Тоска по окраинам - Анастасия Сергеевна Сопикова

– Правда? – рассеянно переспросила Ася. – Ну, извини.

В кино мы так и не пошли. Вечером я сбросил ей песню «Друг Джонатан» – «вот, это про меня». «Хорошая», – ответила Ася, прикрепив, как обычно, два благодушных смайлика. Я плюнул и пошел спать.

* * *

Оглядываясь назад, я, честно говоря, не могу определить точку, контрапункт, после которого всё стало слишком серьезно. Было ли это тогда, в «Пломбире», когда я рассматривал ее упрямый птичий профиль с тремя полосками белых волос? Или когда она с отсутствующим видом ела свой огромный фруктовый салат, щурясь на солнце, отдавая десятину – каждую десятую ложку – страждущей Кате, кормя ее прямо с рук? Или когда она отшила меня с этим утренним сеансом в «Пролетке»? В этом не было даже намека: на утренние сеансы ходила вся студия, парочками, тройками, огромными шумными компаниями – ничего от свидания, ноль романтики. И Ася об этом знала, и сама ходила под ручку с Катосом на все премьеры – говорят, пару раз их даже выгоняли из-за Катиного ублюжьего ржания. Почему же со мной не пошла?

Застеснялась. Застеснялась полузнакомого парня из старшей группы – так думал я. И продолжал закидывать ее песенками британских бэндов – авось выправлю ее бедноватый вкус – вперемешку со смешными граффити-розочками. Но она так и не разразилась восторгами по поводу моих песен, не задала ни единого вопроса про Джонатана, ничего не писала сама, – зато ежедневно выкладывала фотографии с подружками.

…После контрольных уроков всегда объявляли каникулы – вот и теперь нам полагалось две недели заслуженного отдыха.

– Привет, – я позвонил ей на седьмой день каникул. – Может, встретимся, поболтаем насчет твоего этюда?

– Какого этюда? – бесцветным тоном переспросила Ася.

– Того, где ты штаны теряешь. В семь на Арзамасе, идет?

* * *

Пошли-поехали наши «гуляния». И было это так странно…

Я обычно шел, вцепившись в ее локоть, стараясь придвинуться поближе – как будто она уже моя девушка. Она же неловко осматривала меня, ежилась, сутулясь больше обычного.

В тот, самый первый раз, эта корова умудрилась прийти на каблуках – и всю дорогу мы оба смущались и молчали. Я оказался ей по плечо, и, как назло, все скамейки были заняты.

Я показывал ей «гнусавую» озвучку из девяностых, Ася натужно смеялась. Мы небольно стрелялись друг в друга колкостями, мешая их с откровениями. Я признался, что дома не всё ладно, – Ася тоже загрустила: болела мама, что-то серьезное с сердцем.

Мы дошли до крайних домов у водохранилища. К ноябрю уже опустели каменные трибуны, никто не гулял по навесному мостику и не фотографировался на фоне заката, не бегал по песку и не жарил шашлыки на складном мангале. Прошли мимо куцых одноэтажных домиков и все-таки уселись на одну из скамеек, – я отдал Асе куртку, чтобы она подстелила под задницу, и сразу об этом пожалел. От воды нещадно дуло, я спрятал руки под мышки и весь съежился.

– Садись, яичники застудишь, – весомо, как мне тогда показалось, ляпнул я.

– Что? – переспросила Ася. – Яишники? – она противно засмеялась. – О господи, я не могу!

«Дура, – раздраженно подумал я. – Но пусть лучше смеется, чем и вправду простудится».

Там к нам пристал какой-то кот, рыжий, как я, и такой же худой и облезлый. Я смотался к продуктовому и принес еды.

– Ты печеньем его кормишь, что ли? – спросила Ася.

Я промолчал. Кот ластился и не собирался уходить, пока я не скормил ему полпачки «Юбилейного».

– Зверье мое, зверье, – трепал я кота за ухом. Это должно было произвести эффект на Асю, которая сидела на скамейке и молчала. Она и вправду улыбнулась, и даже, кажется, о чем-то таком призадумалась, разглядывая нас.

Трюк с курткой, впрочем, дорого мне обошелся: придя домой, я залез в горячую ванну и просидел там час, не обращая внимания на истошные вопли матери, – и всё равно заболел.

* * *

Ко Дню святого Валентина по всем законам ухаживаний полагалось найти подарок. Я потратил целую неделю, объезжая магазины дисков, «Игромании» и «Сиди-Лайны». Даже в душный автобус с тройными стеклами, легендарный «девяностый», проникал ледяной сквозняк, и я кутался в пальто-френч с двумя рядами одинаковых медных пуговиц. Объяснить бугаям, торгующим стрелялками, что именно я ищу, было непросто – в конце концов я стал просто забегать в очередную палатку, выпаливать название и сразу уходить, если нужной записи не было; а не было ее никогда и нигде. В первые-то дни я еще разводил дипломатию, перебирал пластинки «The Cure» и даже прикупил альбом Эми Вайнхаус, тем самым урезав подарочный фонд вполовину, – придется отказаться от цветов. Если, конечно, подарок вообще найдется.

Но он нашелся – тогда, когда я уже потерял всякую надежду и собрался было подарить Асе книжку про ее любимого артиста Миронова. Этот диск был тоже про него – запись древнего-древнего, из другой эры, спектакля «Маленькие комедии большого дома». Я даже не знал о таком, хотя, с подачи той же Аси, успел изучить «Женитьбу Фигаро» и пытался, изображая главного героя, так же изящно оттопыривать мизинец, встряхивать головой и говорить колкости с широкой улыбкой. Моя пародия в смысле комического откидывания головы Асе понравилась, а вот широкую, как у лучезарного Миронова, улыбку она отвергла:

– Вот это тебе совсем не идет. Ты понимаешь, – это уже обращаясь к Кате, – ведь Миронов – герой, а Миша – комический…

Комический? О, я покажу комического!

Но диск я все-таки ей подарил: подловил перед репетицией, когда она сидела в партере одна, что-то читала к экзамену.

– Привет. Как отметила? Это тебе.

– Ого, спасибо! Где ты его откопал?

Я был доволен – все эти разъезды в потном автобусе были не зря – и гордо отошел на левую, «старшую» сторону зала говорить с Юлей и Широквашиным. Мы задумали сложный этюд про поход в лес: Юля должна была стать яблоком раздора между нами и, в конце концов, предпочесть его мне.

– Посмотри, – поучал позже я Асю, – на старшую группу. Вы сегодня придумали свою сценку про обыск – на коленке, за десять минут; да-да, не отпирайся, я слышал в буфете. Просто придумали и сразу показали после перерыва. Что в итоге получилось?

Получилось и впрямь хуже некуда: маленькая белобрысая Вичка отпиралась от таможенницы Аси, напуская в глаза влагу и беспомощно разводя руками. Ася держалась до последнего: «Что это у вас? Что это, я спрашиваю?» – но в конце концов она раскололась, а следом расхохотался и весь зал, включая