас она как захохочет, а потом опозорит меня на весь класс, да что там класс, на всю школу. Но подруга к окончательному выводу так и не пришла. Пока. Я сильно подозревала, что решающим голосом "за" стал сам Полковник. Ведь зачем-то он присутствовал в моей жизни.