Инквизиторы космоса - Йен Уотсон

Д'Аркебуз передвигался, передразнивая их движения. Он тоже пригибался и выписывал эллипсы. Возможно, одного этого уже оказалось достаточно, чтобы ввести их в заблуждение, несмотря на то, что одет он был не в шелка, а в подбитый защитной тканью комбинезон.

Может быть, каким-то волшебным образом, копируя их суть, он впитывал в себя их сущность? Впитать, поглотить и распознать — означало разрушить.

Или он стремился попасть под обстрел, чтобы проверить, сможет ли сражаться, продырявленный шурикенами?

Ереми пригнулся и, несколько успокоившись, огнем из молниемета начал поливать стройные подвижные фигуры на роликах. Ствол его оружия почти не двигался, когда из него с шипением вылетала раскаленная добела молния. Только по воле случая ему удалось поразить одну из стремительно перемещавшихся мишеней. Молния буквально разорвала несчастного на части. Шелк его наряда вздулся и распался на клочья. Его плоть и кость раскрылись как созревший бутон, явив миру кроваво-красный цветок с белой сердцевиной, лепестки которого почти тотчас облетели. Остальные молнии уходили мимо, в черноту ночи, или попадали в гладь стек-лосплава.

Тем временем Д'Аркебуз, кружа и петляя, выписывая зигзаги, продолжал на дороге свой импровизированный танец на льду. Каким-то образом ему удалось перенять чужую манеру держаться и телодвижения, потому что, когда он выстрелил…

Сержант Юрон доверил Д'Аркебузу тяжелый молниемет, который мог выпускать как серии, так и одиночные заряды смертоносного разрывного огня.

Этот выстрел он произвел в самый нужный момент, совершенно неожиданно для Ере-ми и для самих скейтеров — за долю секунды до того, как перемещавшиеся по параболе шу-рикенометатели начали сбиваться в группу, подобно тому, как космические тела образуют планетные скопления.

Был ли причиной их сосредоточения в одном месте танец Д'Аркебуза, его странное поведение, вызвавшее их непроизвольное внимание, заставившее забыть о своем назначении?

Снаряду достаточно было поразить только одного из скейтеров — главным, собственно, было попасть в цель, а не промазать, что могло бы произойти без точного прицеливания. Оружие его, бесспорно, могло продолжать выпускать одиночные снаряды, но, выпустив одну очередь, он уже не смог бы дать вторую, не перезарядив молниемет, что грозило смертельной для жизни паузой…

Время для Ереми словно остановилось, когда он увидел, как Д'Аркебуз нажал на спусковой крючок, потому что на сто процентов был уверен, что Д'Аркебуз пошлет огонь в никуда.

Оружие, честью пользоваться которым был удостоен Д'Аркебуз, относилось к древним видам вооружения и имело историческую ценность: позолоченные панели ложа, с выгравированными на них письменами религиозного содержания. Приклад украшали полоски, вырезанные из рогов какого-то редкого воинственного животного-самца, предохранитель был сделан из перламутра. Не одно поколение ремесленников с любовью обслуживало и боготворило его. Ереми страшно завидовал товарищу.

Желание прикоснуться к такому изумительному шедевру военной техники было вполне естественным для бывшего техна. Держать его сейчас должен был он, бывший техн! Тех-ны обладали почти генетическим пониманием древних устройств, переданным им с молоком матери. Они умели с ними обращаться, умели их ремонтировать, они знали нужные литании, которые следовало при этом произносить.

И все же именно Д'Аркебуз вернулся в том жутком, страшном Тоннеле Ужаса, разве нет?

В грудь скейтеру вонзился кристаллический снаряд и взорвался там. Острые, как бритвы, иглы шрапнели разлетелись во все стороны. Не осталось ни одного скейтера, который не получил бы своей порции концентрированной кислоты и нейротоксинов, окутавших их едким нервно-паралитическим туманом.

Под воздействием его паров шелк и кожа распадались и исчезали, словно съеденные разъяренной молью. Извиваясь в конвульсиях, фигуры скейтеров падали одна за другой. Их крутило и корежило, изгибая в самых немыслимых направлениях.

Ереми, Тандриш и Акбар уложили остальных скейтеров, тех, которым удалось избежать кристаллических осколков и воздействия ги^ бельного облака, тех, которых шок застал врасплох.

Д'Аркебуз стоял на месте не двигаясь. От его фиглярства не осталось и следа. Теперь, застыв в высокомерной позе, он предоставил возможность действовать своей челяди. Пусть они расправятся с остатками некогда элегантного отряда.

— Ты поступил опрометчиво, — крикнул Ереми. — Тебе повезло.

— Я был благословен, — беззаботно отозвался Д'Аркебуз и рассмеялся.

Ереми бросил косой взгляд на сержанта в ожидании, что тот пожурит Д'Аркебуза, но Зед Юрон одобрительно кивнул.

Теперь путь, спиралью уходивший в каменное чрево города Саграмосо, был свободен и словно приглашал их.

— Настало время шмонать город, — взвыл Тандриш.

ГЛАВА 8

Биффа охватило радостное чувство. Паук на его лице коварно улыбался. Раздвинутые в усмешке губы обнажили его острые, желтоватые, как слоновая кость, зубы. Выказывая нетерпение, он взад и вперед гонял между зубов слюну.

С его точки зрения, ничего не могло быть лучше, чем шмонать город.

В клевых городских зонах до прибытия скаутов никак нельзя было усечь, что идет война. «Пес, — мысленно сказал себе Бифф, — нельзя скатываться до жаргона подземелий, только потому, что ты так тащишься. Потому что так возбужден», — исправил он себя.

Во-первых, это недостойно Рогала Дорна, его воина и посланника. Во-вторых, это недостойно той новой личности, которой стал Бифф. В-третьих, это дало бы Д'Аркебузу повод снова смотреть на него сверху вниз.

Веленсу, возможно, и нравятся муки… мазохизма, в отношении Д'Аркебуза. Экс-техну может быть радостно терпеть боль мелких унижений, наверно, именно в этом выражается дефект пересаженного ему гена, о чем их предупреждали. Но у Биффа Тандриша все по-другому.

Бифф — такое основательное имя, разве нет? Но сам Бифф никогда не был основательным, даже там, в глубинах невежества подземного города Трейзиора. Тандриш, на его взгляд, звучало как куча дерьма. Бифф был тем, кто колошматил кучи дерьма. Это вполне подходило для грязного бродяжки, жившего на мусорных отбросах муравейника, питавшегося за счет его вонючих экскрементов и грызшегося за это право с себе подобными.

Имя обладало определенной магией. Слова молитв заставляли работать машины, и никто в этом не смел усомниться. Так было и с ним, пленником своего имени, возможно, так было и с Д'Аркебузом…

Нет. Исключено.

— Ты наградила меня своей грязью, Вселенная,

— обратился он к космосу,

— а я превращаю ее в золото. А другие твои частицы

— в осколки, — со злобной ухмылкой добавил он.

Эти осколки были той жертвой, которую он приносил своему личному богу Преобразования. Хотя в этом не было ничего ценного, ничего высокого, ничего, как у Д'Аркебуза. Все же Бифф ощущал контуры какого-то примера, который в конце концов должен был когда-то постигнуть в полном объеме. Ему предстояло открыть паутину, сеть созидания и разрушения, которую должен был узнать паук на его лице, и научиться ориентироваться в пространстве, чтобы прибыть — куда? К собственному сокровищу, к самому себе, полностью преобразованному. Как? Пройдя горнило священной войны.

Тогда имя Бифф будет означать нечто в действительности особенное. И кто-то вырежет его на адамантии монумента.

Если подняться вверх на несколько уровней, там теперь будет середина дня. Хотя обитатели города Саграмосо к сиянию дневного светила относились с каким-то непонятным пренебрежением, ограждаясь от него исполинскими, перекрывавшими друг друга зонтами черного стекла. Когда вулканы сдерживали свое зловонное дыхание и не засоряли воздух пеплом, белое солнце нещадно выжигало лавовые равнины, по которым в сторону востока горячий ветер гнал тучи пыли. Он дул всегда на восток, к Течению Смерти. Так называлось мелкое море, лишенное жидкости.

Пресытившись террором, отряд Россомах готовился отойти ко сну в одном из огромных мрачных и пыльных подвалов из стеклосплава, битком набитом окаменевшим воинством лавовых фигур гигантских размеров, не менее трех метров в высоту каждая. Некоторые из скульптур были тонкими, другие — брюхастыми. Но все они отдаленно напоминали друг друга своей курносостью, как будто состояли в семейном родстве. Отдельные фигуры действительно имели копии. Костюмы их поражали разнообразием: форменные мундиры, тоги, платья. Были среди них и обнаженные, а также несколько исполинских голов. Должно быть, это был склад статуй ушедших саграмосцев, попавших в немилость к нынешнему правителю и отправленных в ссылку, однако не преданных разрушению. Само их многотонное наличие служило своего рода якорем для династии, просуществовавшей не одну тысячу лет.