Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - Джудит Макрелл

очень любила, но леди Кунард считала бесполезной. У мисс Скарт были отличные рекомендации, в том числе от матери Виты Сэквилл-Уэст; та нахваливала ее как превосходного педагога. Но Нэнси она казалась тираном, вбивавшим в нее французские глаголы и исторические даты с помощью металлической линейки. Мисс Скарт заставляла ее обливаться холодной водой по утрам, есть противную кашу и не разрешала предаваться любимым уличным занятиям, например, плескаться в большом пруду по соседству.

Нэнси считала гувернантку чудовищем – первым из многих в ее жизни, а ее режим привил ей непримиримую ненависть к авторитетам. Еда стала ассоциироваться с наказанием, и так было всю ее жизнь – до конца дней она вспоминала застывший жир на тарелке и мисс Скарт, которая заставляла ее доедать все до последнего кусочка. Ненавидя реальность, Нэнси все чаще сбегала в мир воображения, много читала, тайком сочиняла рассказы и стихи. На участке за домом у нее был свой секретный мир: дерево с дуплом и канавка, куда она складывала свои сокровища – палочки необычной формы, красивые стеклянные пузырьки.

Ее ближайшим другом детства был Джордж Мур, или Дж. М. как она его называла. Хотя они с Мод перестали быть любовниками, Мур регулярно наведывался в Невилл-Холт и, по сути, заменил Нэнси отца. Сэр Бейч любил дочь, но эта любовь была неуклюжей и неумелой. Он не знал, как с ней разговаривать; их объединяло только увлечение лошадьми: он настоял, чтобы Нэнси научилась ездить верхом чуть ли не раньше, чем ходить, а в шесть лет после первой охоты она прошла ритуал посвящения – ее лицо измазали кровью добычи.

А вот Дж. М. говорил без умолку. Он добродушно и непринужденно расспрашивал Нэнси о книгах, которые она читала, и ее детских стишках. В хорошую погоду они ходили гулять по поместью и окрестностям. Странная это была парочка: маленькая Нэнси в абсурдно модных нарядах, которые Мод заставляла ее носить, и Дж. М. в шляпе-котелке и высоких шнурованных ботинках. Вместе с тем, Нэнси считала Мура своим «первым другом», а когда подросла и до нее дошли слухи, что он, возможно, являлся ее биологическим отцом (это была неправда), даже захотела, чтобы это было так. Мур тоже ее любил и тревожился, что она несчастна. Он обожал Мод, но понимал, что та не годится в матери, и расстраивался, когда Нэнси со зловещим спокойствием заявляла: «Мне не нравится Ее Светлость».

И все же Нэнси тянулась к матери. Когда Мод уезжала, жизнь словно останавливалась. «Меня ждет сплошная скука, – писала она в дневнике, проводив мать в очередную поездку, – ничего интересного». Когда Мод возвращалась, дом оживал: вечеринки с гостями, которые оставались на все выходные, игры в теннис, крокет и бридж, «красивые жизнерадостные дамы… в переливчатых шелках и полосатой тафте». Нэнси любила шпионить за взрослыми и выполнять свои особые поручения: проверять, есть ли в каждой гостевой комнате запас русских папирос, книг, сладостей, писчей бумаги и цветов. Если Мод хотелось покрасоваться дочерью, Нэнси была только рада. Разрешала наряжать себя в черный бархат и кружево, как инфанту с полотен Веласкеса; позировала другу Мод, скульптору, изображая «душу детства»: светлые локоны спрятаны под чепчик, на плече сидит сова. С готовностью делилась многочисленными заученными фактами. Некоторые гости снисходительно улыбались симпатичной ученой обезьянке, а другим в ее не по годам развитом интеллекте виделось что-то зловещее. Когда она чуть подросла, Мод стала брать ее в Лондон в театр и оперу. Эдди Марш сопровождал их с Мод, когда Нэнси впервые посмотрела «Женитьбу Фигаро»; его поразила взрослая реакция девочки на оперу. «В антракте Нэнси произнесла своим тоненьким скрипучим бесцветным голоском: “Граф похож на Георга II. Но графиня одета по более поздней моде – я бы сказала, 1790 года”. И это слова ребенка!»

Наблюдательная умная девочка вскоре начала усваивать и другие взрослые знания. К подростковому возрасту она поняла, что между ее родителями нет чувств и их отношения существенно отличаются от пылких эмоциональных бурь, что разражались при появлении в доме некоторых мужчин. Когда Мод объявила, что они покидают Невилл-Холт и будут жить в Лондоне, Нэнси было пятнадцать лет и она прекрасно понимала, что мать хочет жить поближе к любовнику – дирижеру Томасу Бичему.

Талантливый, умный и баснословно богатый – его дед сколотил состояние на производстве знаменитых слабительных пилюль, – Томас обладал всем, чем, увы, не мог похвастаться сэр Бейч. Мод не желала скандала и разводиться не стала, но хотела жить как можно ближе к любовнику и арендовала большой дом на Кавендиш-сквер [34].

Для Нэнси отъезд из Невилл-Холта стал большим горем. Она не мыслила жизни без красивого старинного замка и окрестных лесов. Она любила отца, несмотря на его отстраненность; ей казалось, что Мод поступила неправильно, променяв его на Томаса Бичема, который ей совсем не нравился и никогда не будет нравиться. С другой стороны – она ведь годами размышляла, какая жизнь ее ждет, когда она освободится от гувернантки и необходимости лицезреть натянутые родительские отношения. Осенью 1912 года ее отправили в Мюнхен – якобы учиться немецкому и музыке, а на самом деле – чтобы мать могла побыть наедине с Бичемом. В Германии Нэнси впервые ощутила пьянящий вкус грядущих перемен. Она поселилась в чудесной семье, которая приняла ее как родную дочь. Удивила ее и степень самостоятельности, которую ей предоставляли. Нэнси приехала в Мюнхен образованной и начитанной девочкой с живым воображением, но ей катастрофически не хватало эмоций. Она уехала, чувствуя, что «стала женщиной» и «вкусила взрослой жизни».

Куда меньше ей понравились несколько месяцев, проведенных в школе для девочек в Париже. Нэнси исполнилось семнадцать, и она казалась себе слишком взрослой для «инфантильных» уроков и правил [35]. Яростно бунтуя против школы, она поставила себе цель прочесть все великие произведения русской литературы и составила жесткий и регулярный график чтения. Хотя ее по-прежнему везде сопровождали компаньонки, что крайне ее раздражало, Париж с его романтикой взбудоражил воображение. «Эти улицы стали моей религией», – писала она Дж. М., описывая свой восторг от лабиринта старинных узких улочек Латинского квартала и «Ля Нувель Атене» – кафе, где Мур некогда сидел с Мане и другими знаменитыми художниками.

Нэнси поклялась, что вернется в Париж уже одна, но летом того года Мод отвезла ее в Венецию – город, ставший ее второй любовью. В палаццо, арендованном Мод, также жили Диана Мэннерс с матерью; многие друзья Дианы тогда приехали в Венецию – Дафф Купер с сестрой Сибил, Рэймонд и Кэтрин Асквит, Билли