Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев

Нас принял папа Иоанн Павел II, урождённый Кароль Юзеф Войтыла. Ельцин выразил понтифику глубокое почтение. Прощаясь с нами, папа постарался к официальному протоколу добавить какой-то неформальный жест, адресованный каждому члену нашей маленькой группы. Он подошёл ко мне, задержал мою руку в своих ладонях, посмотрел мне в глаза и повторил несколько раз по-русски: «Я знаю, я знаю… Благослови вас Бог».

За день до отлёта в Италию, 16 декабря, Ельцин подписал указ, по которому все министерства Российской Федерации, включая моё, должны были взять под контроль советские министерства. Начиная с этого дня Горбачёв с горсткой помощников в кремлёвских кабинетах оставались единственным осколком советской системы. Из Рима я позвонил Эдуарду Шеварднадзе. Он собирал свои личные вещи и был готов к отъезду. «Завтра, — сказал он, — вы должны прийти на Смоленскую площадь и руководить министерством». Я выразил благодарность за его вклад в изменение внешней политики Советского Союза. Вскоре после отставки он уехал в Грузию, раздираемую межэтническими конфликтами, чтобы стать главой этой страны. Его смелое решение вызвало у меня большое уважение. Он легко мог выбрать другую жизнь, скажем, стать профессором в любом респектабельном западном университете. Но он предпочёл трудную судьбу.

Вернувшись в огромное здание МИДа после более чем годового перерыва, я испытывал сложные чувства. Часто, проходя мимо сталинской высотки на Смоленской площади, где начиналась моя карьера, я честно признавался себе, что мне недостаёт не только комфорта, сопутствующего высокой должности в могущественном учреждении, но и профессионального удовлетворения, которое я получал от дипломатической работы в ООН. Но ни одной секунды, даже в напряжённые часы путча, я не сожалел о своём выборе.

Я знал министерство изнутри и полностью сознавал, с какими масштабными трудностями мне придётся столкнуться. Самой большой проблемой была обманчиво простая картина мира в головах советских дипломатов, в которой были только мы и они, наши враги на Западе. Люди с такими взглядами вряд ли смогли бы простить мне участие в Беловежских соглашениях.

Большинство политиков из демократического лагеря предлагали разрушить старую структуру и уволить большинство сотрудников министерства.

Я не разделял эту точку зрения. Советские дипломаты были опытными профессионалами и свободно владели иностранными языками. Заменить их было непростой задачей. Они долгие годы были моими коллегами, и я должен был дать им шанс. Когда я сообщил Ельцину о моём решении, он с неохотой согласился, произнеся: «Это ваш выбор. Если потом вы пожалеете об этом, вам некого будет винить, кроме себя самого».

Я собрал высший эшелон сотрудников министерства и объявил им, что время неопределённости прошло, попытки «ястребов» толкнуть нас на ошибочный исторический путь провалились вместе с путчем. Теперь перед нами открывается возможность поставить свой профессионализм на службу демократической России, а прежние враги — западные демократии — станут новыми друзьями. Перед нами стояла беспрецедентная задача — установить дипломатические связи с бывшими советскими республиками. Я предложил ускоренное продвижение по службе тем дипломатам, кто пожелает переключиться на это новое перспективное направление.

Девятнадцатого декабря открылась встреча министров стран — членов НАТО. Ей предстояло учредить Североатлантический совет по сотрудничеству, которому надо было наладить контакты с Советским Союзом и странами Восточной Европы. Приветствуя эту идею, мы считали необходимым прояснить два обстоятельства. Первое. Советского Союза больше нет, и, соответственно, нет главной причины противостояния Востока и Запада. Как и европейцы, мы считаем НАТО важным компонентом безопасности всей Европы. На это указывалось в документе, только что подписанном в Риме. Мы предлагаем альянсу выстраивать отношения сотрудничества с Россией и другими республиками. И второе. Мы должны выработать собственное отношение к альянсу не как к противнику, а как к партнёру в обеспечении общей безопасности. Борис Ельцин подписал письмо генеральному секретарю НАТО. Оно начиналось с тезиса: реформы в России создали беспрецедентные возможности для взаимного доверия между нашей страной и НАТО, основанного на общих ценностях. Само по себе это утверждение было знаковым разрывом с традиционной советской позицией, которая опиралась на тезис о противоположности двух систем — социализма и капитализма, России и Запада.

«Сегодня мы не просим принять Россию в члены НАТО, но рассматриваем это как нашу долгосрочную цель», — написал Ельцин в письме генеральному секретарю НАТО — одной из первых политических деклараций новой России. Великий исторический момент не обошёлся без абсурда. Текст письма, переданный прессе, содержал техническую ошибку: слово «не» было пропущено в английском переводе. Выглядело это так: «Сегодня мы просим принять Россию в члены НАТО, но рассматриваем это как нашу долгосрочную цель». Мы внесли поправку, но ошибка помогла привлечь дополнительное внимание к этому документу и его значению, которое, по сути, было тем же самым, с «не» или без него.

Письмо было передано НАТО Николаем Афанасьевским, который ранее был первым в истории представителем СССР в альянсе. Как это ни удивительно, но западные дипломаты были настолько плохо информированы о переменах в Москве и загипнотизированы «горбиманией», что действия Афанасьевского в новом качестве шокировали их. «Ещё до окончания четырёхчасового заседания, — сообщала газета The New York Times, — господин Афанасьевский поразил министров иностранных дел заявлением о том, что его страны больше нет и он получил указание удалить все упоминания о Советском Союзе из финального коммюнике, которое уже было роздано прессе».

В значительной мере плохая осведомленность Запада была результатом целенаправленных усилий Горбачёва и назначенного им после путча министра иностранных дел Бориса Панкина. Оба вели дела так, как будто ничего не изменилось, и игнорировали растущую самостоятельность республик, желающих, чтобы их интересы принимались во внимание и во внешней политике. Замена в последний момент Панкина на Шеварднадзе уже не могла ничего изменить. Пользовавшийся авторитетом на Западе Горбачёв активно лично участвовал в международных встречах, очевидно, полагая, что дипломатические успехи помогут укрепить его позиции в собственной стране. На практике, однако, зарубежное представление одного актёра только усиливало раздражение в стране, шедшей к катастрофе.

Североатлантический совет по сотрудничеству был временным ответом на устремления тех посткоммунистических государств, которые хотели вступить в альянс как можно скорее. В Совете они видели нечто вроде «подготовительного класса» перед вступлением в члены НАТО. Альянс не мог ни принять неподготовленных кандидатов, ни навсегда закрыть перед ними двери.

Госсекретарь США Джеймс Бейкер нанёс визит в Москву 20 декабря. Довольно странно, но он провёл примерно равное время в отдельных переговорах с Горбачёвым и Ельциным, который был уже единственной реальной властью в столице. Бейкер заверил российского президента, что Североатлантический альянс готов пройти свою половину пути навстречу России в поисках общей основы для сотрудничества, и пообещал продолжить