Мокруха - Джон Ширли

Даже если придётся волочиться за ней по пятам для вящей уверенности.

Он бы отступился, не иди речь о наркоте.

И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоём глазе не чувствуешь, чувак?[21] Он потворствовал себе, укрывался за собственной отрицаловкой.

Он услышал, как открылась боковая дверь, встряхнулся и вдруг понял, что делать.

Он собрался с мыслями, вылез из машины, открыл багажник и выудил оттуда лом.

Он обошёл мотель, приложился к замку. Заперто. Сбил его ломом. Взбежал по лестнице. Нужный ему номер заперт не был. Его приглашали войти.

Он набрал полную грудь воздуха, открыл дверь и переступил порог.

Он увяз в клею. В целом мире клея. Он не мог ни двигаться, ни видеть.

Кто-то взял из его руки лом. Он услышал, как запирают дверь номера. Потом чувства полностью отключились. Он ничего не слышал и не чувствовал. Соскальзывая в серую и совершенно инертную бездну, он успел ещё подумать, что его, наверное, ударили.

До Констанс медленно начинало доходить, что это, скорее всего, не сон.

Волны наслаждения откатились, она почувствовала ковёр под босыми ногами. Пятки царапало. Она ощущала дуновение воздуха на коже. Воздух был застоявшийся и душный. Она чувствовала тяжесть какой-то металлической дрыны в своей руке. Она совершенно ясно видела лицо своего отца.

Лицо его было пустым.

Существо, которое называло себя Майкл, перехватило контроль над мозгом её отца. Майкл, наверное, немного ослабил управление её собственным мозгом: ему тяжело подчинять своей воле более одного человека за раз.

Может, ей удастся воспротивиться Майклу?

Боль, подобная огненному ливню.

Боль пролилась на её череп и заструилась по позвоночнику. Всепоглощающая, оглушительная боль, такая, что даже вопить нет сил.

— Пожалуйста... — проблеял кто-то её голосом.

— Подними лом над головой твоего отца, — сказало существо.

Оно казалось удовлетворённым, хотя слова приходилось выдавливать в кратких паузах расконцентрации.

Она повиновалась сей же миг, надеясь, что боль прекратится. Боль значительно уменьшилась, но не пропала совсем. Ещё нет.

— Ударь ломом своего отца в правый глаз, — велело существо. Она поклялась бы, что ему понравилось произносить отца в правый глаз.

— Нет, — сказала она.

Больше она ничего не успела вымолвить. Новая боль отличалась от прежней, как лесной пожар от костра. Все её чувства пожрала боль. Каждый орган вопил и молил о пощаде.

Так легко освободиться. Просто ударить ломом...

Но лицо её отца проступало сквозь завесу пламени.

Нет. Нет.

Нет, я этого не сделаю.

Боль стала непереносимой. Её затошнило и повело. Казалось, что её мнёт в руках какой-то великан.

Она отвела руку в сторону, нацелила лом и ударила туда, куда намеревалась: по касательной. Она пыталась не думать об этом.

Отец упал, обливаясь кровью. Он получил рану головы, но остался жив.

Она услышала чей-то смех. Два коротких слога. Ха-ха.

— Я не дурак, дорогуша. Теперь по-настоящему. Склонись над ним...

Вдали взвыли сирены. Она застыла в ожидании. Тот, кто называл себя Майклом, тоже застыл в ожидании.

Сирены зарычали в нижнем регистре и удалились.

Сирены Эфраму не понравились. А что, если этот человек поднял тревогу? Копы могут вернуться с минуты на минуту. И найдут тело, если продолжить развлекуху. Как обычно, от трупов одни проблемы.

Гм. Пакистанцы, управляющие мотелем, дадут им описание Эфрама. Но регистрировался он, разумеется, по фальшивому водительскому удостоверению, да и того не проверяли особо. Значит, в этой стороне след оборвётся.

Если папочку не найдут мёртвым, копы, вероятно, будут менее расположены искать Эфрама. Едва ли свидетельства папаши примут всерьёз. В чём он может их убедить? Он же не поклянётся, что его дочурка точно тут была. Он ничего не видел... Хотя... Наверное, видел, как она садилась в машину. Впрочем, девчонка уже достаточно взрослая, чтобы копы приняли её за амурную беглянку. Никаких проблем. Никаких очевидных проблем.

У него остались ещё нереализованные планы насчёт этой девчонки. Он хотел её переделать, сочетая методы награды и наказания. Вместо того, чтобы убивать, можно превратить её в покорную и довольную соучастницу. Зачем избавляться от неё сейчас? Эфрам ненавидел облегчать себе пути таким способом.

Он вздохнул.

— Ладно, девочка. Я проявлю великодушие. Твой отец будет жить. Мы перенесём его обратно в машину, на которой он приехал, и отправимся своей дорогой. Надо мне избавиться от этого «Порше», и чем раньше, тем лучше...

Но как же было здорово. Насколько замечательнее всё теперь, без Акишра.

Куда же нам отправиться? задумался он, подхватывая вместе с девушкой бесчувственное тело.

В какое-нибудь место, где они с девчонкой не вызовут подозрений.

В место, где никого не удивят человек в возрасте и его молодая компаньонка. В место достаточно коррумпированное, чтоб обеспечить себе прикрытие.

Разве не очевидно? Лос-Анджелес.

Аламеда

Гарнер сидел у себя на кухне, прикладывая лёд к гудящей голове и ожидая звонка полицейских. Но ему казалось, что толку от копов не будет вовсе.

Свободной рукой он ощупал повязку. Слишком тугая. И частично блокирует зрение правым глазом.

Он снова попытался припомнить подробности нападения. Он вспомнил, как открывал дверь. Потом — бам! — и следующим его воспоминанием было, как над ним хлопочут парамедики. Кто-то нашёл его в стоящем на парковке авто.

Телефон прозвонил, и он ответил ещё до того, как затих первый звонок.

— Да!

— Преподобный Гарнер? Это Брент из Аламедского госпиталя...

Гарнер испустил вздох. Он много помогал госпиталю, и в отделе неотложной терапии его знали. Он консультировал выздоравливающих после передоза и спидоносцев. Но сейчас у него не было времени на дела госпиталя, он хотел только очухаться и продолжить поиски Констанс.

— Брент, я сейчас правда очень-очень занят...

— Я знаю... Я слышал. Но тут девушка умирает и просит послать за вами. Она на грани комы. Передоз крэка. Очень крупная доза. Думаю, её старикан обчистил барыгу, и они смалили всю ночь. Девушку зовут... Беренсон.

— О чёрт.

На грани комы. С крэком это обычно значит, что дело швах, и Алевтия умирает.

Он заслышал голос Алевтин, как только ворвался в палату неотложки. Она умоляла, стонала.

Гарнер развернулся и увидел её в одном из альковов. Обложенная льдом, она покоилась на госпитальной койке. Он понимал, что означают эти пузыри льда. Последнее, отчаянное средство сбить температуру тела, вызванную передозом крэка и смертоносной лихорадкой. Она умирает. А ребёнок?..

Две медсестры и врач хлопотали над ней. Мягко гудела аппаратура, отслеживая жизненные признаки. Теперь девушка снова лежала неподвижно. Перестала