Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

и отечества»... «Прошу вас помнить, — сказал Наследник Цесаревич Александр Николаевич в 1851 г. студентам, — что, будучи хорошими финляндцами, вы в то же время подданные Всероссийского Императора».

Вот сочетание Финляндии с Россией. Но подобным словам финляндцы, увлеченные политикой и своей государственностью, более не внемлют. Эти слова — забытая страница их истории. Мы решительно затрудняемся указать какую-либо сферу деятельности, в которой они желали бы идти рука об руку с русскими.

В настоящее время проповедуется в Великом Княжестве, в газетах и публичных речах, идее «сохранения и расширения участия Финляндии в общей культурной работе человечества». Сама по себе идее прекрасная, но она, к сожалению, выставляется опять как оправдание отчуждения от России. Это «участие в культурной работе» финляндцы желают осуществить не в совместном с Россией труде над общими задачами, а отдельно и самостоятельно. История между тем показывает, что «развитие финляндской самобытности оказалось возможным только в тесном политическом единении с Россией». Снелльман понимал, что финскую национальность можно было возродить только с помощью России. «Это для нас счастье в несчастии, — писал он, — что национальное сознание финского народа угнетается главным образом другой, второстепенной по значению, силой (шведоманов), а не той (русской), которая ограничивает его политическую самостоятельность».

Финляндия, в качестве автономной в законодательном и административном отношении области, могла возникнуть и существовать только, как составная часть Империи. Великому Княжеству необходимо и впредь считаться с этим историческим фактом и с его современным развитием, обусловившим требование о предоставлении интересам Империи подобающего им места.

Если же финляндцы станут относиться к делу иначе, то у России должен возникнуть вопрос: да нужно ли ей содействовать финляндцам в их национальных стремлениях, кои проникнуты политической тенденцией? Не помогает ли она, по доброте своей, в таком случае, враждебному ей элементу?

Но помимо указанного, имеются еще очень серьезные обстоятельства, далеко отодвигающие финляндцев от России. Они усвоили себе представление о том, что на Финляндию возложена судьбой особая миссия, не имеющая ничего общего с исторической задачею России. Отсюда у финляндцев зародилось стремление к самостоятельной роли на мировой арене и, как прямое последствие его, сказывается уже мечта объединить всех финнов под одним скипетром. На эти немаловажные стороны финляндской жизни в России не обращалось до сих пор никакого внимания.

Представитель кафедры государственного права, проф. Р. Германсон, рассуждает так: «По общему правилу, Россия может требовать от Финляндии, чтобы она, как часть Российского государства, принимала известное участие в деле поддержания могущества этого государства, по отношению к иностранным державам. Но нельзя признать Финляндию обязанной участвовать в этом тем же способом и в той же мере, как любая другая часть Российского государства. Даже в несложных государствах к более слабым частям предъявляются менее тяжелые требования, чем к остальным. Существенным в данном случае все же представляется то обстоятельство, что финский народ в национальном и культурном отношении отличается от русского и в течение веков сложился в особую единицу, которая — так мы должны смотреть на дело — имеет свои особые свыше предначертанные задачи, и это проявилось осязательным образом в признании финского народа, возведенным в число наций».

Представители финского народа на сейме 1877 — 1878 гг., когда они рассматривали устав о воинской повинности, высказались, пожалуй, еще определенней. Если бы Финляндия была обязана в безграничной солидарности принимать активное участие во всех войнах, вызываемых исторической миссией России, то это могло бы повести к истощению Финляндии без всякой пользы. Ибо при наличных условиях слава побед и добыча боя достались бы императорским знаменам. Всякая трата сил для более обширных целей России несовместима с задачею финского народа, которая заключается в том, чтобы в борьбе с суровым климатом и скудной природою, в соседстве с северным полюсом, шаг за шагом добиваться культурного совершенствования....

Итак, финляндцы признают, что их родина составляет часть России, что Финляндия фактически соединена с Империей, но в то же время категорически заявляют, — устами своих ученых и земских чинов, — что Финляндия в национальном отношении и культурном особая единица, исполняющая «свои особые свыше предначертанные задачи». Внешняя политика у России и Финляндии одна, говорят они, но тем не менее защита Империи и ее разнообразные столкновения могут не иметь «ничего общего с интересами Финляндии». Императорские знамена, слава русских и их победы строго отделяются от финских знамен и от финской славы... Возможно ли признать подобные заявления и выводы правильными и истекающими из фактического положения Финляндии?

Финляндия так избаловалась своим обеспеченным и привилегированным политическим положением, что забыла свое отношение и свои обязанности по отношению к России. С университетской кафедры и сеймовой депутатской скамье она громко заявляет, что не желает воевать вместе с Россией, для развития ее исторической миссии, так как у нее имеется своя особая миссия, по насаждению культуры на севере. Иначе говоря, она отрицает всякую свою политическую солидарность с Россией. Что же, в таком случае, означают слова: Финляндия есть часть России? Неужели под ними надо понимать только территориальные отношения Финляндии к России? Неужели за сто лет совместной политической жизни дело сближения Финляндии с Россией ни на вершок не двинулось вперед? Неужели все остается в том положении, в каком оно было описано известным Калониусом? Профессор абоского университета Калониус (в июне 1808 г.) сказал. В каждом благоустроенном государстве существует связь между правителем и подданными, связь нежная, сотканная из бесчисленных тонких нитей. Эта связь объединяет правителя и народ взаимной любовью и обязанностями... Пускай угодно будет военному счастью, что наше тело передано в руки врагов и что мы телесно будем принуждены идти туда, куда нас зовет приказание власти, все-таки же душа, менее зависимая от счастья и внешних событий, остается тем же, чем она была — преданной законному королю незыблемой верностью и непоколебимым послушанием...».

Перед нами вопрос чрезвычайной важности. Россия дала обширные привилегии финскому народу. Он развился, благодаря им, и, окрепнув, заявляет, что он политически не солидарен с Россией, что историческая миссия России его не обязывает посылать своих сынов в далекую Хиву или Армению, что у него свои особые культурные задачи, свои знамена... Во времена Швеции финляндцы рассуждали иначе. Они не отделяли своих политических интересов от интересов Шведского государства. Они тогда не пользовались никакими льготами и привилегиями и потому гордились славой Густава Адольфа и Карла XII. Они не говорили тогда, что войны за историческую миссию Швеции истощили Финляндию «без всякой для нее пользы». А теперь они находят, что совместные походы с Россией для них бесполезны и могут истощить без