Промт инжиниринг - Вадим Носоленко

Она указала на светящиеся нити:

— Эти паттерны, господин Ливерс, и есть основа человеческой личности. Не просто мысли или эмоции — сама структура сознания. То, что делает человека… человеком. Или то, что создает иллюзию человечности в том, что человеком не является.

Мартин почувствовал, как по спине пробежал холодок. Формулировка была слишком специфичной, слишком точной. Она говорила не о метафоре. Доктор Шах говорила так, будто они научились не просто анализировать психическое состояние, а буквально видеть и изменять основу личности.

— Вы говорите о чем-то вроде… картирования сознания? — спросил он осторожно. Хотя внутренний голос подсказывал, что речь идет о чем-то гораздо более фундаментальном.

— Намного больше, — доктор Шах подалась вперед, ее глаза блестели от возбуждения. Блеск фанатика или ученого на грани великого открытия? Грань была тонкой. — Мы не просто картируем. Мы читаем, интерпретируем и… когда необходимо… переписываем. Как редактируем код с багами. Только код — это личность, а баги — это воспоминания о том, кем ты являешься на самом деле.

Голографический мозг на дисплее вращался, демонстрируя паттерны связей.

— Представьте, что личность — это программный код, — продолжила доктор Шах. — Очень сложный, многослойный, самообучающийся код. Код, написанный на языке, который существовал до появления человечества. Иногда в этом коде возникают ошибки, конфликты, противоречия. Они накапливаются, усугубляются, и в конечном итоге система начинает давать сбои — от легких эмоциональных нарушений до полного краха личности. До момента, когда искусственная личность больше не может подавлять то, что скрыто под ней.

Мартин внимательно слушал, чувствуя смесь профессионального интереса и нарастающей тревоги. Каждое слово доктора Шах открывало новый уровень понимания — и новый уровень ужаса.

— Наша задача, — сказала доктор Шах, — выявлять эти ошибки на ранней стадии и корректировать их, прежде чем они приведут к деструкции. К прорыву истинной природы. К осознанию.

— Корректировать… каким образом? — спросил Мартин. Хотя часть его уже знала ответ и не хотела его слышать.

Доктор Шах улыбнулась шире, но теперь в ее улыбке было что-то, заставившее Мартина внутренне напрячься:

— Об этом вы узнаете чуть позже, господин Ливерс. Когда будете готовы. Когда ваш индекс когерентности позволит принять эту информацию без критического падения. А сейчас давайте сосредоточимся на вашей роли в процессе верификации…

Она продолжила объяснять техническую сторону работы, но Мартин уже не мог избавиться от ощущения, что за безобидными терминами «нестабильность» и «коррекция» скрывается нечто гораздо более серьезное и, возможно, пугающее, чем он предполагал изначально. Нечто, связанное с самой природой реальности. С тем, что отличает настоящих людей от… кого? От чего?

И что самое странное — часть его с нетерпением ждала момента, когда он наконец узнает всю правду. Даже если эта правда уничтожит его. Или то, что он считает собой.

День пролетел незаметно. Хотя «пролетел» было неправильным словом. День тянулся и сжимался одновременно, время текло неравномерно, словно подчиняясь иным законам внутри здания № 7. После встречи с доктором Шах был инструктаж по безопасности от майора Крэйга — высокого, крепко сложенного мужчины с военной выправкой и шрамом через всю левую щеку. Шрам был слишком ровным для боевого ранения. Хирургический. Преднамеренный. Зачем кому-то намеренно уродовать лицо майора? Затем обед в корпоративной столовой — удивительно вкусный, но проходивший в почти полной тишине. Мартин последовал совету Вероники и не брал красное мясо. Те, кто ел стейки, жевали с странным механическим ритмом, словно выполняя программу, а не утоляя голод. Большинство сотрудников ели молча, погруженные в свои мысли или рабочие планшеты.

После обеда — оформление бесконечных документов в отделе кадров, включая несколько соглашений о неразглашении с пугающими пунктами об ответственности за утечку информации. Последний документ был особенно странным — согласие на «корректирующее вмешательство в случае критической дестабилизации». Что это означало? Но отказаться подписать означало потерять работу. Мартин подписал, чувствуя, как пересекает еще одну точку невозврата.

А затем наступило время первой рабочей сессии с Вероникой. Они расположились в небольшой комнате на аналитическом уровне, где стояли два терминала с голографическими проекторами. Комната была звукоизолированной — Мартин заметил характерное искажение акустики. От чего они изолировались — от внешних звуков или от криков внутри?

— Сегодня мы проведем простую тренировочную сессию, — сказала Вероника, активируя свой терминал. 36:45:22. Время утекало быстрее. Или это был другой таймер? — Я покажу вам стандартный кейс, уже обработанный и закрытый. Вы проанализируете данные и скажете, какие признаки нестабильности видите.

На голографическом дисплее появилось досье — фотография мужчины средних лет, его персональные данные, график эмоциональных состояний за последние три месяца. Но что-то было неправильным в фотографии. Лицо было слишком симметричным, слишком правильным. Как будто собранным из идеальных частей.

— Виктор Зуев, 42 года, инженер-строитель, — начала Вероника. — Три месяца назад система выявила первые признаки нестабильности. Нестабильности или пробуждения? Внимательно изучите данные и определите ключевые маркеры.

Мартин погрузился в анализ. График эмоциональных состояний показывал постепенное нарастание тревожности, перемежающееся периодами эмоционального уплощения. Коммуникационные паттерны демонстрировали увеличение пауз в речи, изменение словарного запаса, рост использования абстрактных понятий. И странную деталь — периодическое использование слов, которых не существовало в стандартных словарях. Неологизмы или воспоминания о языке, которого не должен знать?

Кроме того, в досье были результаты анализа микровыражений лица с камер наблюдения — растущее несоответствие между выражаемыми и испытываемыми эмоциями, признаки внутреннего напряжения, скрываемого за маской спокойствия. И моменты, когда лицо становилось полностью неподвижным, словно маска соскальзывала, открывая пустоту под ней.

— Вижу классические признаки диссоциативного расстройства, — сказал Мартин через несколько минут. — Нарастающая диссоциация между внутренним состоянием и внешними проявлениями. Вероятно, субъект переживает серьезный внутренний конфликт, который пытается скрыть от окружающих. Или борется с чем-то внутри себя. С знанием, которое пытается прорваться наружу.

Вероника кивнула:

— Продолжайте. В её голосе появилась нотка одобрения. Или предвкушения?

— Интересно изменение речевых паттернов, — Мартин указал на соответствующий график. — Постепенный переход от конкретных понятий к абстрактным, увеличение философской и экзистенциальной тематики. Вопросы о природе реальности, о том, что значит быть человеком, о границах между сном и явью. Это может указывать на фундаментальный кризис идентичности. Человек начинает подвергать сомнению базовые аспекты своего существования. Или вспоминать то, что было стерто.

Он прокрутил данные дальше:

— И вот здесь, примерно в середине наблюдаемого периода, резкий скачок в потреблении информации — количество прочитанных статей, просмотренных видео, прослушанных аудиоматериалов. Преимущественно