Скотина - Степан Городничий

Боря, пора одеваться, а Тимофея нет. В колокольчик звонил, орал, ногами топал — не идёт. Разозлился, толкнул дверь в смежную комнату и носом в болтающиеся калоши, по которым моча стекает.

Да тут не просто стресс, тут травма детской психики. Невротической депрессией пахнет и прочими фобиями. Не понимаю, где толпа психотерапевтов. Куда матушка смотрит?

Исправник вошёл почти строевым шагом, щёлкнул каблуками. Обернулся в восточный угол, поклонился на образок с ладонями, сложив свои лодочкой. Ещё ниже матушке, по мне мазанул взглядом вскользь, как на недоразумение. Ну, к таким взглядам я уже привыкать начинаю. В возрасте мужичок, китель потёртый, розовая проплешина, но остатки военной выправки не спрятать. Лицо открытое, честное, красный нос и мешки под глазами выдают любителя зелёного змия. Любителя, почти перешедшего в профессиональную лигу.

Око выдвинулось из ниши и сделало пару шагов, заинтересовалось тоже.

Седые усы дёрнулись, — Борис Антонович, простите покорно, вопросов пара для отчётности перед Антон Петровичем.

Вижу нервничает, но храбрится, виду не подаёт. Прямо в глазах печаль — «И что я тут время теряю». Не в восторге от общения с аристократами, не в своей тарелке. Как я тебя понимаю.

Я оттопырил губу, сказал важно, с закосом под голос барона, — Ну чего, ну.

Исправник развернул планшетку, обычную кожаную, выудил огрызок карандаша, — Борис Антонович, вы тело обнаружили 22 августа в 9:30 утра.

Не понятно, то ли вопрос это, то ли утверждение.

— Ну чего, ну, проснулся, одеваться, а его нет. Ну я это, громко крикну, потом его нет. Ну и это, а он там.

— Ага, Борис Антонович, дальше что было, пожалуйста, каждую мелочь.

— Да что, то было то. Вот, сам я.

Усы исправника поползли в стороны, — Как, чего сам?

— Ну сам, сам это, штаны надел.

Исправник что-то покарябал в блокноте, — Утверждают, что кричали вы сильно, так что весь этаж сбежался.

— Да брешут, вот, что там вскрикнул разик. Да и не вскрикнул даже, а так.

— Ага, понятно. А скажите, Борис Антонович, вы криком подзываете дядьку, или в колокольчик звоните? Вот же у вас на столе колокольчик.

Дался ему этот колокольчик, — Да, в колокольчик, чего. К столу вот вставать надо. А утром с кровати, вот.

Госпожа Милослава, я попрошу Бориса Антонович, извольте, покажите как увидали и стояли как.

— Ну чего, ну, — нехотя поднялся, покосился на родительницу и поплёлся к двери.

Матушка подала голос, — Не трогали ничего там, барон то не велел. Все как в первый день, только тело забрали, ваши же, это открытие делать.

— Вскрытие, ваша милость. Так положено причину смерти устанавливать.

— Чего заладил, понятна причина, повесился же!

Исправник осторожно поправил, — Наше дела маленькое, госпожа Милослава, инструкции. Повесился — это не причина, способ это.

Я толкнул дверь в смежную комнату. Крюк на потолке с обрывком верёвки — красноречиво весьма. Обычная комната, как в коммуналке, она же и спальня, и кухня, и мастерская, и ещё нерадивый знает что. Табуретка на боку. Прикрыл глаза, втянул воздух. Нет запахов, вообще никаких, как в стерильной лаборатории. Не бывает так, тут человек жил, трудился. А может нос у меня не годный ни на что, хотя, когда блевал в унитазе запашок чувствовал.

Я развёл руками, — Ну, вот, это.

Высоченный потолок, как и у меня, метров пять. Если ничего не трогали, то с такой табуретки до крюка не достать. Оглядел комнату — стол у окна, массивный, в одиночку не сдвинуть. Пол чистый, свежих царапин нет. Койка хлипкая. Нет тут ничего, чтобы такую верёвку в одиночку привязать. А не помогли ли моему дядьке? И никому такая мысль не пришла? Если калоши в нос, то почти на уровне роста висел. Как тогда на табуретке стоял, тут что дебилы все?

Эх на тело бы глянуть. Руки аж зачесались. Следов борьбы в комнате не видно, вот пара топоров на полке. Ножи на месте, целая коллекция, кочерга. Краем глаза заметил, что Око пялится только на меня, что реакции какой ждёт?

Сколько не тужился, слезу выдавить не смог, никакой из Бори актёр. Пришлось незаметно надавить на уголки глаз. Чуть не перестарался и выковырял себе зенки, но вроде подействовало. Зашмыгал носом, заныл, размазывая сопли.

Исправник, глядя на моё выражение чувств, вздохнул, — Господа Милослава, а мальчик то к дядьке сильно привязан был.

— Как сильней то. Они же вместе с распупка самого. Боренька же за ним как хвостик ходил. Он же Бореньку за ручку водил. И в школу, и…

На середине фразы исправник выронил планшетку и схватился за ухо, точнее ладонью его придавил. Сначала говорил медленно, вышагивая как цапля, потом начал ускоряться. Под конец затараторил заискивающим голосом: — Да, у Скотининых. Да, господин. Так точно, господин. Не извольте сомневаться. Имею честь свидетельствовать. Моё почтение. Будет исполнено, господин. Примите уверения, доставим в лучшем виде. Сию минуту, немедленно.

С каждым словом он становился будто меньше, военная выправка таяла. Плечи поникли, колени согнулись. В окончание разговора начал невидимому собеседнику кланяться, стуча подбородком в грудь. Интересный разговор. Попытался представить, кто мог серьёзного начальника местной полиции заставить трястись до дрожи в коленях. Представил и почувствовал, как по спине побежала струйка пота. Не к добру.

Наконец служитель закона выправился, повернулся, проговорил, старательно пряча глаза, — Госпожа Милослава, у меня приказ, пригласить Бориса для беседы в участок, — голос поменялся, взяв официальные нотки, — сию минуту немедленно.

Матушка опешила, — Да зачем Боренька то, он же все сказал, да я могу и сама поехать. Да, что, да вас барон, да сейчас я, ты что себе позволяешь…

Взгляд исправника обрёл твёрдость, мелькнула и ту же исчезла искорка лёгкого злорадства. Похоже и на аристократов нашлась управа, — Ваша милость, наше дело приказы исполнять. Вот ловите на милость, выставил ладонь вперёд.

Матушка тоже протянула руку. В другом конце комнаты, между прочим. Здорово так информацией обмениваться. Мне, как водится, ничего не предложили.

— Что у тебя там за писульки. Беспредел, совсем страх потерял, произвол. Вот барон узнает, не только от участка, от всей управы камня на камне…

В середине тирады женщина побледнела, прикипев взглядом к ладоням, начала хватать ртом воздух. Разом осунулась, будто похоронку прочитала.

— Борис Антонович, пройдёмте в экипаж.

— Я чего, это, — подбежал, схватил матушку за руку, — Как это, вот.

Матушка аккуратно поползла по стенке вниз и отстраненным голосом прошептала, — Сыночек, ничего не спрашивай, езжай с господином исправником, — закусила губу до крови, — Я буду держать за тебя ладони…

Это же надо перепугаться так. Ну надо, значит