Вдова Клико. Первая леди шампанского - Ребекка Розенберг

Наши отцы бегут за ним следом.

– Что будет с контрактом, Барб-Николь? – дрожащим голосом спрашивает Франсуа. – Как же мы построим наше счастье на крахе наших отцов?

– Сейчас Фурно уже не может остановить работу. – Я кладу ладонь на грудь любимого. – Прядильщицы прядут шерсть для ткачей, чтобы те ткали сукно. Мы уже окрасили сукно и приготовили выкройки. Швеи уже шьют панталоны и скоро примутся за мундиры.

Франсуа щиплет меня за нос.

– Умница, Барб-Николь. Ты всегда такая умная. – Но тут его глаза грустнеют. – Но как же быть с бедным Фурно?

Я цитирую «Анатомию остроумия»[6]: «Правила честной игры неприменимы в любви и на войне».

– И ты веришь? – спрашивает Франсуа.

– Если бы Фурно женился на такой упрямой и своенравной женщине, как я, он был бы несчастен, – отвечаю я и загоняю свое сознание вины в самый дальний угол души.

– Зато теперь ты заставишь страдать меня? – спрашивает он в шутку.

Мои губы касаются его губ.

– Ужасно страдать.

Годы разлуки усилили страсть поцелуев Франсуа и разожгли старые угли, горевшие еще во время наших пряток и выращивания головастиков.

9

Что это? Торт с кремом или проклятие?

Когда мы выходим из здания реймского суда после гражданской церемонии бракосочетания, я невольно жалуюсь.

– Я ожидала большего от свадьбы после стольких наставлений маман и моих собственных фантазий. Революция высосала из Франции всю романтику.

Теперь все церкви объявлены вне закона, и единственное место в городе, где женят пары, – это суд.

Мы ждали два часа в душном помещении, чтобы попасть к судье, а сама церемония заняла у него меньше минуты. Поднимите правую руку, произнесите клятву, распишитесь вот тут. Именем Первой Французской революции объявляю вас мужем и женой. За пределами зала суда так же душно и такая же вонь; дымовые трубы изрыгают серу, красильни воняют ядовитыми красителями, бойни – запекшейся кровью.

– Я уверен, что наши семьи устроят праздничный обед. – Франсуа оттопыривает щеку языком.

Я гляжу на устремленные в небо контрфорсы Реймского собора, и меня не покидает ощущение, что мы лишились чего-то важного.

– В моем детстве маман рисовала мне романтические картины моей свадьбы. Конечно, она не сомневалась, что все пройдет в аристократических традициях. Я слушала ее рассказы и представляла себе звуки фанфар, сладкий аромат роз и вкус свадебного крокембуша[7]. А теперь Республика даже не позволяет нашим родителям присутствовать при бракосочетании.

– Ты разочарована. – Его глаза темнеют, и я понимаю, что выгляжу капризной.

– Нет-нет, я вовсе не об этом. Мы счастливы, и ни о каком разочаровании не может быть и речи.

Франсуа обнимает меня, наши губы слились, и я теряю всякое ощущение времени и места, мне хочется только одного – чтобы это никогда не кончалось. Все мои колючки куда-то исчезают. Остается блаженство.

– О-о! Боже мой! – Я хватаюсь за грудь.

– Я сделал тебе больно? – Франсуа отшатывается. Я озорно улыбаюсь.

– Ты обворожил меня.

– Прекрасно. – Его пальцы гладят мне шею. – Возможно, бракосочетание разочаровало тебя, но поверь мне – наша первая брачная ночь не станет разочарованием.

* * *

Вот и Отель Понсарден. Маман стоит на балконе второго этажа и при виде нас хлопает в ладоши.

– Что так долго? Франсуа, твой отец ждет тебя в каретном сарае.

Франсуа целует меня и уходит, гордый и уверенный в себе. Он совершенно преобразился.

– Поторопись, Барб-Николь. Сейчас ты похожа на грязную овчарку.

Я почти бегу по лестнице на второй этаж.

– Спасибо, маман. Ваши комплименты просто бесценны.

– Лизетта приготовила для тебя свадебную ванну из розмарина и крапивы. Она смоет все твои прежние увлечения и влюбленности.

– Какие еще прежние увлечения? – фыркаю я. Но Лизетта все равно помогает мне залезть в медную лохань и поет мне романтическую песенку тробайриц, которая веками передавалась в ее роду от матери к дочери.

Вскоре появляется маман.

– Я сменю вас, Лизетта. Приготовьте платье и посмотрите, чтобы все было в порядке.

– Маман, неужели вы не боитесь, что пар испортит вашу прическу? – говорю я. Маман не купала меня с… давно не купала.

Слегка подумав, она поправляет в волосах зелено-желтых колибри.

– Для меня это единственная возможность поговорить с тобой наедине.

Мне не по себе от ее пристального взгляда. Я загораживаю ладонями груди и опускаю глаза на мой пухлый живот.

– Что Николя дал тебе в приданое? – Она трет мне руки губкой, как когда-то, когда я делала из глины пирожки.

– Разве вы не знаете?

Она поднимает мою широкую и короткую ступню и моет между пальцами.

– Твой отец не посвящает меня в финансовые дела. Но тебе надо знать одну вещь. Как я уже объясняла, мужчины распоряжаются бизнесом и финансами, а дело женщин – дом, дети и светская жизнь. – Настороженность в ее голосе опровергает ее непринужденное поведение.

– Папá дал мне бабушкины виноградники в Бузи и две ветряные мельницы, – говорю я. – Филипп дал нам владения в Катр-Шан, Тур-сюр-Марне и Биссей.

Она подает мне полотняное полотенце.

– Тогда у тебя все неплохо – если только Франсуа не умрет.

Шипя от возмущения, я выхожу из лохани.

– Неужели ты не можешь порадоваться за меня хоть в этот день?

– Тебе нужно нанять юриста, чтобы он прибавил дополнение к твоему брачному контракту, и тогда ты сохранишь свое приданое в случае смерти Франсуа. – Она вытирает мне уши. – Законы наследования намеренно оставляют ни с чем вдов, переживших своих мужей. Иначе владения Франсуа, включая твое приданое, останутся у Филиппа Клико.

Моя голова раскалывается от запаха гардении в ее духах.

– Хватит, маман. Только не в день моей свадьбы.

Она возвышает голос.

– Если Франсуа завтра умрет, ты останешься ни с чем. – Она подает мне халат, и я сую руки в рукава.

– Он не посмеет умереть завтра. У нас медовый месяц.

Взяв меня за плечи, она ведет меня к туалетному столику и сажает перед зеркалом.

– Я никогда не прощу себя, если не скажу тебе об этом сейчас, пока твой отец еще может аннулировать брак. – Гребень расчесывает мои мокрые волосы, потом разделяет их на прямой пробор. – Ты не знаешь всего про Франсуа. У него бывают приступы, ужасные, чудовищные приступы дурного настроения.

– Я люблю Франсуа со всеми его приступами.

– Ты не понимаешь меня. – У маман дрожит голос. – Возможно, в него вселяются демоны. Его родители испробовали все – от кровопускания до слабительного и опиума. Его мать заболела от огорчения.

Ее тактика запугивания приводит меня в ярость.

– Тогда мы с ним идеально подходим друг