Инквизиторы космоса - Йен Уотсон

— Изобразить свою геральдику с максимально возможной точностью на этих священных костях является исключительной привилегией Командира нашего братства, — объявил Реклюзиарх.

Несмотря на это, на костях оставалось еще довольно много свободного от гравировки места.

Традиция имела тысячелетнюю историю, а за тысячи лет сменилось много командиров…

Какая бездна времени — и долга.

Все же на кистях Дорна имелось еще достаточно места для собственной геральдики будущего командира Лександро Д'Аркебуза…

Каждого из новопосвященных Реклюзиарх помазал елеем, сделав на лбу отметку святым маслом. Потом он начал читать литанию о костях отдельных людей и о воинах, командовавших крепостью-монастырем во славу Императора.

— Думайте об этом каждый раз, когда переплетаете пальцы! Помните, что когда бы вы не сжимали в кулаке оружие, эти имена всегда присутствуют в вашей железной хватке и придают вашему удару твердость алмаза, силу всех сыновей Дорна! По правую руку от вас, начиная от первой пястной кости: господа Бронвин Аберморт, Максимус Теин, Кальман Флоден-сборг, Проксимальная фаланга большого пальца: Амброзии Спектор…

Литания продолжалась, как во сне.

Пожалуй, наиболее странным талисманом, тем (хотя, может быть, было бы точнее сказать теми?..), который заставил посвященных более остро почувствовать свое единение с Кулаками, был тот, что хранился в длинном склепе под Реклюзием. Туда можно было попасть только по спусковой шахте, в которой сгорел бы любой, кто не имел под кожей черного защитного панциря.

Там, внизу, пол из адамантия был испещрен тонкой вязью цветных канальцев, стереть которые не могли даже обутые в ботинки ноги. Нанесенный рисунок походил на космическую карту, и вдоль всех этих канальцев имелись маленькие вмятины, обозначавшие отпечаток большого пальца воина Кулака, каждая из них была отмечена собственной руной. На одном конце этой, на первый взгляд, таинственной карты или расчерченного для игры поля стоял огромный сосуд из пласкристалла, наполненный доверху чем-то, что поначалу показалось похожим на коричнево-желтоватые, налитые кровью глазные яблоки.

Каждый из шариков увековечивал очередное посвящение группы бывших кадетов. Эта традиция насчитывала тысячелетия. Шарики были слеплены из расплавленного янтаря с вкраплением кровавого питья из сосуда Рогала Дорна. Реликвию эту на протяжении многих эпох оставляли реклюзиархи каждой эпохи, естественно, что и форму янтарю тоже придавали они.

На противоположном конце покрытого гравировкой пола стоял второй такой же по величине сосуд, наполненный шариками более темного цвета. Изготовлены они были, по всей видимости, из другого секрета, выделяемого организмом, смешанного с расплавленным янтарем при посвящении в третью ступень Братства.

Для какой священной игры был расчерчен пол? Какой таинственной ворожбой здесь занимались? Какие гороскопы могли составляться в этом склепе? Какое колдовство, какие тайные силы были здесь задействованы? Посвященные уже догадались, что у Братства имелись секреты, о которых не упоминают за пределами Реклюзия, — тайны из тайн, о существовании которых им самим лучше бы не знать.

Теперь они чувствовали себя связанными с Братством органическими связями, словно представляли единый организм.

На закуску в качестве завершающего штриха к торжественной и таинственной церемонии посвящения они были приглашены стать свидетелями дуэли…

На Арене Ограничений встречались двое боевых братьев, которые прежде провели некоторое время в затворничестве Солитория. Место для поединков представляло собой высокий зал с голыми сводами, выкрашенный в темно-синий цвет со стилизованными изображениями красных как кровь молний. Металлический пол походил на шахматную доску этих же цветов. На красном и на синем квадрате на сверкающих стальных блоках стояло по паре черных кожаных до колен сапог. Вдоль стен на крючках висели старинные шпаги, рапиры, сабли и кинжалы, а также каменные кружки, украшенные двуглавыми орлами, свастиками и клыкастыми кабаньими головами.

На приподнятых над ареной креслах с аналогичными кружками в руках, принесенными сервами, сидели с десяток братьев, пришедших полюбоваться на поединок. Будущие скауты уселись на высокие скамьи. Им, как и старшим товарищам, тут же подали кружки с горьким пенящимся пивом, крепость которого благодаря своим желудкам Преомнора они едва успеют прочувствовать. Рядом с аппаратом для регистрации ударов, сделанным в виде морды гигантской летучей мыши-вампира со светящимися красными глазами, сидел третейский судья в плаще и шлеме, прикрывавшем большую часть лица для сохранения анонимности. Уши машины служили ультразвуковыми антеннами, которые улавливали каждое движение на арене.

Белене и Тандриш, сидевшие по левую сторону от Лександро, в тосте соединили с ним бокалы.

— Вы помните вкус джулепа Шартрез со льдом и мятой? — спросил Лександро, в котором пиво возбудило воспоминания о былой жизни.

— Конечно, нет, — ответил Веленс. — Откуда? Что, тебе это напоминает об утраченной роскоши?

Тандриш ядовито заметил:

— Может быть, Лександро воображает, что, став офицером, сможет вернуть свои потерянные привилегии. Насколько я слышал, лорд Пью так презирает чувственные удовольствия, что даже подвергся удалению своих вкусовых сосочков. У него даже принятие пищи — это пост для ощущений.

Белене кивнул, словно состоял с Тандри-шем в заговоре.

— Таким образом, не предавая огласке, он покарал себя, потому что во время одной страшной кампании погибли сто семьдесят космических десантников, а сам Император, как известно, не имеет ни обоняния, ни осязания.

— Я уже не раз размышлял на эту тему, — протянул Лександро. — Если это было сделано без огласки, то как люди могли узнать об этом? Так появляются легенды.

Неужели после нескольких лет воздержания он захмелел? Или в этой пустой пьяной болтовне пытался самоутвердиться старый сардонический Лександро? Или так влияло на него извращенное чувство радостного единения со своими собратьями из Трейзирра. А может быть, все это происходило в его воображении, как тогда, в его бытность среди Великолепных Фантазмов, когда он наблюдал за сражением рабов, живых марионеток, за веревочки которых дергали зрители?

— Остерегайся богохульства, — в шутку ехидно посоветовал ему Веленс точно так же, как однажды посоветовал ему Лександро.

Вдруг ни с того, ни с сего Лександро свободной рукой схватился за запястье Веленса и сжал его с такой силой, что кости не выдержали бы, будь это обыкновенный человек. Понял ли Лександро свою ошибку? Как мог он на минуту принять Тандриша и Веленса не за тех, кем они были? В его глазах горел свет Рогала Дорна.

— Никогда даже в шутку не обвиняй меня в богохульстве! Кулак должен быть точен в выражениях. Точен до скрупулезности. Вот в чем состояла суть моего замечания. Что касается моего предыдущего замечания, то я просто попытался быть фамильярным. В качестве любезности.

— Действительно напрасно, — согласился Веленс. — Поскольку с первой минуты ясно, что ты выше от рождения. А теперь, не будешь ли ты так любезен, убрать свои руки?

Лександро рывком убрал руки. Могло показаться, что он даже не понял, что произошло.

— И еще, — вставил Тандриш. — Такое впечатление, что ты склонен устраивать дуэли без достаточного повода.

Лександро уставился на Тандриша каким-то бездумным взглядом. Это был взгляд человека, который смотрит сквозь своего собеседника куда-то вдаль, на какое-то воображаемое сияющее солнце.

— Я с Дорном, — пробормотал он.

В его груди теперь билось два сердца? А разума у него тоже теперь было два? Один принадлежал бывшему обитателю верхнего уровня и теперь пытался схорониться за новым разумом космического Кулака? Как будто загипнотизированный, парализованный, он все же злокачественно не хотел преобразовываться… и порой даже исходил ностальгией?

— Так ты тоже станешь легендой?

С этими словами Тандриш резко поднял свою кружку и, как заправский выпивоха, со смаком отхлебнул. К ним немедленно подкатил серв и услужливо вытер расплескавшуюся жидкость.

Лександро ничего не сказал. Он все еще продолжал видеть перед собой бросавшее уже последние отблески сияние, недоступное больше ничьему взору. В его задачу сейчас входило побороть эмоции, разбуженные пивом. Потом он переключил внимание на поединок, который должен был начаться с минуты на минуту.

Дуэлянты поднялись на металлические блоки каждый со своей стороны и надели дуэльные сапоги, закованные в тяжелую сталь. Обнаженные до пояса, они играли буграми мышц, на которых были едва заметны операционные шрамы, оставленные десятки лет назад. Только глаз, оснащенный оккулобным органом, был способен различить следы хирургического вмешательства, сформировавшего тело, благодаря чему они и стали космическими десантниками. Тончайшие розовые вены, пронизывавшие их мускулистую, крепкую как камень плоть, придавали телам фактуру золоченого мрамора с прожилками, который мог стать желто-коричневым, а при необходимости и черным как смоль. В глаза дуэлянты вставили защитные линзы.