Социология регионального и городского развития. Сборник статей - Коллектив авторов

Таким образом, расширение пространственно-временной дистанции и «высвобождение» социальных действий из контекста соприсутствия, на наш взгляд, является сложным процессом, в котором реализуются как процессы унификации, конструируемые институциональными глобализирующимися структурами, так и процессы локализации, отражающие физический, материальный контекст действия, имеющий символическое выражение. Общество, «обосновываясь в определенной местности, придает пространству некое содержание… и оказывается тем самым замкнутым внутри этого местополагания» [9, с. 127].

Природная географическая среда как место проживания группы определяет характер социальных взаимодействий и/или определяется ими, тем самым актуализируя региональную идею как пространственную локализацию. Об этом свидетельствует и возрастающее число работ, посвященных исследованию региона. Регион пространственно локализован, при этом пространство трактуется как территория, имеющая определенную протяженность, как историческая освоенность физического и географического пространства [8, с. 42–66]. Принимая во внимание понятие «третьепространство», введенное постмодернистами (Р. Аллен, Э. Содж, А. Лефевр), в пространстве региона можно выявить реальное пространство – физическая среда, ментальное – пространство идей о пространстве и социальное пространство – проживаемое пространство, где сливаются эмоции и действия воедино [26]. Взаимосвязь, возникающая между тремя пространствами, является не диалектической, а «триалектической» [30, р. 257].

Рассматривая регион как комплекс сплетения социальных взаимодействий, ученые считают возможным использовать не только экономические и социальные показатели, но и переменные, связанные с «окружающей средой», историей региона, уровнем развития, культурой инфраструктуры [см. 1], а также, по мнению автора, позициями акторов регионального политического поля.

Взаимодействующие институциональные и индивидуальные акторы формируют сети внутренне и внешне ориентированных связей. Внутренние связи формируют региональную общность, внешне ориентированные связи региона определяют его позиции в сети горизонтальных (межрегиональные) и вертикальных («центр – регион») отношений.

Регион как реальное пространство, как природно-географическая среда обладает совокупностью ресурсов, которые очерчивают потенциальные возможности региона и его позиции в системе горизонтальных и вертикальных связей. Уникальные ландшафты и климатические условия, полезные ископаемые и качество почвы являются ресурсами, капитализация которых позиционирует регион в сети пространственных отношений. Природно-географические факторы благоприятные определяют условия развития некоторых отраслей промышленности и сельского хозяйства, туристического бизнеса в регионе. Вместе с тем механизм капитализации природных ресурсов региона определяется не только ценностью ресурсов, поскольку она относительна, а конфигурацией капиталов социального пространства, социальным и историческим контекстом. Причем, по мнению автора, особое значение имеют административный и политический капиталы, влияющие на востребованность ресурсов региона, а следовательно, на процессы формирования неравенства регионов по данному параметру.

Второй параметр, влияющий на пространственное неравенство регионов, носит символический характер и связан с конструированием региональной идентичности, которая в свою очередь является «носителем» социального и человеческого капиталов.

Региональная идентичность характеризуется доверительностью социальных отношений, социальной сплоченностью [10, с. 125–133]. Пространственная рефлексия акторов по отношению к территории как к родине, самоидентификация с ней, осознание и эмоциональное восприятие территории [12] и участников социального взаимодействия в данном пространстве позволяют определить регион через типологию социального взаимодействия, в котором символической ценностью обладает территория.

Историческое освоение географического места/региона имеет свой геокультурный и одновременно образно-географический потенциал. Геокультурный образ – это система наиболее ярких и значимых геопространственных знаков, символов, характеристик, описывающая особенности развития и функционирования регионов [13; 14, с. 10–16; 17, с. 134–145; 21; 19, с. 383–397]. Наличие географического образа фактически маркирует регион, его отсутствие или слабая выраженность свидетельствуют о несформировавшемся региональном самосознании. Конструирование, осмысление и освоение географических образов осуществляются как в межличностном общении, так и в массовых коммуникациях. Репрезентация географических и парагеографических (исторических, культурологических) образов в массмедиа определяется региональной стратегией, в зависимости от понимания институтами власти цели и технологий реализации стратегии [15, с. 109–110]. В смысловом контексте регион как пространственно-территориально-символический феномен обозначается через понятия «земля» и «край», которые наполняются новым содержанием, в том числе «малая родина», «наша земля». В этом смысле регион как место понимается в трактовке Хайдеггера «место как дом бытия».

Региональные различия, воспринимаемые с точки зрения качества жизни, как в финансово-экономическом аспекте, так и символически смысловом либо формируют качество внутренних связей, ориентированных на достижение конкурентных преимуществ, либо вызывают чувства провинциализма и отсталости. Соответственно региональная идентичность как «плотность социальных связей», ориентированных на достижение региональных целей, трактуемых в том числе как качество жизни населения, может стать основанием для демонстрации реальных или символических достижений региона.

В пространственном определении региона важное значение имеет система вертикальных отношений между центром (ядром) и регионом. В дихотомии центр – регион пространство взаимоотношений характеризуется разновекторной направленностью, различной степенью интенсивности и плотности социальных связей/сетей. В сети отношений центр является капиталом: 1) как сосредоточение социальных отношений, определяющих конфигурацию социального пространства и архитектонику социальных полей: политического, экономического, медийного; 2) как место/территория проживания; 3) как идеологическая конструкция, легитимирующая капитал центра. Как справедливо отметил французский социолог П. Бурдье, «пространство, точнее, место и площади овеществленного социального пространства или присвоенного физического пространства обязаны своей дефицитностью и своей ценностью тому, что они суть цели борьбы, происходящей в различных полях, – в той мере, в какой они обозначают или обеспечивают более или менее решительное преимущество в этой борьбе» [6, с. 42]. В соответствии со структуралистским конструктивизмом (П. Бурдье), центр и периферия социального пространства страны дистанцированы, и объективно – формально (юридически) и фактически (территориально), – и субъективно конструируясь представлениями и практиками агентов. В этом смысле центр выступает как значимая ценность для акторов, определяя статусы/позиции акторов в социальном пространстве, в котором капиталом прежде всего выступает «место».

Следовательно, центр – это особое символическое и организационное образование, определяющее символические, ценностные характеристики периферии [28, с. 134–142, 324–329]. Центр, обладая совокупностью капиталов, осуществляет контроль над регионами, которые в разной степени, в зависимости от ресурсов и пространственности, оказывают, хотя и гораздо меньшее, воздействие на центр.

Вместе с тем восприятие ценностно-смысловой информации в отношениях центр – регион определяется несколькими параметрами. Отметим наиболее значимые в контексте данного исследования: ресурсную и пространственную составляющие. Прежде всего центр должен обладать достаточным объемом капиталов и соответствующей их конфигурацией, дополняя экономическое и финансовое влияние на регионы символической и идеологической составляющей. Достаточный объем капиталов, соответствующая времени и пространству их конфигурация, легитимные каналы накопления и использования определяют восприятие региональными сообществами центра как легитимного источника власти, определяющего стиль жизни, убеждения и модели поведения. Недостаточный объем ресурсов, нелегитимные механизмы накопления формируют противоречивый характер отношений центра и регионов, тенденцией которого становится стремление регионов к пересмотру сложившихся отношений, желание изменить соотношение ресурсов. Двойственность и подвижность отношений может выражаться в стремлении периферии заменить центр или отделиться от него [11].

Таким образом, центр как место (пространство) проживания является капиталом, конвертируемым в другие виды капиталов: экономический, социальный, политический, а также символический, медийный. Сосредоточение этих видов капиталов порождает устойчиво воспроизводимый образ «сытой» Москвы, не знающей провинции и уничижительно относящейся к провинции как чему-то менее значимому, второстепенному, являющемуся ее ресурсным потенциалом. «Центр» отличается образом и стилем жизни, состоянием сознания от провинции. Различие систем ценностей и убеждений определяет специфику коммуникаций в системе Центр – регион, уменьшая степень легитимности федеральной элиты на право номинации мира и символическое насилие. Тем не менее наиболее приемлемой формой управления является управление регионами через ценности и смыслы. В связи с этим «реально значимой социально-исторической целью является поощрение в России полицентризма. Необходимо уйти от парадоксальной ситуации, когда Москва, имея 6 % населения страны, контролирует все ресурсы и в условиях нестабильности еще больше тянет одеяло на себя, опасаясь за свое сугубо частное благополучие» [25, с. 124–171].