Социология регионального и городского развития. Сборник статей - Коллектив авторов

Процесс развития теоретических исследований данной ветви социологии может быть разделен на три этапа. Дадим им краткую характеристику.

На первом этапе, который охватывает 1960-е гг., под влиянием исследований специалистов социологии развития сторонники нового направления социологической науки акцентировали свое внимание на изучении социальных проблем и соответствующих изменений, которые вызывались к жизни последствиями экономического роста. Концепции сторонников рассматриваемого направления социологии были отмечены детерминизмом производства и обмена. Господствующей в те годы была структуралистская парадигма, которая акцентировала внимание на социальной морфологии и учитывала только структурную каузальность.

В середине 1970-х гг. осмысление проблем вмешательства было связано с изучением социальных движений. И это определило содержание второго этапа развития социологии вмешательства. Благодаря усилиям видного французского социолога А. Турена, в ответ на структуралистский подход, присущий прежнему этапу социологии вмешательства, произошло «возвращение актора» как агента развития [3].

Именно социологическое течение А. Турена и его коллег по Центру изучения социальных движений и Центру анализа и социологического вмешательства ввели понятия «акционизм» и «социологическое вмешательство».

Центральная идея А. Турена может быть представлена тезисом: общество самовоспроизводится. Идея самовоспроизводства общества при этом оказывается центральной категорией социологии развития в силу того, что превращает вопрос о социальном изменении, как справедливо отмечает один из видных представителей данной ветви социологии Жиль Эррерос [11], в центральный момент этой науки и социальной практики.

А. Турен исходит из того, что современное демократическое общество является конфликтным. Соперничество и подчас неизбежные столкновения различных социальных групп происходят на основе стремления оказывать влияние на сложившееся равновесие социальных систем в таких вопросах, как распределение богатства, представления о мире, культурные модели и т. п. Такого рода столкновения Турен называет конфликтом по поводу господства в «историчности».

Что имеется в виду? Каждой эпохе соответствует определенный тип системы исторического действия [1], имеющей специфические институционные формы (государство, школа, семья и т. д.) и организационные формы (партии, предприятия и т. д.). В центре концепции А. Турена оказываются «социальные движения». Социальное движение, по Турену, это ни категория, ни актор, а столкновение между социальными силами в борьбе за господство в историчности.

Еще недавно в системе исторического действия капиталистического общества господствующее социальное движение определялось оппозиционностью рабочего класса и буржуазии; в сердцевине «постиндустриального» общества (по Турену, «программируемое» общество) возникают новые социальные движения (регионалисты, экологисты, феминисты и т. д.), которые приходят на смену прежним социальным акторам.

Что понимается под термином «социальное движение»? Это такое движение, которое в ходе социального соперничества подтверждает свою высокую степень историчности. Оно предполагает специфическую идентичность поведения участников такого рода движений и осознанную «оппозиционность» по отношению к «соперникам». Наконец, социальным является движение только в меру того, что оно выражает некую концепцию социальной «тотальности», представленной в глобальном проекте.

Данное положение в понимании Турена имеет глубокий смысл потому, что именно в такой ситуации в поле социального действия возникает (может возникать) фигура социолога. Его роль, как ее определяет Турен, заключается в том, чтобы при помощи анализа и в самом анализе облегчить возникновение новых социальных движений. И исходя из этого можно говорить о появлении «ангажированной социологии».

Ангажированной деятельность социолога становится потому, что исходя из признания историчности социального действия движений он не только видит в них объект своего исследования, но и становится невольным их участником. И потому уже в самом начале социологического вмешательства возникает и то, что мы можем определить как социологическое обязательство.

Социологическое вмешательство является, значит, «методом, который был понят как изучение социальных движений и поведения, с ними связанного» [23, р. 13]. Оно представляет собой практику, адаптированную к специфической концепции общества [22, р. 41]; позволяющую «войти в отношение с самим социальным движением» [22, р. 184] и проводить действие, с тем чтобы «обнаружить основные социальные конфликты в новом обществе» [22, р. 10].

Обращает на себя внимание и еще одна сторона, присущая подходу А. Турена. Он, в частности, утверждает: «…мы не будем отрицать, что наш собственный интерес в акционистском анализе связан с большей чувствительностью к движениям социального преобразования, чем с механизмами интеграции общества» [20, р. 150]. И эта «чувствительность к движениям социального преобразования» предполагает развитие у социолога «чувства солидарности с коллективными действиями» [22, р. 251].

Обращает на себя внимание еще одно положение А. Турена, связанное с социологией вмешательства: «Социология по необходимости выступает против власти по одному простому основанию, что власть по необходимости выступает против нее» [21, р. 79]. Функция просветителей (с которыми Турен отождествляет социологов) включена в их компетенцию; они имеют предназначение быть оппозиционными по отношению ко всем политическим и административным властям; они «преодолевают границы в движении идей и персон» [21, р. 201].

Следует обратить внимание на такой момент: социолог является неотъемлемой частью общества, которое он изучает и в рамках которого он действует. И он не может претендовать на то, чтобы «быть свободным от всех социальных связей». Он не может, значит, выдвигать на передний план только свою независимую интеллектуальную деятельность, т. е. деятельность, определенную «лишь профессиональными нормами» научного сообщества.

«Социологическое вмешательство оказывается… наиболее близким к активистскому, политическому или религиозному действию» [22, р. 272]. Социолог, по определению, должен «стремиться помочь людям делать свою историю в тот момент, когда на руинах разрушенных или преданных иллюзий (эта) вера в способность обществ самовоспроизводиться отступает. Не является противоречивым утверждение, что социологическое вмешательство имеет историческую ценность и признание, что оно является также знаком желания заставить возродиться сознание возможного действия, а также содействия защите и укреплению шансов демократии» [24, р. 216–217].

После утверждения об ангажированной позиции исследователя, Турен, похоже, уравновешивает свою точку зрения: «Социолог не является ни официальным представителем, ни идеологом»; в момент вмешательства «он должен отказаться как от роли эксперта, так и от роли активиста. Существо этого подхода заключается во встрече двух логик – логики действия и логики знания. Не создается никакого знания с того момента, как мы становимся ангажированными или принимаем логику актора» [23, р. 35]. Социолог «не может быть идентифицирован ни с актором, ни еще менее с его соперником» [22, р. 186]; он является «посредником между группой активистов и социальным движением, которое несет в себе действие последнего» [22, р. 42]. Это точка равноудаления «ангажированного социолога» и подлинно научной активности социолога, которой, кажется, Турен достиг.

Социология вмешательства неразрывно связана и с социологией организаций. Организации, как известно, являются социальными конструкциями, системами действия, которые нельзя никогда понять a priori. Акторы, обладающие подлинным «стратегическим инстинктом» [9, р. 210], понимаемым не как осознанный оптимальный расчет, а скорее как поведение с ограниченной рациональностью, играют по правилам, которые им навязываются, и в то же время никогда им не подчиняются полностью. Таким образом, функционирование организации никогда не может быть полностью формализованным. Каждая ситуация, связанная с деятельностью организации, является множественной, и никакая типология, никакая модель a priori не позволяет понять, что скрывает специфическая игра в пространстве организованного действия.

Весьма эффективным средством осмысления деятельности организаций в последние десятилетия стал так называемый стратегический анализ. Организации с точки зрения такого анализа рассматриваются как «случайные человеческие построения» [8, р. 33], как совокупности, которые не являются результатом «интенционного характера функционирования» [9, р. 57] и которые включают в себя элементы «организованной анархии» [9, р. 76]. В рамках такого понимания, «человек всегда сохраняет минимум свободы… он не может помешать себе ее использовать для того, чтобы побороть систему» [8, р. 42]. Какими бы ни были внешние воздействия или, как их иногда называют, принуждения, индивид всегда сохраняет возможность соглашаться или отказываться от следования за ними, т. е. у него есть выбор. «Не бывает социальных систем, полностью регулируемых или контролируемых. Индивидуальные или коллективные акторы, которые составляют организации, не могут быть никогда сведены к абстрактным или оторванным от действительности функциям» [9, р. 25].