Вдова Клико. Первая леди шампанского - Ребекка Розенберг

душе бушует паника. Мое проклятие – не только сверхчуткий Нос, но и «сладкий зуб», из-за чего я все время набираю лишний вес.

– Франсуа нравятся пышнотелые женщины. – Лизетта подмигивает мне своенравным глазом. – Иначе он не выбрал бы тебя.

При мерцающем огне фонаря она искусно наряжает меня в бархатный халат, который сшила для этой ночи.

Франсуа ждет меня возле кровати с балдахином; длинные волосы падают на плечи. Ворот шелковой ночной рубашки расстегнут. Вид его мускулистой груди манит меня на неизведанную территорию. Но я внезапно вспоминаю мое двойное проклятие и робею.

Он зажег свечи по всей спальне, и мое первое желание – задуть их. Он никогда не видел меня голую, и теперь ему уже поздно что-то менять. Франсуа раздвигает кисею органди, я залезаю на кровать, ложусь на подушки, набитые гусиным пухом, и пытаюсь успокоить мое сердце. Я словно смотрю под гипнозом волшебную сказку и не знаю, как превратить ее в реальность.

Франсуа неторопливо развязывает мой халат и распахивает одну его полу, чтобы поцеловать родинку у меня на плече. Но тут халат сам собой спадает с моих плеч.

В глазах Франсуа вспыхивает восторг, он ахает и тянет руку к моей груди. Я вижу его желание и смеюсь, вся неловкость между нами пропадает. Мы становимся самими собой и наслаждаемся нашими ласками, запахами, ощущениями, уникальными нами.

Я с жадностью вдыхаю его запах, с радостью чувствую тяжесть его тела и уверенность, что мы снова вместе. Сплю, обняв его, чувствуя его тепло всем телом, всей кожей.

Большинство ночей Франсуа, заснув, стонет, мечется, кричит приказы неведомым солдатам. Я бужу его поцелуями, обтираю губкой вспотевшее лицо, тру виски и крепко держу, пока его дыхание не сравняется с моим. Хотя Франсуа уже отчислен из армии, война по-прежнему бушует внутри него. Он говорит, что обсуждать тут нечего. Но все-таки те пугающие минуты связывают нас так же надежно, как и занятия любовью.

Утром, еще не открыв глаза, я ощущаю на простынях его запах и протягиваю к нему руку. Но его уже нет – у него теперь привычка вставать рано и куда-то уходить. Он возвращается через пару часов к завтраку. Кроме абрикосовых бриошей, испеченных Лизеттой, он просит яйца с деревенским беконом; аппетит у него под стать моему, и все-таки он совсем не толстеет.

Он не хочет говорить, куда уходит, и из-за этого мне не по себе. При всей его любви ко мне он что-то держит в секрете, отгораживается от меня.

Но все же, когда мы завтракаем, он с азартом говорит о наших планах на день, не дает передышки, словно хочет до конца медового месяца поделиться со мной каждым красивым видом и приключением. Дни идут, и я вижу, что его все сильнее что-то беспокоит.

Лихорадочный темп жизни утомляет меня. Рыбалка на Марне, верховые прогулки в лесу. Мы карабкаемся в домик, который он построил в детстве на дереве. А по вечерам он с такой же энергией играет на скрипке и читает мне отрывки из книг, которые привез с собой, хочет обсудить их, а у меня слипаются глаза от усталости. Когда я уже не могу произнесли связную фразу, он ведет меня в постель, но не для так нужного мне сна. Его руки играют моим телом как скрипкой и заставляют испытывать крещендо за крещендо. Это звучит банально, но именно так я чувствую – что маэстро играет на своем инструменте. Потом я сплю как убитая и вижу в снах яркие эпизоды нашего медового месяца.

Когда я просыпаюсь, его уже нет рядом – он оставляет меня совсем одну.

* * *

В самом конце августа он будит меня до рассвета; в глазах светится азарт.

– Одевайся. У меня для тебя сюрприз.

Наконец-то я узнаю, что он делал. Я натягиваю платье с узором из бархатцев. Лизетта сшила его, чтобы польстить моей фигуре, хотя при наших поздних обедах оно уже тесно мне в талии.

Наш кабриолет трясется по темной проселочной дороге, и вдруг над лежащим под паром полем взлетает ввысь ослепительный огонь, накачивая горячий воздух в расширяющуюся овальную сферу.

– Что это, Франсуа? – спрашиваю я с восторгом и опаской. Несколько крестьянских парней с трудом удерживают над огнем рвущийся в небо шар.

– Это воздушный шар, наполненный горячим воздухом, – отвечает Франсуа. Отблески пламени освещают его скулы, глаза сверкают, он весь полон невиданной уверенности в себе. – Я пилотировал разведывательный воздушный шар в битве при Флёрюсе.

Вот так пугающе и неистово он держит в памяти свой военный опыт. Но все же этот прекрасный символ надежды появляется при первых проблесках рассвета – в ироническом соседстве с преследующими его ужасами.

Парни, держащие воздушный шар, робко здороваются со мной, а Франсуа накручивает веревки на пальцы и шагает ко мне.

– Залезай. – Я прыгаю в корзину. Франсуа залезает следом, поднимает с пола мешки с песком и бросает за борт.

Парни постепенно отпускают веревки, и корзина качается и отрывается от земли. Франсуа подкладывает в печь новые поленья, горячий воздух рвется в шар. Шар набирает высоту, и фигурки на земле уменьшаются. Франсуа обнимает меня за плечи, и мы поднимаемся в лавандовое небо к мерцающим звездам. Нас окружает тишина, которую нарушает только гудение печки.

Звезда прочерчивает розовеющий восток и оставляет роскошный хвост. Франсуа в шутку тянет к ней руку, чтобы поймать ее, словно светлячка.

Я хлопаю в ладоши и спрашиваю:

– Ты загадал желание?

Он делает вид, что кладет пойманную звезду мне в руку.

– Ты сама загадай желание. Только разумное.

Из-за горного хребта выглядывает солнце, и разноцветные глаза Франсуа сверкают как калейдоскоп.

– Я приберегу желание для особого случая. – Выглянув из корзины, я любуюсь рядами красной и золотой листвы, покрывающей холмы словно лоскутное одеяло. Сборщицы винограда, ванданжеры, уже срезают маленькими ножами с лозы виноградные кисти и бросают их в корзины. Когда корзины наполнены, дети относят их к повозке, где статная женщина проверяет их груз.

– Ванданжеры по большей части женщины, – говорю я.

Его рука накрывает мою.

– Виноградники пропали бы, если бы женщины не взяли на себя заботу о них вместо ушедших на войну мужчин.

Мой сверхчуткий Нос улавливает свежие ароматы: плодородной земли, родниковой воды, спелого винограда – запахи, которыми бабушка делилась со мной в известняковой пещере. Запахи для Носа. Жизнь, для которой я предназначена.

Сборщицы винограда машут нам шляпами.

– Они знают тебя? – спрашиваю я.

– Я собирал вместе с ними виноград. – Он улыбается и тоже машет им.

– По утрам? С